Хазанова В. Э. Советская архитектура первой пятилетки : Проблемы города будущего. — Москва, 1980

 

 

 

 

Вигдария Эфраимовна Хазанова (урождённая Лойтер; 1 января 1924, Москва, СССР — 2005?, Москва, Российская Федерация) — советский искусствовед, историк искусства. Специалист в области архитектуры русского авангарда. В 1965 году защитила диссертацию на соискание степени кандидата искусствоведения по теме «Из истории советской архитектуры первых послереволюционных лет: (Гражданская архитектура РСФСР). 1917—1925 гг.». В 1996 году защитила диссертацию на соискание степени доктора искусствоведения по теме «Опыт изучения истории советской архитектуры 1917—1932 гг.».

 

 

От автора 5

1. Идеи города будущего во второй половине 20-х годов 19

2. Дискуссия о социалистическом расселении 43

3. Проблемы создания новых социальных типов жилища и реконструкция быта 159

4. Социалистический город будущего — Москва 1945—1950 гг. 225

Заключение 323

Список сокращений 362

Указатель имен 367

 

 

Ничто так не затрудняет сейчас глубокое изучение советской архитектуры, как отсутствие строго документированной ее истории. Предлагаемая книга — попытка сделать еще один шаг, приближающий к этому. Документы в данном случае — материалы архитектурной печати второй половины 20-х — начала 30-х годов. В совсем малой мере привлекаются архивные источники, хотя в процессе подготовки книги автор ознакомился со многими из них¹. Об архитектурной периодике в годы первой пятилетки будут еще написаны специальные исследования. Сейчас же важно сказать о том, что она настолько полно отразила архитектурную жизнь тех лет, ее размах, темп, ее подлинное содержание, что вскоре после начала работы в архивохранилищах оказалось: главные знания об архитектуре 20—30-х годов возможно получить, лишь тщательно изучив то, что принято называть «литературными источниками», и только вслед за этим должна последовать работа в государственных и частных архивах². Изучая градостроительные идеи первой пятилетки, автору приходилось «вглядываться в очевидное», вспоминать уже хорошо известное. Ни привлекаемые свидетельства печати тех лет, ни упоминаемые архитектурные проекты не могут поразить читателя своей труднодоступностью. Однако происходит парадоксальное: все они, как правило, оказываются малоизученными, несмотря на то, что большинство из них давно уже введено в архитектурную науку и много десятилетий публикуется на страницах и самых популярных, и самых редких архитектурных изданий во всем мире.

 

Автор каждого монографического исследования спешит предупредить читателей о том, что он не претендует на полную исчерпанность темы. Когда речь идет о такой многогранной деятельности, как архитектурное воплощение теорий расселения, оговорка эта тем более необходима. Но вместо обычного перечисления того, о чем не говорится в этой книге, хочется привлечь внимание к кругу тех важных проблем, без серьезной разработки которых не может быть создана в будущем достоверная история советской архитектуры периода первой пятилетки. Архитектуроведы сейчас, очевидно, могут попытаться правильно назвать их. Несколько перефразируя слова Райта, можно сказать, что не только для решения, но даже и для определения этих проблем недостаточно одной интуиции — необходимы основательные знания. Надежды на успех в этой будущей работе прямо связаны с примечательным для нашего времени содружеством различных наук.

 

Одна из таких серьезнейших проблем, изучение которой не терпит более никакого промедления, касается оценки градостроительных теорий 20—30-х годов с точки зрения марксистской методологии научного предвидения³. Прежде всего здесь необходимо определить уровень конкретных знаний теоретиков и практиков 20—30-х годов в области марксистской философской и социологической науки, связанной с проблемой расселения. Сейчас возможно лишь довольно точно перечислить труды К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, которые были основополагающими для создателей градостроительных концепций⁴. Когда говорилось о роли крупных городов в развитии общества, а также о кризисе больших городов и невозможности решить жилищный вопрос в них, привлекались труды Ф. Энгельса: «Положение рабочего класса в Англии» и «К жилищному вопросу», первый том «Капитала» К. Маркса; составляя проекты, целью которых было уничтожение противоположности между городом и деревней, основывались на произведениях К. Маркса и Ф. Энгельса: «Немецкая идеология», «Манифест Коммунистической партии», на трудах Ф. Энгельса: «К жилищному вопросу», «Анти-Дюринг», на трудах В. И. Ленина: «Карл Маркс», «К характеристике экономического романтизма», «Аграрный вопрос и „критики“ Маркса», «Странички из дневника»; стремясь к определению темпов и условий для осуществления всего задуманного, изучали труд К. Маркса «К критике политической экономии»; когда речь шла о гармоническом развитии личности человека будущего коммунистического общества и связанной с этим работе по перестройке всего быта трудящихся, по освобождению женщин-работниц от тягот быта, — последние статьи и выступления В. И. Ленина: «Великий почин», речь на пленуме Московского Совета (20 ноября 1922 г.), проект программы Союза коммунистов Ф. Энгельса «Принципы коммунизма», изучали труд К. Маркса и Ф. Энгельса «Немецкая идеология»⁵. Однако установление важнейших источников марксистской науки, принципам которой следовали и создатели советских градостроительных теорий 20—30-х годов и формулировки известного постановления ЦК ВКП(б) «О работе по перестройке быта» (16 мая 1930 г.) и Резолюции Пленума ЦК ВКП(б) «О московском городском хозяйстве и о развитии городского хозяйства СССР» (15 июня 1931 г.), осудивших многие тезисы градостроительных концепций 1929—1930 гг., лишь самая первая ступень в научном осмыслении всего известного нам сейчас о философских основах градостроительно-социологических доктрин, о понимании в них тенденций развития личности, семьи, брака, воспитания детей, отношения к труду, свободному времени и т. п. Глубоко осветить их могут только философы, социологи, экономисты, специалисты по социальной психологии. Но основанием для таких суждений всегда будут труды историков советской архитектуры. Авторы градостроительных концепций 20—30-х годов и размышлявшие над ними современники нередко говорили о связях этих теорий и сочинений социалистов-утопистов прошлого.

 

Все они справедливо ощущали себя наследниками, воплощающими те их лозунги об уничтожении противоположности между физическим и умственным трудом, между городом и деревней, о планировании и управлении производством, которые были названы К. Марксом и Ф. Энгельсом «зародышами гениальных идей»⁶. Однако нередко при этом не делалось различий между подлинно научными прогрессивными тенденциями в утопическом социализме и отнюдь не плодотворными идеями тех поздних сочинений в жанре утопий, суть которых составляло компромиссное реформаторство, как основанное на преувеличении роли воспитания, просветительства и законодательства, так и возлагавшее слишком серьезные надежды на небывалый прогресс техники, якобы способный и корне изменить мир. Поэтому некоторые приверженцы весьма разных представлений о путях дальнейшего развития советского градостроительства с удивляющей бесстрастностью вспоминали и идеи нового расселения Т. Мора, и замыслы создания насыщенной искусством архитектурной среды будущего Т. Кампанеллы, и мысли К. А. Сен-Симона о роли науки в организации социалистического общества, и знаменитый проект структуры нового типа жилища для всего мира, предложенный Ш. Фурье, не смущаясь его жестким нормативизмом, и практический опыт Р. Оуэна, пытавшегося создать образцовые поселки, где рационализированные жилые дома для рабочих и служащих сочетались с детскими домами, столовыми, клубами. Иногда они некритически воспринимали элементы либеральных воззрений буржуазных утопистов типа Т. Фритча, Э. Говарда и их менее известных единомышленников, веривших в преобразование жизни устройством «городов-садов», часто их внимание было занято поздними «просветительскими утопиями» Г. Уэллса. Почти всем недоставало критического взгляда на деятельность тех, кто, конструируя «третью действительность» — грядущее, стремился к созданию неких универсальных схем, предписывавших застывшие формы обществу будущего. Это особенно касалось ряда утопистов конца XIX — начала XX в., сочинения которых все более окрашивались не столько мыслями о будущем социально-политическом устройстве общества, сколько прогнозами научно-технического прогресса. Теоретики градостроительства 20—30-х годов, изучавшие историю социалистических идей в ходе создания собственных деклараций, не всегда могли преодолеть представления об уравнительности и всеобщем аскетизме при социализме и коммунизме, которые были свойственны взглядам эпигонов учения великих социалистов-утопистов. Это касается некоторых направлений мелкобуржуазного социализма, «казарменного коммунизма» и тому подобных течений, которые ошибочно трактовали переходный период на пути к коммунизму как конечную цель общественных преобразований, а не как необходимое промежуточное звено в развитии общества.

 

Так возникало догматическое отношение к социалистическому идеалу и мелочная регламентация всего будущего образа жизни, которыми явно грешат архитектурные теории рубежа 20—30-х годов⁷. Авторы их не всегда глубоко изучали отечественное наследие; социальные утопии М. Петрашевского и его последователей, идеи единства среды и личности А. Герцена, его критику уравнительности в утопиях нового времени, об «утопическом социализме» Н. Чернышевского часто вспоминали, всерьез ничего не анализируя.

 

Между тем сопоставление социально-утопических романов второй половины XIX — начала XX в. обнаруживает в «Что делать?» Н. Чернышевского предвосхищение того, что в западноевропейской литературе возникло десятилетия спустя⁸. В романе-предвидении Н. Чернышевского архитектуроведу интересны и яркие приметы процесса урбанизации в 50—60-е годы XIX в., и мысли о преобразованной человеком природе в коммунистической России, и видение грандиозных общественных сооружений — храмов культуры и жилых зданий с «выгодностью общежития», в которых угадываются прямые прототипы архитектурных замыслов позднего времени. Но, может быть, самым важным для многих поколений, размышлявших над будущим переустройством жизни, был исторический оптимизм Н. Чернышевского, и сегодня все еще явно противостоящий и слащавым картинам всеобщего благоденствия, и мрачности технократического рая в утопических сочинениях, издававшихся начиная с последней трети прошлого века. Будущий взлет инженерного искусства для Чернышевского был не целью, а лишь средством для воплощения гуманистических идеалов. Советских градостроителей 20—30-х годов роман этот мог привлечь более всего верой в будущую эпоху человеческого счастья, которую создаст «деятельный, живой, веселый народ, — народ, вся жизнь которого светла и изящна»⁹, потому что она подчинена идеям братского общежития, родства по духу, преодоления одиночества. Сейчас возникло очевидное нарушение последовательности изучения проблемы научного предвидения в русском градостроительстве. Она только недавно стала занимать тех, кто исследует и жилую архитектуру дореволюционной России¹⁰. Пока некоторые истоки архитектурно-социальных концепций 20—30-х годов менее всего связывают с архитектурой и тем более художественной культурой России второй половины XIX — начала XX в. Это более серьезное упущение для изучения советского градостроительства, чем может показаться. Вспомним: концепции расселения 20—30-х годов впервые были выдвинуты не архитекторами, а философами, социологами, экономистами, были поддержаны государственными и общественными деятелями, литераторами, учеными. Все они воспитаны и идеями русского социального утопизма, от которого старших из них отделяло всего лишь два-три десятилетия¹¹. Все они должны были преодолеть отношение к урбанизации, в которой и в начале девятисотых годов все еще видели лишь разрушительную силу и продолжали предавать проклятию самое понятие «город», когда уже происходило становление архитектуры массовой застройки и внимание всех давно было перенесено именно на город.

 

При непосредственном сотрудничестве с теми, кто изучает социальную психологию, архитектуроведы должны будут исследовать градостроительные теории 20—30-х годов в аспекте общей концепции человека, выдвинутой в то время. Формирование всесторонне развитой личности, не знающей одиночества, чувство защищенности, пробуждаемое лозунгами коллективизма, радость человеческого общения — все это было положено в основание доктрин градостроителей в годы первой пятилетки. Они развивали ведущие, но еще не столь ярко выраженные идеи архитекторов и ученых первых лет Октября. Годы первой пятилетки придали им грандиозный масштаб, веру в претворение всех проектов будущего, окрасили их тем «социальным оптимизмом», без которого невозможно представить целую эпоху. В кооперативном жилищном строительстве, в концепциях города-сада, в проектах жилых «кварталов-комплексов», в первых «бытовых коммунах» — во всем этом наследии первых послереволюционных лет теперь увидели самое главное: открытость взаимопомощи, соседского общения. В архитектурных программах следовали прямому толкованию слова «общаться» — «быть заодно», «делиться сообща»; слова «общество» — «собрание людей, товарищески, братски связанных». «Соседское общение» в замыслах градостроителей соединилось с «общением на производстве» — возникли дома-коммуны, кварталы-коммуны, в которых вблизи заводов-комбинатов, совхозов — сельскохозяйственных фабрик и мощных электростанций должны были жить люди, возводившие, а потом работавшие на этих предприятиях социалистической индустрии. И далее — вершина человеческой общности — «город-дом» — соцгород 20—30-х годов. Без знания этой четко продуманной организации человеческого общения, определившего «иерархическую систему» структуры советских городов будущего, нельзя понять ни достижений градостроителей 20—30-х годов, ни причин их заблуждений — ведь главные из них были часто, помимо желания авторов, подобны проповедям уравнительного сообщества и жесткой регламентации всей жизни.

 

Глубокий анализ всех этих исходных постулатов программ и проектов тех лет может избавить нас от некоторой высокомерной снисходительности и даже иронии к прекраснодушию авторов этих замыслов, устремленных в будущее. К тому, что относится к «опережающему отражению действительности». Оценить многотрудность становления всего нового в градостроительстве эпохи первой пятилетки невозможно, если не помнить о том, что это было творчество, у которого не было ни прямых прототипов, ни даже прообразов. Этому не мог помочь ни опыт осуществленных к тому времени «колоний — коммун», «общин», созданных социалистами — утопистами минувшего и наступившего века, которых во всем мире насчитывалось немногим более десятка. Чуждыми оказались градостроительные эксперименты недавнего прошлого, связанные с идеями асоциальности буржуазных утопистов — несколько пригородных «поселков — садов», сооруженных стараниями благотворителей, «дома гостиничного типа» и городские кварталы, в которых жили семьи средних чиновников и высокооплачиваемых рабочих (в них — небольшие магазины, библиотеки-читальни, «детские очаги», спортивные площадки). В 1917—1925 гг. полезная будничность этих немногочисленных жилых сооружений и комплексов, более всего отразивших острейшие противоречия в России кануна революции, была преобразована в проектах «рабочих поселков-садов», «рабочих домов-общежитий» и первых малоэтажных «домов-коммун», «коммунальных домов». На рубеже 20—30-х годов все эти замыслы справедливо были отнесены к важному, но пройденному уже этапу развития советской архитектуры.

 

«Соцгород», многоэтажный «жилой комбинат» — коммуна, единая цепь «городских парков культуры и отдыха» были совершенно новыми типами архитектуры, впервые вводившимися в зодчество мира. Отсюда — необходимость новых методов исследования проблемы преемственности и новаторства в градостроительстве первого советского пятнадцатилетия, применения совершенно новых критериев оценок. Это поможет установить правильные соотношения его и с наследием отечественного градостроительства рубежа веков, и, что еще важнее, с зарубежной архитектурой XX в.¹²

 

Здесь были названы лишь главные аспекты изучения советского градостроительства 20—30-х годов, без исследования которых невозможно воссоздание истории советской архитектуры в годы первой пятилетки. Можно указать и на проблемы сопутствующие, но столь же важные для суждения об этом периоде. Об одной из них следует сказать особо. Это поиски путей сотрудничества всех видов искусств в градостроительстве — и изобразительных, и театрально-музыкальных, и становившегося все более популярным кинематографа, и литературы. Цель — создание нового образа социалистического города, непосредственно связанное со сложением эстетического идеала в советском градостроительстве всего послеоктябрьского пятнадцатилетия.

 

Одним словом, на современном этапе изучения истории советской архитектуры 1917—1932 гг. науковедчески культурологический аспект исследований процесса развития советского градостроительства представляется бесспорным. В круг всех этих важнейших проблем читатель будет в той или иной мере введен в главах книги, посвященных градостроительной дискуссии о социалистическом расселении 1929—1930 гг., сложению новых социальных типов жилища и реконструкции быта, замыслам преобразования Москвы в социалистический город середины XX в., общественный центр которого, воплотив градостроительные идеалы целой эпохи, должен был символизировать этот будущий город.

 

¹ Велась работа над фондами Центрального государственного архива Октябрьской революции и социалистического строительства СССР, Центрального государственного архива народного хозяйства СССР, Центрального архива литературы и искусства СССР, Московского областного государственного архива Октябрьской Революции и социалистического строительства, Московского Городского инженерно-технического архива, Государственного архива кинофотодокументов СССР; в экспозиции и фондах Государственного научно-исследовательского музея архитектуры имени А. В. Щусева.

 

² Точка зрения автора на правомерность приравнивания сведений из материалов периодической печати к архивным источникам была доложена на заседании Архитектурной секции VII Международного конгресса архивов в Москве (1972 г.). В работе над книгой также широко были использованы материалы центральной печати и общественно-политических журналов.

 

³ Уже появились публикации на эту тему: Айзенберг И., Рабинович В. Некоторые вопросы градостроительства и архитектуры в трудах классиков марксизма. М., 1960; Бочаров Ю., Рабинович В. Некоторые вопросы градостроительства в трудах В. И. Ленина. — Советская архитектура, 1970, № 19; Соколов Н. Две встречи. — Советская архитектура, 1970, № 19; Смоляр И. В. И. Ленин о развитии городов при социализме. — В кн.: Смоляр И. Развитие социалистических городов. М., 1970; Иконников А. Идеи В. И. Ленина и творческая направленность советской архитектуры. — В кн.: Советская архитектура сегодня и завтра (проблемы и перспективы). М., 1971; Рабинович В. Марксизм-ленинизм и тенденции развития жилища будущего. — В кн.: Перспективы развития жилища в СССР. М., 1975; и др.

 

⁴ При этом справедливость требует точно установить самый перечень доступных им в те годы источников в наследии К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина. Этому может отчасти помочь издание: Коммунистическая академия, Институт экономики. Городское строительство: Марксистско-ленинская хрестоматия. М., 1934. 

 

⁵ Часто, однако, эти ссылки поражают неточностью и даже корыстной недобросовестностью цитирования, что следует учитывать при изучении всей полемики.

 

Нам представляется целесообразным привести здесь основные положения классиков марксизма-ленинизма, представлявшие собой арсенал основных доводов в ходе дискуссии о социалистическом расселении в 1929—1930 гг.

 

«Без больших городов, без того толчка, который они дают развитию общественного сознания, рабочие далеко не так продвинулись бы вперед, как они это сделали. К тому же большие города положили конец последним следам патриархальных отношений между рабочим и работодателем, чему содействовала также крупная промышленность путем увеличения числа рабочих, находящихся в зависимости от одного буржуа». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 354—355).

 

«В пределах коммунистического общества — единственного общества, где самобытное и свободное развитие индивидов перестает быть фразой, — это развитие обусловливается именно связью индивидов, связью, заключающейся отчасти в экономических предпосылках, отчасти в необходимой солидарности свободного развития всех и, наконец, в универсальном характере деятельности индивидов на основе имеющихся производительных сил. Дело идет здесь, следовательно, об индивидах на определенной исторической ступени развития, а отнюдь не о любых случайных индивидах, не говоря уже о неизбежной коммунистической революции, которая сама есть общее условие их свободного развития». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 441).

 

«Буржуазия подчинила деревню господству города. Она создала огромные города, в высокой степени увеличила численность городского населения по сравнению с сельским и вырвала таким образом значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 428).

 

«...9. Соединение земледелия с промышленностью, содействие постепенному устранению различия между городом и деревней». [Из примечания ред.: В издании 1848 г. — «противоположности между городом и деревней». В издании 1872 г. и в последующих немецких изданиях слово «противоположности» было заменено словом «различия». В английском издании 1888 г. вместо слов «содействие постепенному устранению различия между городом и деревней напечатано: «постепенное устранение различия между городом и деревней путем более равномерного распределения населения по всей стране»]. (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 447). 

 

«... 8) Воспитание всех детей с того момента, как они могут обходиться без материнского ухода, в государственных учреждениях и на государственный счет. Соединение воспитания с фабричным трудом. 

9) Сооружение, больших дворцов в национальных владениях, в качестве общих жилищ для коммун граждан, которые будут заниматься промышленностью, сельским хозяйством и соединять преимущества городского и сельского образа жизни, не страдая от их односторонности и недостатков. 

10) Разрушение всех нездоровых и плохо построенных жилищ и кварталов в городах...

Все эти мероприятия нельзя, разумеется, провести в один прием, но одно из них повлечет за собой другое». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т, 4, с, 333). 

 

«Итак, буржуазное решение жилищного вопроса заведомо потерпело крушение, наткнувшись на противоположность между городом и деревней. И здесь мы подошли к центральному пункту вопроса. Жилищный вопрос может быть разрешен лишь тогда, когда общество будет преобразовано уже настолько, чтобы можно было приступить к уничтожению противоположности между городом и деревней, противоположности, доведенной до крайности в современном капиталистическом обществе. Капиталистическое общество не только не способно уничтожить эту противоположность, но вынуждено, наоборот, с каждым днем все больше ее обострять. Зато уже первые социалисты — утописты современности — Оуэн и Фурье — правильно поняли это. В их образцовых строениях не существует больше противоположности между городом и деревней. Здесь, стало быть, налицо как раз обратное тому, что утверждает г-н Закс: не решение жилищного вопроса приводит вместе с тем к разрешению социального вопроса, а лишь благодаря решению социального вопроса, то есть благодаря уничтожению капиталистического способа производства, становится вместе с тем возможным разрешение жилищного вопроса. Стремиться решить жилищный вопрос, сохраняя современные крупные города, — бессмыслица. Но современные крупные города будут устранены только с уничтожением капиталистического способа производства, а как только начнется это уничтожение, — вопрос встанет уже не о том, чтобы предоставить каждому рабочему домик в неотъемлемую собственность, а о делах совсем иного рода». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 238—239).

 

«Уничтожение противоположности между городом и деревней не в большей и не в меньшей степени утопично, чем уничтожение противоположности между капиталистами и наемными рабочими. Оно с каждым днем все более становится практическим требованием как промышленного, так и сельскохозяйственного производства... Только возможно более равномерное распределение населения по всей стране, только тесная внутренняя связь промышленного и земледельческого производства наряду с необходимым для этого расширением средств сообщения, — конечно, при условии уничтожения капиталистического способа производства, — в состоянии вырвать сельское население из изолированности и отупения, в которых оно почти неизменно прозябает в течение тысячелетий. Утверждать, что освобождение людей от цепей, выкованных их историческим прошлым, будет полным лишь тогда, когда будет уничтожена противоположность между городом и деревней, — вовсе не является утопией; утопия возникает лишь тогда, когда пытаются, «исходя из существующих отношений», предуказать форму, в которой должна быть разрешена та или иная противоположность, присущая существующему обществу». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 276, 277).

 

«Только общество, способное установить гармоническое сочетание своих производительных сил по единому общему плану, может позволить промышленности разместиться по всей стране так, как это наиболее удобно для ее развития и сохранения, а также и для развития прочих элементов производства.

Таким образом, уничтожение противоположности между городом и деревней не только возможно, — оно стало прямой необходимостью для самого промышленного производства, как и для производства сельскохозяйственного, и, сверх того, оно необходимо в интересах общественной гигиены. Только путем слияния города и деревни можно устранить нынешнее отравление воздуха, воды и почвы... 

Следовательно, уничтожение разрыва между городом и деревней не представляет собой утопию также и с той стороны, с которой условием его является возможно более равномерное распределение крупной промышленности по всей стране. Правда, в лице крупных городов цивилизация оставила нам такое наследие, избавиться от которого будет стоить много времени и усилий. Но они должны быть устранены — и будут устранены, хотя бы это был очень продолжительный процесс». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 307—308). 

 

«Отделение города от деревни, противоположность между ними и эксплуатация деревни городом — эти повсеместные спутники развивающегося капитализма — составляют необходимый продукт преобладания «торгового богатства» (употребляя выражение Сисмонди) над «богатством земельным» (сельскохозяйственным). Поэтому преобладание города над деревней (и в экономическом, и в политическом, и в интеллектуальном, и во всех других отношениях) составляет общее и неизбежное явление всех стран с товарным производством и капитализмом, в том числе и России: оплакивать это явление могут только сентиментальные романтики. Научная теория указывает, напротив, ту прогрессивную сторону, которую вносит в это противоречие крупный промышленный капитал. «Вместе с постоянно растущим перевесом городского населения, которое скопляет капиталистическое производство в крупных центрах, оно накопляет историческую силу движения общества вперед...» (Маркс К. Капитал, т. 1. М., 1955, с. 509. — В. X.). Если преобладание города необходимо, то только привлечение населения в города может парализовать (и действительно, как доказывает история, парализует) односторонний характер этого преобладания. Если город выделяет себя необходимо в привилегированное положение, оставляя деревню подчиненной, неразвитой, беспомощной и забитой, то только приток деревенского населения в города, только это смешение и слияние земледельческого и неземледельческого населения может поднять сельское население из его беспомощности. Поэтому в ответ на реакционные жалобы и сетования романтиков новейшая теория указывает на то, как именно это сближение условий жизни земледельческого и неземледельческого населения создает условия для устранения противоположности между городом и деревней». (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 2, с. 223—224).

 

«Что социал-демократы умеют ценить историческую заслугу великих центров энергии и культуры, это они доказывают своей непримиримой борьбой против всего, что́ прикрепляет к месту население вообще, крестьян и сельских рабочих в частности. И поэтому их, в отличие от критиков, не поймает на удочку ни один аграрий, стремящийся доставить «мужичку» зимние «заработки». Но решительное признание прогрессивности больших городов в капиталистическом обществе нисколько не мешает нам включать в свой идеал (и в свою программу действий, ибо неосуществимые идеалы мы представляем гг. Струве и Бердяевым) уничтожение противоположности между городом и деревней. Неправда, что это равносильно отказу от сокровищ науки и искусства. Как раз наоборот: это необходимо для того, чтобы сделать эти сокровища доступными всему народу, чтобы уничтожить ту отчужденность от культуры миллионов деревенского населения, которую Маркс так метко назвал «идиотизмом деревенской жизни». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 428. — В. X.). И в настоящее время, когда возможна передача электрической энергии на расстояние, когда техника транспорта повысилась настолько, что можно при меньших (против теперешних) издержках перевозить пассажиров с быстротой свыше 200 верст в час, — нет ровно никаких технических препятствий тому, чтобы сокровищами науки и искусства, веками скопленными в немногих центрах, пользовалось все население, размещенное более или менее равномерно по всей стране.

И если ничто не мешает уничтожению противоположности между городом и деревней (причем следует, конечно, представлять себе это уничтожение не в форме одного акта, а в форме целого ряда мер), то требует его отнюдь не одно только «эстетическое чувство». В больших городах люди задыхаются, по выражению Энгельса, в своем собственном навозе, и периодически все, кто могут, бегут из города в поисках за свежим воздухом и чистой водой. (Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч., т. 18, с. 276. — В. X.). Промышленность тоже расселяется но стране, ибо и ей нужна чистая вода. Эксплуатация водопадов, каналов и рек для получения электрической энергии даст новый толчок этому «рассеянию промышленности». (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 5, с. 150—151).

 

«Капитализм окончательно разрывает связь земледелия с промышленностью, но в то же время своим высшим развитием он готовит новые элементы этой связи, соединения промышленности с земледелием на почве сознательного приложения науки и комбинации коллективного труда, нового расселения человечества (с уничтожением как деревенской заброшенности, оторванности от мира, одичалости, так и противоестественного скопления гигантских масс в больших городах)». (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 26, с. 74). 

 

«Женщина продолжает оставаться домашней рабыней, несмотря на все освободительные законы, ибо ее давит, душит, отупляет, принижает мелкое домашнее хозяйство, приковывая ее к кухне и к детской, расхищая ее труд работою до дикости непроизводительною, мелочною, изнервливающею, отупляющею, забивающею. Настоящее освобождение женщины, настоящий коммунизм начнется только там и тогда, где и когда начнется массовая борьба (руководимая владеющим государственной властью пролетариатом) против этого мелкого домашнего хозяйства, или, вернее, массовая перестройка его в крупное социалистическое хозяйство.

Достаточно ли внимания уделяем мы на практике этому вопросу, который теоретически бесспорен для каждого коммуниста? Конечно, нет. Достаточно ли заботливо относимся мы к росткам коммунизма, уже теперь имеющимся в этой области? Еще раз, нет и нет. Общественные столовые, ясли, детские сады — вот образчики этих ростков, вот те простые, будничные, ничего пышного, велеречивого, торжественного не предполагающие средства, которые на деле способны освободить женщину, на деле способны уменьшить и уничтожить ее неравенство с мужчиной, по ее роли в общественном производстве и общественной жизни». (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 24).

 

«Город давал деревне при капитализме то, что ее развращало политически, экономически, нравственно, физически и т. п. Город у нас само собой начинает давать деревне прямо обратное. Но все это делается именно само собою, стихийно, и все это может быть усилено (а затем и увеличено во сто крат) внесением сознания, планомерности и систематичности в этой работе.

Мы только тогда начнем двигаться вперед (а тогда мы начнем наверняка двигаться во сто крат быстрее), когда подвергнем изучению этот вопрос, будем основывать всевозможные объединения рабочих — избегая всемерно их бюрократизации — для того, чтобы поставить этот вопрос, обсудить его и претворить его в дело». (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 367— 368).

 

⁶ Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 194.

 

⁷ Интерес к истории идей социализма был особенно заметен в те годы. Был издан ряд трудов на эту тему. Среди них, например: Предшественники современного социализма в отрывках из их произведений (Сост. В. Волгин). М.; Л., 1928, Ч. 1; Волгин В. История социалистических идей. М., Л., 1928—1931, ч. 1; Мотолянский С. Проблемы градостроительства в социальных утопиях. — Революция и культура, 1930, № 4; О «социальных и научно-технических утопиях» 20-х годов. — Жизнь и техника будущего. М., 1928. См. также: Волгин В. Наследие утопического социализма. — История социалистических учений. М., 1962; Бестужев И. Развитие представлений о будущем человечестве в домарксовой общественной мысли. — Вопросы истории, 1966, № 11.

 

⁸ Этому посвящена статья Л. Юрьевой «Прозрения будущего (социально-утопический роман конца XIX — начала XX в.)» в кн.: Идеи социализма и литературный процесс на рубеже XIX—XX вв. М., 1977. Автор приводит типологический анализ пяти известнейших романов: «Что делать?» Н. Чернышевского, «Вести ниоткуда» У. Морриса, «Труд», Э. Золя, «На белом камне» Л. Франса, «Железная пята» Д. Лондона.

 

⁹ Чернышевский Н. Что делать? М., 1956, с. 374. Попутно заметим, что архитектурные видения Н. Чернышевского интересно соотносятся с такими проектами 1919—1920 гг., как «Храм общения народов», с поздними проектами Дворца Советов в Москве, выполненными, например, А. Власовым, и мн. др. Здесь важны не прямые аналогии, а жизнь идей, воплощенных не только в архитектурной графике, но и в советской литературе 20—30-х годов. Об этом говорилось в докладе «Советская художественная проза 20—30-х годов как источник изучения архитектурного процесса», прочитанном автором книги в марте 1979 г. на Федорово-Давыдовских чтениях в Московском государственном университете. Определенного внимания заслуживают и «Картины будущего коммунистического общества» П. Кропоткина, и литературные архитектурно-социальные утопии В. Хлебникова, В. Брюсова, других поэтов и прозаиков начала века, к идеям которых весьма активно относились теоретики градостроительства 20—30-х годов.

 

¹⁰ См. труды Е. Кириченко, А. Пунина, Е. Борисовой и Т. Каждан, В. Кириллова, В. Лисовского, Г. Яковлевой, И. Смуровой и др.

 

¹¹ Примечательно, что в 1917—1929 гг. были изданы: Коган П. Н. Г. Чернышевский и русское освободительное движение. Пг., 1917; Бешкин Г. Идеи Фурье у Петрашевского и петрашевцев. М.; Пг., 1923; Храпинский Я. Социально-философские воззрения Ш. Фурье. Вятка, 1927; Бонч-Бруевич В. Борец за грядущий социализм [И. Чернышевский]. — Культурная революция, 1928, № 1; Штраух А. К вопросу о генезисе социальных воззрений Н. Г. Чернышевского. Саратов, 1929; Кирпотин В. Идейные предшественники марксизма-ленинизма в России. М., 1930; и др. Должно быть обращено внимание и на такие издания, как: Города России в 1904 году. Пг., 1915; Города России в 1910 году. Пг., 1915; Семенов-Тян-Шанский В. Город и деревня в европейской России. М., 1910.

 

¹² Уже сделаны попытки сопоставлений концепций советского градостроительства и доктрин Л. Гильберсеймера, Ле Корбюзье, Ф. Л. Райта. О взаимоотношениях и взаимовлияниях советского и зарубежного градостроительства см.: Бунин А., Саваренская Т. История градостроительного искусства. М., 1971, т. II; статьи И. Коккинаки в изданиях ЦНИИТИА и Института истории искусств Министерства культуры СССР (1973—1978 гг.).

 

---

 

Скачать издание в формате pdf (яндексдиск; 15,0 МБ).

 

Скачать издание в формате djvu (яндексдиск; 7,6 МБ).

 

 

Все авторские права на данный материал сохраняются за правообладателем. Публикация электронной версии данной книги является рекламой бумажного издания и носит ознакомительный характер. Любое коммерческое использование запрещено. В случае возникновения вопросов в сфере авторских прав пишите по адресу [email protected].