Станислав Медведев. Мой след в искусстве. Живопись, графика, литой витраж. 2015

 

Обложка книги Станислава Медведева «Мой след в искусстве. Живопись, графика, литой витраж» (Москва; Ижевск, 2015). Все изображения предоставлены автором

 

 

Летом 2015 года вышла книга известного ижевского художника Станислава Сергеевича Медведева, внёсшего значительный вклад в монументальное искусство Ижевска и Павлодара. Книга включает в себя основные работы автора в области монументально-декоративного искусства и воспоминания художника, в которых он делится с читателями опытом в реализации крупных социальных проектов в условиях частого отсутствия производственной базы, материалов и ограниченных финансовых возможностей. Издание также освещает период непростых творческих отношений, сложившихся в своё время в Союзе художников, оказавших в результате большое влияние на дальнейшую судьбу декоративно-прикладного и монументального искусства в Удмуртской Республике. Книга предназначена для архитекторов, художников, студентов художественных вузов, а также будет полезно широкому кругу любителей изобразительного искусства.

 

С любезного разрешения автора портал Технэ публикует фрагменты книги: статью о творчестве художника, написанную Валентиной Оскаровной Гартиг; два отрывка воспоминаний Медведева о его учёбе Чебоксарском художественном училище и работе в Ижевске, избранные страницы книги с работами художника и фотографии из его архива.

 

Ознакомиться с книгой можно в библиотеке Дома архитектора (Ижевск, ул. Советская, 16), приобрести — у автора. Заказать книгу можно по телефонам: +7 (3412) 21-63-48, +7 905 877-92-86. Цена: 500 рублей.

 

 

 

Литературный редактор: Е. А. Подшивалова, декан филологического факультета ФГБОУ ВПО «УдГУ», доктор филологических наук, профессор.

Автор текста о творчестве художника: В. О. Гартиг, искусствовед, член Союза художников России, заслуженный деятель искусств УР.

 

 

 

 

Содержание

О ХУДОЖНИКЕ 10

ПРАКТИКА НА ЦЕЛИНЕ 13

РАБОТЫ В КАЗАХСТАНЕ 18

РАБОТЫ В УДМУРТИИ 31

ВОСПОМИНАНИЯ 84

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА 120

МОЙ СЛЕД В ЖИЗНИ 123

 

 

 

Станислав Медведев — художник, сыгравший большую, но пока ещё в полной мере не оцененную роль в искусстве Удмуртии: именно он первым начал активно преобразовывать городское пространство и общественные интерьеры монументальными витражами, по-новому для этих же целей применил мозаичные панно. При этом не просто привнёс в местное искусство новые технологии: это был другой взгляд на эстетизацию городской среды, поддержанный властью и реализованный во многих объектах. В те далёкие теперь уже годы монументальное искусство воплощало не только масштабные идеи, но и давало простор художественному эксперименту. Не все произведения, к великому сожалению, сохранились, но те, что продолжают своё существование, свидетельствуют и о таланте автора и о его подвижническом труде. Ведь для того, чтобы засияли яркими красками все эти витражи и мозаичные панно, нужна незаурядная творческая воля и организаторские способности. В республике не было не только традиций этого вида искусства, но и базы для изготовления стекла высокого качества, пригодного для осуществления замысла художника. Поэтому все части ижевских витражей автором отливались в Белоруссии на заводе «Неман», доставлялись в республику, и уже здесь монтировались на подготовленных объектах. Сборка витражей на месте тоже была сложной и трудоёмкой, поскольку они представляли собой не традиционные композиции из тонкого разноцветного стекла. Это были объёмные, с богатым рельефом сложносочинённые конструкции, в тематике и образном строе которых угадывались традиции удмуртского народного искусства. В 1970-80-е годы именно витражи этого автора сильно преобразили интерьеры нескольких ресторанов, плавательных бассейнов, поликлиник и профилакториев. Днём они «работали» на интерьер, вечером, освещённые изнутри, создавали сказочные «картины для города». Если собрать воедино все произведения художника Станислава Медведева, то больше всего это будет напоминать любимую многими детскую игрушку-калейдоскоп с постоянно меняющимися яркими цветными картинками — настолько они разнообразны композиционно, тематически, сюжетно. При этом всегда, будь то монументальное или станковое произведение, отличаются композиционной мощью и цельностью, образной выразительностью и декоративной красочностью. Во всех его работах проявляется профессионализм, основанный на хорошей школе и большом творческом опыте. Как всегда истоки следует искать в детстве, когда начинает формироваться личность будущего художника. А детство Станислава Медведева, родившегося на Украине, прошло в Можге, где с конца 19 века работал стекольный завод. В этом маленьком городке на юге Удмуртии жил дед будущего художника, который имел самое прямое отношение к стеклоделию. Оттуда и берёт начало «роман со стеклом» и знание художественно-образной системы удмуртского народного искусства, которые спустя десятилетия так ярко проявились в витражах в здании Ижевской администрации и в фойе Музея изобразительных искусств. Профессиональные же навыки из знаменитой «Мухи» — Высшего художественно-промышленного училища им. В. Мухиной. Это учебное заведение, выросшее из школы рисования барона Штиглица, славилось своими традициями и педагогами, считалось одним из лучших в стране. А его расположение в центре Ленинграда давало дополнительные возможности погружения в мир высокой культуры и искусства. Воспитывали не только знаменитые музеи и шедевры архитектуры, но и сама атмосфера конца 60-х, творческая среда культурной столицы. Всё это способствовало раннему началу творческой деятельности художника. Ещё в студенчестве, в конце 60-х, вместе с однокурсниками С. Медведев сделал проекты памятников на месте приземления космонавтов В. Быковского, Б. Егорова, В. Комарова, К. Феоктистова. Этот проект был реализован и высоко оценен художественной общественностью. 

 

 

 

 

Публикация в самом престижном профессиональном журнале «Декоративное искусство СССР» стала для вчерашнего студента буквально путёвкой в самостоятельную творческую жизнь. По распределению он уехал в Павлодар, где и работал до переезда в Ижевск в 1978 году, куда был приглашён для работы в мастерских Удмуртского отделения Художественного фонда. А связано это было с грандиозными замыслами тогдашнего главы Ижевска Б. Шишкина по художественному преобразованию города. Именно так Станислав Медведев стал художником, формирующим эстетический облик Ижевска в 80-е годы. Но парадокс в том, что самый публичный художник, чьи работы видел каждый горожанин, остаётся в некотором роде им неизвестным, поскольку произведения, украшающие общественные пространства, не подписываются. И не только украшают, но и вбрасывают в общество идеи и ценности, выраженные простым и ясным языком монументального искусства, что собственно, и является его главной задачей. Несмотря на несколько одиозное название — монументальная пропаганда, идущее ещё со времён культурной революции 1920-х годов, несли эти произведения чаще всего идеи вполне светлые и гуманные. Но в период известных драматичных перемен конца 1980-90-х по причинам материального и идеологического характера этот вид искусства вышел из сферы интересов государства. Так и осталась эта страничка истории Ижевска, задумавшего когда-то сменить свой имидж, недописанной, хотя не прошла незамеченной: московские кинодокументалисты сняли об этом фильм.

 

Художнику пришлось менять направление своего творчества. Сначала вместо стенных витражей или параллельно с ними стали появляться небольшие станковые объекты из стекла и металла для интерьера. Своими формами они напоминали о родстве с монументальными витражами, но были камерными, и не крепились на стенах. Таковы декоративные композиции, хранящиеся сейчас в Удмуртском музее изобразительных искусств. Среди них и композиция, посвящённая знаменитой ковровщице Дарье Курбатовой. Художник не повторяет краски её ковров, скорее средствами современного декоративного искусства говорит о древних традициях и выражает эмоциональное впечатление от творчества народного мастера. Комплекты из цветного стекла — наборы для вина или компота, вазы, хотя и привязаны своими формами и назначением к быту, и в принципе утилитарны, в действительности являются произведениями декоративного искусства, выставочными по своим художественным достоинствам. Они пластичны, оригинальны по форме, иногда несут нотки юмора.

 

Станислав Медведев, с участием Г. Слюсарева. Витраж из литого стекла. Фрагмент. Химкомбинат, Павлодар. 1975 г.

Фото из архива С. Медведева

 

С распадом СССР художник утратил связи с белорусским заводом. Освободившееся время он посвятил педагогической деятельности. Преподавание в Институте искусств и дизайна УдГУ выявило как большой потенциал педагога, так и новые возможности в его собственном творчестве. Появились такие интересные находки как рисунки на эмали, обращался он также к станковой живописи и графике. И если эмали были чисто декоративными объектами, в станковых произведениях он выразил свою горечь по поводу происходящих вокруг событий. «Старые русские», «Трубач Октября», «Светлое прошлое», «Ночная бабочка» — редкие в местном искусстве примеры произведений, где художник с сарказмом и иронией высказывается о трагичных последствиях социальных катаклизмов, исследует их глубинные проявления. В них слышен голос не равнодушного обывателя, но мыслящего человека с душой и талантом. Темперамент художника, умеющего мыслить масштабными формами, проявляется в этих небольших по размеру, но мощных по силе высказывания произведениях. Они интересны и пластичны: лаконичность формы, скупость цвета подкупают своей убедительностью и завершённостью.

 

Наряду с критическими произведениями в последние годы Станислав Сергеевич осуществил интересный общественно значимый педагогический проект. Совместно с учениками одной из ижевских школ был создан своеобразный музей под открытым небом, где древние традиции, мифы и предания нашли воплощение в современных произведениях. Так школьники не только изучали прошлое своей республики, но и учились говорить на языке искусства. В этом проявился редкий дар педагога, творчески одарённого человека, умеющего своей одержимостью искусством зарядить окружающих. Помимо работы над монументальными объектами, интенсивной педагогической деятельности Станислав Сергеевич участвовал во многих престижных выставках, список которых поражает не только количеством, но и географией экспонирования. Всё это характеризует С. Медведева как художника большого творческого диапазона и неукротимой энергии, мастера своего дела.

 

Станислав Медведев. Мозаика на фасаде Дома культуры энергетиков в Павлодаре. 1973 г. Фото из архива С. Медведева

 

 

 

На первый курс Чебоксарского художественного училища поступили ребята из Чувашии и соседних регионов. Они были не искушёнными в изобразительном искусстве, в большинстве случаев провинциальными и одинаково бедными — из семей, в которых отцы погибли на войне. Их матери в основном зарабатывали продажей картошки, вишни и другой огородной мелочи. Мой контуженный отец умер рано, когда я только поступил в художественное училище. Мама Зоя зарабатывала копейки, но старалась регулярно помогать мне. Она держала двух поросят и огород с картошкой.

 

Поступивший в училище народ был своеобразным и талантливым. Никто не заставлял нас работать после занятий по рисунку и живописи, но на каждом просмотре педагоги удивлялись огромному количеству набросков и этюдов, которые мы делали. Мечтали: когда повзрослеем, купим настоящий этюдник на ножках, наполненный масляными красками, и, выдавливая их на палитру, не будем экономить. Я подружился с Толиком Ивановым, Анатолием Брындиным, Виталием Петровым, Валерием Очайкиным, Раей Терюкаловой. Все они сейчас, когда мы встретились через 50 лет, пролетевших как сверхзвуковой самолёт, стали заслуженными и авторитетными людьми. После окончания Чебоксарского училища все поступили в ЛВХПУ им. Мухиной, ныне — «Академия художественно-промышленного искусства им. А. Штиглица» в Санкт-Петербурге.

 

Оглядываясь назад, сейчас удивляешься, как нам тогда удалось выжить. Стипендию давали не всем, только отличникам, и хватало лишь на то, чтобы заплатить за квартиру, поскольку общежития не было. Приходилось подрабатывать на очень тяжёлой работе. Бывало, к причалу подходила баржа с цементом, и мы за низкую плату всю ночь таскали на спине мешки по 50 килограммов. Утром, еле волоча ноги, приходили на занятия. Самый активный из нас — Толик Иванов — на железной дороге договаривался о разгрузке вагонов с щебёнкой. Это была крайне тяжёлая работа, от которой ломило спину, а на руках от черенков лопат лопались к утру кровавые мозоли. Заработанных таким образом денег хватало на несколько дней. Ещё мы грузили брёвна из Волжского залива на подъезжавшие грузовики. Брёвна, размокшие в воде, были скользкие и тяжёлые, а поднимать их на борт автомобиля, на высоту более полутора метров, было и опасно и неудобно. Радостной была работа на разгрузке арбузов, привозимых баржами из Астрахани. От баржи до берега выстраивалась цепочка босых парней, передававших арбузы из трюмов на берег. Парни, стоя в воде, вырывали в песке ямку и туда закапывали арбузы, делалось это ногами. После погрузки, когда берег был пуст, мы вытаскивали эти спрятанные арбузы, покупали батоны белого хлеба, и начинался пир, ярче и вкуснее которого не было ничего на свете.

 

Студенты тех лет помнят и благодарят Никиту Сергеевича Хрущёва, который сделал бесплатным хлеб в столовых. В столовой «Крестьянка», располагавшейся возле училища, появился на тарелках в неограниченном количестве нарезанный ржаной свежий ароматный хлеб. Рядом с ним на столе стояла солонка и горчица. Можно было тратиться всего лишь на чай и щи из крапивы, в которых плавала половинка яйца. Крапивы вокруг было много, а она по своим свойствам — ценнейший продукт, который в давние времена вывозили из России за рубеж. На этом подножном корму мы и выжили.

 

Когда я на экзамене рядом с Раей Терюкаловой писал натюрморт, на меня произвёл сильное впечатление молодой человек в белом халате, стоявший возле мольберта с масляными красками. Он брал кисти и орудовал ими энергично и лихо. Длинные волосы и очки с интересной оправой придавали ему загадочность. Многие считали его доцентом, который наблюдает за процессом экзаменов. Но всем показалось странным, что как только доцент начинал писать, где-то рядом мяукала кошка. Мы оглядывались, но кошку так и не заметили. Это повторялось несколько раз. Когда нас собрали после экзаменов, то оказалось, что этот «доцент», такой же поступающий, как и мы, приехал из Горького, а отец его известный художник по фамилии Мазуров. Мяуканье было его шуткой, он любил такие шутки. Валерий Мазуров был очень грамотен, общителен, и нас, провинциалов, просвещал на самом высоком уровне. С ним мы съездили после первого курса в Ленинград поступать на двухгодичные курсы мастеров ЛВХПУ им. Мухиной. Несколько баллов не хватило для поступления, и мы вернулись в Чебоксары, но впечатление от Ленинграда, впервые увиденного, осталось на всю жизнь, и этот город стал моей мечтой. Валерий Мазуров хорошо знал современное западное искусство, знакомил нас с его ведущими мастерами. Неизгладимое впечатление на меня произвели работы П. Гогена, А. Матисса, П. Пикассо. Когда я вернулся в Чебоксары, то написал натюрморт с кувшином, пропорции которого нарушил, вытянув предметы под влиянием А. Матисса. Завуч училища Нина Андреевна заметила такое тлетворное влияние Запада и меня лишила стипендии, хотя я был отличником.

 

В наши молодые души Валерий Мазуров заложил основы понимания изобразительного искусства. Он утверждал, что натюрморты, которые мы пишем, это не копирование предметов, они служат средством для передачи наших чувств, ощущений. Они должны пробуждать нашу фантазию и являться вновь созданной реальностью. Валерий скептично относился к советской идеологии и ничего не боялся. К сожалению, о его дальнейшей судьбе я ничего не знаю.

 

Станислав Медведев. Мозаика на фасаде «Павлодарэнерго». 1973 г. Фото из архива С. Медведева

 

Живописцем от Бога в Чебоксарском училище был мой друг Толик Иванов. Это тончайшей души человек, и живопись и изобразительное искусство наполняли каждую клетку его существа. В течение пяти лет я был очевидцем его творческой эволюции и жизни, наполненной профессиональным трудом. Он, как бамбук, пробивался наверх, раскрывая свой потенциал бурно и безостановочно. Видя очередную его работу, я принимал её с удивлением и благодарностью, откликаясь душой на расставленные колористические аккорды. В любую погоду Толик брал этюдник и шёл на пленер, находя в местах, казалось бы, непримечательных такие ракурсы, что, будучи окрашенными его субъективным видением, они становилось искусством. В непогоду, в холод, в дождь он надевал резиновые сапоги, шёл работать и приносил удивительные по выразительности этюды. Выбранный им цвет и трактовка образа были глубоко личностными. Его этюдами восхищались педагоги училища: Ермолаева Розалия Михайловна, Бургулов Евгений Ефимович, Гурин Василий Степанович. Дипломная работа Толика была рекомендована на региональную выставку «Большая Волга».

 

Анатолий Иванов имел ещё одно достоинство, он был обаятельным и симпатичным, многие девушки влюблялись в него, теряя голову. Но девушки Анатолию нужны были преимущественно для написания этюдов, он чувствовал их красоту и самобытность, и даже темой его дипломной работы стала женская красота. Он познакомился с эффектной цыганкой, чтобы написать её яркий образ. Виталий Петров вспоминает этот случай в своих мемуарах.

 

Возвратившись из армии, Виталий спешил занять своё место в училище за мольбертом, но по дороге его окружили цыганки, предлагая предсказать судьбу. В кармане были мамой накопленные за несколько месяцев 3 рубля и 50 рублей. И Виталий вместо 3 рублей достал 50. Цыганка мгновенно выхватила 50 рублей, дунула на кулак, после хлопка рука оказалась пуста, денег не было. Петров как бывший солдат начал наступать, но цыганка упала на спину в дорожную пыль, закинула юбки на голову и закричала: «Караул! Наси-и-и-луют!» Увидев грязное тело, Петров отвернулся и пошел в училище. Он рассказал об этом случае сокурсникам. Толик Иванов задал ему вопрос: «Скажи, где это произошло?» И тут же со словами: «Сейчас я верну твои деньги», — вышел из мастерской. Через тридцать минут Анатолий с пятьюдесятью рублями появился в классе, возвратив их благодарному Виталию.

 

Когда Толик Иванов поступал на монументальное отделение Мухинки в Ленинграде, после состоявшегося показа его работ приёмная комиссия в течение десяти минут оформила необходимые для зачисления бумаги, а его работы, стоявшие поодаль, кто-то моментально разворовал. Они исчезли навсегда. Во время учёбы в Ленинграде работы А. Иванова, отобранные в методический фонд, неоднократно показывались на выставках как лучшие из лучших. С Анатолием и своими однокурсниками я ездил в течение трёх лет на целину. Там мы были очень дружны и продуктивны, нам даже удалось создать и поставить монумент на месте приземления космонавта В. Быковского. Труд был большой, ответственный, а мы были молоды, смелы и умели добиваться своих целей.

 

По окончании вуза Анатолий Иванов блестяще оформил в Чебоксарах музей В. И. Чапаева. Он первым из монументалистов сделал литой витраж на заводе в городе Гусь-Хрустальном. Поход Чапаевской дивизии он динамично и образно выполнил рельефом в бронзе. Портрет художника с прекрасным обаятельным лицом висит теперь в одном из залов этого музея. Тяжёлая голодная студенческая жизнь с бытовой неустроенностью, с заботами о семье и нехваткой денег сказалась на здоровье. Он попал в больницу с подозрением на рак. Когда я к нему приезжал, врач показал ложный журнал якобы с признаками его выздоровления. Толик обещал летом съездить со мной на его родину в город Выксу, что возле реки Оки, а затем ко мне в гости, в Удмуртию. Но, к сожалению, его жизнь оборвалась несправедливо рано.

 

Станислав Медведев. Рельеф «Шаги прогресса». Казахстан. Фото из архива С. Медведева

 

В Ленинграде, во время учёбы в ЛВХПУ им. Мухиной, продолжалась моя дружба с Виталием Петровым. Уезжая из Чебоксар поступать в Мухинку, он оставил мне свою съёмную квартиру в благоустроенном доме, где жили двое пенсионеров — тётя Дуся и её муж, инвалид, передвигавшийся на костылях. Они пускали на квартиру двух-трёх студентов, доходы от которых в совокупности с их пенсией давали возможность прожить. Поскольку они были одинокими, то радость находили в выпивке. Тетя Дуся, захмелев, пела частушку: «Я сидела на лугу, шила юбку голубу. Всё сижу и думу думаю, качаясь головой, и от этой светлой думы не придёт ли милый мой». Затем она вставала и заглядывала под мою и моего соседа кровати. Мой сосед — молодой парень из Чувашии учился в педагогическом институте и был удивительно терпелив к тёте Дусе, которая, кроме нас, ласково относилась только к белым чёртикам, которые, по её мнению, проживали под нашими кроватями. Они были её близкими понимающими друзьями. Она с ними беседовала, и от этого у неё поднималось настроение. Тётя Дуся нам объясняла, что этих друзей она пустила бесплатно, нам они не мешают, не шумят и не дерутся. Муж начинал отчитывать тётю Дусю, а студент филологического факультета затыкал пальцами уши и громко читал учебник. Я продолжал рисовать эскизы к своей дипломной работе.

 

Когда я посещал в этой квартире Виталия Петрова, то видел серию его новых работ, сделанных перед отъездом в Ленинград. Учась в Чебоксарском училище, Виталий был крайне продуктивен, отличался своеобразием авторского мышления, индивидуальной и доскональной завершённостью пластической трактовки форм, чёткой геометрической структурой композиции. В его работах было осмысление жизни и перевод её только средствами В. Петрова на язык искусства. Как в живописи, так и в графике он проявлял неисчерпаемую фантазию, характеризующуюся генетической связью с национальными истоками. Его смелость в решении эстетических задач, исключающая прямые аналоги, в нашем тогда ещё зелёном возрасте поражала, шокировала, пробуждала дремавшие импульсы, стимулировала.

 

Перед отъездом в Мухинку Виталий показал мне нечто новое. Это были работы, выполненные чистыми красками из банок, которые стояли рядом. Виталий всегда поражал своими новыми идеями и их реализацией. Но такая смелость меня, конечно, шокировала, я остолбенел и не мог сказать ни слова. А Виталий очень красиво, даровито объяснял свою новую теорию.

 

В Ленинграде на втором курсе на просмотре работ студентов в ЛВХПУ я увидел композицию В. Петрова. Она предназначалась для интерьера Цирка. В ней я увидел аккорды открытых цветов и вспомнил сразу серию Чебоксарских работ, которые рождались на квартире тёти Дуси. Принципы цветовой структуры, открытые В. Петровым, в дальнейшем оказали влияние на многих студентов.

 

Виталий Петров, имея мощную внутреннюю энергию, эрудицию, пройдя невзгоды и лишения нищенской жизни в юности, получил широкое признание и достиг вершин в искусстве уже в наше неспокойное время. Его псевдоним «Праски Витти» взят как память о маме — Прасковье. Он глубоко любит родину и чувашский народ и стал известен во многих странах, где был экспонентом выставок: в Болгарии, Венгрии, Германии, Индии, Испании, Казахстане, Польше, США, Турции, Японии, Татарстане. От Союза художников он проводил семинары в России и за рубежом. На одном его семинаре, который проходил на Ладоге, я узнал, каково было Виталию провести такое мероприятие монументалистов. В домиках пионерского летнего лагеря, где должны были работать художники со всей России, дуло при пятнадцатиградусном морозе. Сантехники-алкаши с Ладоги, пока их поили художники привезённой водкой, а затем и одеколоном, мало-мальски поддерживали тепло, а когда одеколон закончился, они заморозили трубы и батареи. Виталию Петрову пришлось эвакуировать около 40 человек через реку Волхов в Ленинград и устраивать в гостиницы, извиняясь за Союз художников России, организовывавший семинар.

 

Обменивались мы с Виталием и личным опытом, приглашая друг друга на Ижевские и Чебоксарские объекты. Так я был приглашён на исполнение витража из литого стекла по эскизу Петрова для Правительственного здания в Чебоксарах. Витраж размером 30 м² установлен на этаже, где располагается кабинет Президента Чувашской Республики. Витраж мы отливали в Гусь-Хрустальном на экспериментальном новом стеклозаводе. Я думаю, получилась удачная работа. В её создании принимали участие инженеры института «Чувашгражданпроекта». Витраж сделан двухсторонним, с видом на улицу и внутрь помещения.

 

Виталий считает себя больше удмуртским художником, чем Чувашским, поскольку сделал в Ижевске значительное число работ — керамик, росписей, эмалей. Сграффито на старом здании почтамта живо до сих пор. Местами оно пострадало от времени. Заботясь о продлении жизни этого сграффито и о переводе его в мозаику, В. Петров обращался за помощью ко мне и к Е. Чугуевской, которая тогда была главным художником Ижевска. Эта работа была дорога Виталию, поскольку ещё в студенческом возрасте он выиграл на конкурсе в Ленинграде данный заказ из Ижевска. Вместе с однокурсником Шандором Зихерманом, он выполнил его за две недели, вкалывая на строительных лесах с 8 утра до 10 вечера. Е. Чугуевской не удалось убедить власти Ижевска перевести сграффито в мозаику, в более долговечный материал.

 

В. Петров значительное количество своих работ выполнил в Ижевске. Наиболее интересные из них следующие: панно в технике горячей эмали в столовой подшипникового завода, роспись для школы №74 «Слава алфавиту», сделанная в технике холодной энкаустики, росписи «По народным сказкам» для детской поликлиники № 8, роспись «Молодость прогресса», выполненная в колледже автозавода. К сожалению, большинство работ В. Петрова, как и работ других монументалистов, уничтожены, либо закрашены, людьми, не уважающими культурные ценности.

 

Станислав Медведев. Выставочный фрагмент литого витража. 60×40 см. Фото из архива С. Медведева

 

 

 

Первой работой в Ижевске был витраж, предназначенный для актового зала Горисполкома. После его установки в специально задуманном архитекторами А. Добровицким и И. Керсантиновым стенном проёме мы с Г. Слюсаревым получили признание архитекторов и руководителей города. Из множества представленных эскизов они выбрали тот, в основу которого был положен красочный удмуртский ковровый орнамент. Центр композиции акцентировал серп и молот с активным рельефом стекла. Интересной находкой являлась структура из дюраля, позволявшая подчеркнуть ритм секций и увидеть игру цвета на её рёбрах. Эта находка была рассчитана на восприятие художественной конструкции передвигающимся по залу человеком. До нас подобного рода работ никто здесь не создавал. Архитекторы высоко оценили этот приём.

 

 

 

Предстояло утвердить эскиз у первого секретаря горкома партии. И мы с Геннадием подумали о том, что надо собираться обратно в Павлодар, поскольку услышали «мнение» со стороны начальства: «Зачем нам в этом здании нужны красные петухи?» Спас нашу работу Б. В. Шишкин, он был компетентен в вопросах искусства и умел убедительно отстаивать свою позицию. Витраж мы отлили на стеклозаводе «Неман», где для нас не пожалели дорогих красителей, и задуманные цвета прекрасно получились в оригинале. Запакованное в ящики стекло привезли в строящийся актовый зал Горисполкома.

 

Вскоре мы пережили шок: пришли на объект и обнаружили распечатанные ящики и разворованное стекло. Через два дня компетентные органы нашли его и вернули нам. Виновными оказались рабочие-строители, которым понравилась красота цветного нестандартного по форме стекла. Нам был понятен мотив кражи, и мы на них не сердились. Помогали устанавливать витраж солдаты стройбата и сварщики. Лебёдка у меня была своя, из Павлодара. И подъём конструкции и сварка удались на славу. В установленном витраже не чувствовался ни его вес — более трёх тонн — ни наши физические усилия, затраченные на его возведение.

 

Союз художников на появление нового витража никак не отреагировал. Впоследствии я узнал, что оценивал нашу работу приглашённый из Москвы ответственный секретарь Союза художников. Гость из Москвы сказал, что витраж хорош, но попросил убрать чеканный рельеф со сцены. Разговор происходил в присутствии Б. В. Шишкина, и мэр города ответил чиновнику: «Что снимать и вешать в Москве — решаете Вы, а в Ижевске — мы». На том они и расстались. Такая поддержка окрылила нас, теперь мы могли трудиться без оглядки на сильных мира сего.

 

Станислав Медведев, в соавторстве с Г. Слюсаревым. Литой витраж в оздоровительном комплексе на ул. Орджоникидзе в Ижевске. 1979 г.

Фото из архива С. Медведева

 

Следующей нашей с Геннадием работой стал витраж, напоминающий глаз, выполненный для плавательного бассейна, который расположен в здании по улице Орджоникидзе. Этот витраж, отражаясь в чаше бассейна, создавал цветовой климат в помещении и радостное настроение. В нём были раскрепощённая пластика жизни и одухотворяющая энергия солнца. Как и многие другие работы, он исчез с началом перестройки. Особенно безжалостно поступили с витражом Г. Слюсарева, установленном в кинотеатре «Октябрь». Этот витраж художник выполнил, закаливая толсто-отлитое стекло высотой до 25 см. Требовалась особая технология закалки. В начале 1990-х годов, когда кинотеатр превратился в торговую точку, коммерсанты разбили витраж, потому что он мешал им затаскивать мебель в зал для продажи. Стёкла валялись на полу, а директор кинотеатра сидел и наблюдал за происходящим, возмущаясь: «Какой дурак придумал этот витраж? Вон уборщица за ним не может как следует повернуться и вымыть пол». Мы с министром культуры А. Т. Христофоровым предложили директору УРМИИ забрать этот бросовый витраж и сложить его в садике за музеем, но получили отказ. В должностные обязанности директора музея такая акция не входила. Пострадал и мой витраж в кинотеатре «Россия», когда одну треть его композиции отрезали и выкинули новые хозяева здания. Уникальный витраж в ресторане «Урал» со сложным наслоением стёкол, работавший в унисон с музыкальными ритмами оркестра, также был уничтожен и неизвестно где теперь находится. А ведь его можно было бы подарить детскому дому или школе. Сейчас эти работы уже навсегда потеряны. Я как художник не имею ни прав, ни возможностей защитить свои произведения от вандализма. Нет законов, не воспитана культура бережного отношения к искусству, не уделяется внимание охране культурного слоя, созданного художниками в обществе. Исключением является профилакторий «Ижмаш», где все работы художников сохранились в таком прекрасном виде, как будто они только вчера были сданы заказчику.

 

Станислав Медведев. Литой витраж в профилактории «Ижмаш». 1982 г. Фото из архива С. Медведева

 

Станислав Медведев. Витраж в профилактории «Ижмаш». Фрагмент. 1982 г. Фото из архива С. Медведева

 

Однажды рабочий ритм нашей с Геннадием Слюсаревым жизни был прерван телефонным звонком. Звонила женщина, представившаяся Татьяной Куштевской, и попросила о встрече. Я приехал по названному адресу. Дверь открыла молодая стройная женщина в валенках, пригласила зайти в квартиру и сказала, что она из Москвы, работает сценаристом и режиссёром документальных фильмов, хочет написать сценарий по заказу ижевского телевидения о двух удмуртских художниках, занимающихся литым витражом. Договорились на следующий день показать ей наши с Геннадием работы.

 

Несколько дней Татьяна Куштевская подробно расспрашивала о технологии литого витража, интересовалась, какими инструментами работают художники, из чего делаются формы, какова температура литья, как осуществляется закалка стекла. Для съёмки фильма меня, Геннадия, режиссёра Сергея Дерюшева и оператора телестудии командировали в Белоруссию на стеклозавод «Неман». Но на заводе случилось ЧП. После вечера, проведённого в гостинице с гостеприимными белорусами, у нас пропал оператор, и мы в течение целого дня не могли его найти. Для съёмки на заводе было приготовлено место, а мы не знали, что делать. К вечеру пришел мальчик и сказал, что дяденьку, которого мы ищем, пацаны нашли спящим в соседнем лесочке на пожарной смотровой вышке. Мы поняли, что белорусский самогон на пшенице был самой высокой пробы.

 

Телефильм получился удачным. Нам говорили, что видно было, как по лицу бежал пот во время отливки стекла при температуре в тысячу градусов, но телевизор, по которому мы смотрели фильм, до этой температуры почему-то не раскалился.

 

По завершении всей этой истории по рекомендации Союза художников Удмуртии я был назначен председателем экспертного совета художественного Фонда. Заказы со всей республики проходили экспертизу художественного совета, который был подотчётен Московской головной организации Союза художников СССР. Художественный совет обязан был быть компетентным в определении достоинств и недостатков всех заказанных Фонду работ, выполненных в различных материалах и технологиях, и опираться на существующие расценки и критерии качества.

 

Станислав Медведев. Витраж в Октябрьском исполкоме города Ижевска. 2004 г. Фото из архива С. Медведева

 

Поскольку у меня был достаточный опыт, с этой общественной работой я справлялся успешно. Меня включали ещё и в районные художественные советы, я работал и в экспертном совете при Министерстве культуры. Я считал эту работу полезной для себя и общества, поскольку с коллегами-художниками приходилось участвовать в различных просмотрах. Приходилось давать советы по оформлению колонн демонстрантов или площадей и улиц города, которые готовили к проведению значительных государственных праздников. Данное оформление курировали художественные отделы крупных заводов. Несмотря на участие в подготовке официальных праздников, должен признаться, что делал это из профессионализма, а не по партийному заданию, ибо в рядах компартии я не состоял.

 

Полезной для меня была дружба с архитекторами, которые всегда радушно встречали художников в Удмуртгражданпроекте. Архитекторы хотели в соавторстве с художниками в желаемом ими материале создавать выразительные объекты, позволяющие обогатить городское пространство. Эти объекты должны были акцентировать те или иные идеи архитектурных проектов. Это удавалось, когда мы вместе с мастерами делали сметы, входящие в строительную. Художественный фонд начал работать на город и тем самым поднял свой престиж, перейдя от мелких планшетов и наглядной агитации к оформлению интерьеров. Здесь кончилась монополия станковой картины, и в прессе стали появляться статьи о керамике, витраже, скульптуре.

 

<...>

 

В моей ижевской жизни были и чёрные полосы. Испытание, которое мне пришлось пройти, я до сих пор вспоминаю с содроганием. Районный исполком поручил мне через Художественный фонд оформить центральный рынок литым витражом. По договору я должен был сделать эскиз для окон главного фасада торгового павильона с решением образных, цветовых и структурно-пластических задач. Предложение моё должны были рассмотреть на Ижевском и Московском художественных экспертных советах. После этого мне надо было по формам отлить в цветном стекле весь витраж на заводе «Неман» и, собрав в металлическую оправу, вмонтировать в оконные проёмы павильона. Технология, не один раз проверенная.

 

Во время защиты эскиза витража в Москве мне был задан справедливый вопрос о соответствии эксплуатации витража тепловому режиму в павильоне. В договоре с рынком ответственность за решение этих проблем лежала на заказчике. Директор рынка должен был согласовать с Удмуртгражданпроектом как конструктивную, так и эксплуатационно-тепловую составляющие витража. Но он этого не сделал, а пошёл на дезинформацию Художественного совета. Последний доверительно отнёсся к тёплому, хорошо функционирующему павильону и рекомендовал установить витраж без второй наружной рамы, т. е. витраж должен был стать ещё и теплозащитой. Аналог такого витража был в Художественном фонде. В ноябре и декабре, с началом морозов, по установленному витражу потекла вода-конденсат, поскольку в половине зала не работали батареи отопления, а под витражом не были поставлены калориферы, обогревавшие входные тамбуры и пускавшие тепловой поток воздуха по стене. От воды разрушалась кирпичная стена под витражом, лопались стеклоблоки, образуя дыры. В бытовках, что располагались при входной группе, можно было ходить только в резиновых сапогах. Витраж превратился в орудие по разрушению здания. Днём он оттаивал от наростов льда, а ночью, когда двери закрывали, промерзал.

 

 

 

Мои требования поставить работающие батареи под витражом директор рынка проигнорировал, как, впрочем, и исполком, который доверил ему функции заказчика. Тогда я обратился к первому секретарю горкома партии. Реакция была быстрой. Назначенная комиссия во всём обвинила меня. Содержание договора её не интересовало, причины произошедшего — тоже. Я просил поставить батареи, а члены комиссии начали проверять качество цемента, который взрывался от воды и мороза. Исполком начал называть мой договорной эскиз проектом, чтобы составляющие проекта списать на меня, играя терминами, необходимыми для заведения уголовного дела. Ставить батареи под витраж никто не собирался. Я знал, что спасти его могла только тепловая штора. Помощи ждать было не от кого. С двумя парнями-рабочими, мы демонтировали и вновь собрали витраж. Каждую неделю я отслеживал, что делается на рынке по сооружению системы отопления. Ко мне часто подходил помощник директора рынка, инженер, отвечавший за тепловой режим павильона, и спрашивал: «Ну что, Медведев, сушишь сухари?» Я отвечал ему вопросом на вопрос: «А зачем, Николай Иванович?» «Так ведь скоро в тюрьму сядешь, передачи некому будет носить», — заключал он. Мой заказчик тем временем подготовил очередную атаку на меня. Она состоялась у него в кабинете, где собрались прокурор, представители прокуратуры, органов контроля, гражданпроекта и Художественного фонда. Моей защитой была броня, состоящая из папки с документами и витража, ждущего монтажа в павильоне рынка. Из документов следовало, что заказчик заплатил только за половину работы и не собирается выполнять договорные обязательства по тепловому режиму. Ко мне претензий не стало. Они были высказаны директору рынка за бесхозяйственную деятельность. Через неделю мои леса исчезли из павильона, витраж оказался выброшенным на хоздвор. Директор рынка предложил мне увезти его и пригрозил, что иначе выбросит это ненужное хозяйство на свалку, так как заказал проект другому дизайнеру.

 

Станислав Медведев. Роспись в поликлинике Удмуртнефти. 1981 г. Фото из архива С. Медведева

 

Переехав в Ижевск, мы со Слюсаревым ощутили разницу в отношении к монументальному искусству. В Казахстане на любой значимой выставке экспозиция состояла из станкового искусства, представленного живописью, графикой, скульптурой, и из монументально-декоративного искусства, произведения которого были запечатлены на фотографиях или показаны в эскизах на планшетах, обтянутых белой бумагой. В Алма-Ате существовал прекрасный выставочный зал, в котором мастера экспозиции талантливо использовали характер и фактуру работ в различных материалах, остро и неожиданно вписывая их в выразительный интерьер. Выставки отслеживались архитекторами столицы Казахстана. Их посещал и Первый секретарь ЦК партии Казахстана Кунаев. Архитекторы записывали в свои книжки фамилии понравившихся художников-прикладников и монументалистов. В итоге все были в выигрыше.

 

Мы с Геннадием Слюсаревым по привычке представили эскизы первых наших ижевских работ на республиканской выставке в УРМИИ. Разместили их в зале, где демонстрировалось прикладное и народное искусство. Нас предупреждали, чтобы мы не лезли на выставки со своим монументальным искусством. Придя на открытие, были шокированы: наши эскизы висели возле туалета в коридоре.

 

То же самое происходило на региональных выставках. Региональные лидеры-живописцы определяли доминирующие точки в выставочном зале для своих заказных работ. Рядом стояли работы прочих художников, их задачей было создать обрамление для холстов больших форматов, выполненных «большими» мастерами.

 

Художники Удмуртии готовились к региональной выставке «Большая Волга» в Казани. А. П. Холмогоров посоветовал мне показать выставочному комитету фрагмент витража, выполненного для ресторана «Урал». Витраж и мне нравился сложным наложением друг на друга пластов, где составляющими были цветной рельеф стекла, преломляющий основной цвет, и инженерная разработка динамической подсветки, согласованной с ритмом музыки. Мне было сказано, что якобы выставком посмотрел мой витраж и отклонил голосованием. Когда я собрал в коридоре витраж для просмотра, то при мне члены выставкома вышли в коридор на перекур и председатель прислонился к моему витражу, изображая распятого Христа, а когда он раскинул руки, то всем стало весело и смешно. На меня, одетого в рабочую одежду, не обратили внимания. Накурившись и расслабившись, члены выставкома двинулись обратно в зал к серьёзной и ответственной работе. Витраж мой был смонтирован в устойчивую на полу раму — конструкцию из дерева. Убрав из неё стекло, я сжёг раму во дворе Союза художников. На другой день Алексей Павлович сказал, что у входа в зал выставки нашлось место для отклонённого витража, а у меня в кармане уже был билет в Ижевск. В родной организации — в Художественном фонде — монументально-декоративное искусство шло по разряду «производственное». И все знали, почему оно не считалось «творческим».

 

Станислав Медведев. Литой витраж в кинотеатре «Россия» в Ижевске. Фрагмент. 1983 г. Фото из архива С. Медведева

 

Будучи членами Союза художников, монументалисты, получившие образование в Московских и Питерских вузах, поступая на работу в Художественный фонд Союза художников, считались производственниками. Труд их оценивался не по гонорару, а по рабочим расценкам. С заказчика бралось 60% накладных расходов, которые большей частью уходили в Москву для заключения договоров на станковую живопись и графику для больших выставок, больших мастеров.

 

Монументалисту на развитие его жанра и обеспечение материалами, на технологическую базу ничего не оставалось. Молодые монументалисты, после окончания вузов приезжавшие в художественный фонд с радужными надеждами самоутвердиться и проявить себя в служении обществу, вынуждены были вставать за мольберты и писать либо пейзажи, либо портреты. Так случилось с талантливейшим художником Валерием Кононовым, когда он, взявшись после института за роспись в интерьере, столкнулся в Ижевске с полным отсутствием помощи в организации этой работы, начиная с установки лесов. Пришлось вставать в фарватер за уже утвердившимися в этой нише лидерами. Если художник удачно организовывал свою работу, принося 60% прибыли, то Художественный фонд против этого не возражал.

 

Интересны были отношения главного художника города Р. Сабитова с Союзом художников. Он закончил монументальное отделение художественного вуза в Москве и старался внести монументально-декоративное искусство в городскую среду, но его не пускали на выставки и, как следствие, — в Союз художников. Правление, эгоистично обслуживало идеологические амбиции руководящих лидеров. Об этом остро и без страха писал в газете «День» Андрей Коновал, отважный журналист, борец за истину и снятие ржавчины с организма нашего Союза Художников.

 

При жизни Бориса Владимировича Шишкина ощущался подъём изобразительного искусства Удмуртии, поскольку он лично курировал художников и знал цену каждому. От него зависело благополучие художников. Он лично поручал тем или иным художникам оформлять вновь строящиеся объекты, строго контролировал их, порой делая это даже из больничной палаты.

 

За время его руководства городом в художественном фонде было сделано многое. Надо отдать должное тогдашнему директору худфонда В. С. Чигашкову, который поддерживал художников, работающих на город. Мастерам керамики Б. Бакланову, В. Быковскому, Н. Ворончихину для их многообразной творческой деятельности был отдан подвал Художественного фонда. В. Мамаев и Л. Маев на первом этаже организовали мастерскую по металлу, где можно было творить чудеса, выполнять заказы любой сложности. У меня во дворе Художественного фонда, в пристрое появилась сварка и режущий станок по металлу с хорошим исполнителем Мишей Килиным. Были сделаны свои фондовские переносные леса. Б. В. Шишкин, кроме меня и Геннадия Слюсарева, пригласил в Ижевск молодых проектировщиков и прикладников из Харьковского института — В. Быковского, В. Котлярова, В. Окуня, монументалистов В. Лукьяненко, В. Морозова, А. Сарычева. Эти люди обогатили деятельность Союза художников Удмуртии. Стало очевидным, как поменялось лидерство в жанрах не в пользу станковой живописи. В период перестройки и организации рыночной системы энергичные талантливые художники создали альтернативу Художественному фонду — «Ижгордизайн», но этому объединению не удалось выжить в наступивших суровых временах. Оно осталось без площадей, без оборудования, без ресурса времени. И в Художественном фонде снова взяли власть живописцы, освободив его от керамики, витража, декоративных росписей и сдав площади в аренду предпринимателям. Тогдашний директор худфонда Вячеслав Захарович начал продавать колёса и запчасти к автомобилям, организовал в помещениях похоронное бюро.

 

Последней моей работой в Художественном фонде был заказ ректора УдГУ Виталия Анатольевича Журавлёва по оформлению строившегося корпуса спортивного факультета. Я выиграл конкурс по предложению проектной идеи и форэскизам для украшения вестибюля, плавательного бассейна и кафе-столовой. Это был период жуткой инфляции, бартера, дефицита и прочей чехарды. Мне надо было ехать в Белоруссию, чтобы начать отливать витражи по сделанным эскизам и картонам. Деньги уже обесценивались, поэтому я отправился на завод «Неман» с гарантийным письмом В. Журавлёва, где говорилось, что УдГУ рассчитается с предприятием «москвичами», которые будут проданы заводу по вполне приемлемой цене. Повесили в цехах стеклозавода объявления, чтобы рабочие были информированы о возможности приобретения машин. Пока я отливал стекло, инфляция обесценила рубль, машины подорожали, и рабочие начали отказываться от их приобретения. Витраж всё же был отлит, но я поставил завод в сложное положение. Только благодаря переговорам дирекции предприятия с В. А. Журавлевым ситуацию удалось урегулировать.