Архив: Пастернак А. Л. Урбанизм. 1926

 

    

 

• А. Л. Пастернак. Урбанизм
• Л. А., В. А., А. А. Веснины. Проект Торгового дома „Аркос“, Москва. 1924 год

 

 

Вопрос урбанизма. Вопрос давний, знакомый, жизненный и, повидимому, крепкий. Сущность его ясна. Гигиена, санитария, экономика, рациональность — вот барьеры, их надо взять. Надо ставить новые рекорды, надо доказывать, что если и есть ошибки, то они исправимы.

 

Можно думать, что, аналогично физическому магнитному полю, являет свое магнитное поле и город, и его поле дает свою картину расположения магнитных сил. Полюсы города — это его деловая часть, City, и часть, отводимая под жилые дома. Естественно развитие города идет так, что деловая часть становится ядром, около которого наслаивается от него питающаяся периферия жилых кварталов. А через нее город связуется с деревней, природой. Центр — всегда наименьший по площади, но возможно самый высокий по вертикальному сечению города. Это Западом признано и принято: однако неправильно и нежизненно считать, как это делает ряд теоретиков — Б. Таут, Меринг, Берг (В. Taut, Möhring, Berg) и др., что только этот деловой центр вмещает высокие застройки. Мы полагаем, что и в остальных частях города новая жизнь заставит нас возводить высокие дома. Повсюду, как в центре, так и в периферии, они возникнут, подчиняясь известным условиям, ставшим законами новых принципов урбанизма. Там, где это происходит стихийно (Америка), урбанизм превращается в несчастье для жителей, в отвратительную картину архитектурного помешательства. Беда американских городов не только в том, что их гражданская архитектура кроме дилювиальных размеров являет все виды постдилювиальных стилей одновременно; не только в том, что греческий или римский портик несет на себе громаду в 40—50 этажей, которые иллюстрируют по-этажно историю стилей, не только в этом беда их, и потому самые последние постройки, уже более разумные, более современные, как Sheltonhotel в Нью-Йорке, не могут спасти города, — а беда в том, что город строился без системы, без заранее определенного плана.

 

Если мы признаем план дома, как органически растущее объединение элементов, не как слепой аггрегат помещений, а как застывшую в чертежной графике живую, движущуюся идею здания, то еще более живой, органичной, не косной и менее всего случайной мы должны признать систему, объединяющую эти индивидуальные планы. Градостроение — одна из самых высоких ступеней архитектуры. Это — мастерство овладения и подчинения пространства. Архитектура в простейшей форме оперирует над вещью-массой; из этих элементарных масс вырастает сложнейшее созидание пространства, того, что станет городом. Это почти последний этап возможного архитектурного размаха.

 

Наука градостроения, несмотря на свою молодость, имеет за собой немало пройденных этапов. Забытая одно время, проснувшаяся во Франции, затем вновь как-то замершая, она поднимается на высоту в Германии, и теперь две страны, Англия и Германия, идут в ногу в соревновании за первое место. Не случайно на конгрессе по градостроению, состоявшемся этим летом в Нью-Йорке, доклады немцев и англичан, Брикса. Гурлита, Гейлигенталя, Унвина и Нолена (Brix, Gurlitt, Heiligenthal, Unwinn, John Nohlen), единственно были приняты и обсуждались. Мы, как ни стыдно признаваться в этом, вообще почти не имеем места в этом научном шествии: нет у нас крупных теоретиков, ни каких-либо достижений в этой области. Мы все еще питаемся и живем за счет любезности соседей с Запада.

 

Однако пора и нам взяться за дело и хоть остаток мертвого строительного штиля использовать, чтобы быть во всеоружии к моменту возрождения строительства. Уже и сейчас то тут, то там, то один, то другой трест, в мечтах и грезах, рисовал на бумаге свой будущий дом, как вертикальную постройку. Счастливые грезы, правильный путь, все диктовалось людьми дела, не мальчиками. Заседали комиссии, вопросы решались серьезно, рассматривали своевременность, экономичность, рентабельность, возможность, приходили к единственному правильному выводу, — вертикаль, а не горизонталь, делались проекты, принцип торжествовал, но — волчьи ямы и капканы опрокидывали надежды, разрешая лишь шесть этажей, как предельную высоту зданий. Так, когда-то Берлин по полицейской указке должен был строиться по одной мерке (тоже не выше и не ниже 6 этажей), и вот налицо город, как реализованная бездарь законописателей. Неужто это не урок, неужто же мы никогда не вырвемся из цепкой паутины старческого склероза?

 

Единственным правильным методом архитектора, организующего город, как и во всех остальных случаях его деятельности, будет метод функциональной организации.

 

Деловая часть — City — в этом смысле, естественно, развертывается в вертикали, из разумного желания съэкономить время делового человека.

 

Но и другой полюс города — его жилая часть — в своем функциональном развитии потребует в известных местах вертикального развертывания, которое будет прерывать менее высокие жилые комплексы.

 

Город всегда понимался, как составная масса участков, его районирование имеет громадное значение. Советская Россия твердо и быстро пошла этим путем. Районируются не только губернии, города, но и все виды и возможности государственного и хозяйственного аппарата. Новые веяния, новые мысли такого районирования намечают и для города новые пути.

 

Коллективизм, провозглашенный Советской властью, как сменяющий индивидуализм буржуазной эпохи, в дачном случае представляется руководителем в этой задаче. Ролью городского коллектора в первую очередь станут здания районных советов. Вокруг них сконцентрируются и все остальные виды учреждений, организующих новую жизнь.

 

Население, непосредственно заинтересованное в этих районных ячейках, безусловно должно быть крепко с ними спаяно. Коммунизм, как государственное установление, диктует такое равнение.

 

Крушение старосветских навыков и привычек приводит к тому, что мы получаем жизненный метод в перестройке жилой зоны в свете урбанизма. Коллектор по природе не может быть растянут или разбросан, он должен быть как можно больше стянут в одну точку — это небоскреб.

 

Город — это максимальное понятие архитектурных пространственных форм, где все подчиняет и подчинено, где нет аггрегата, а есть организм; структура, оживающая лишь при наличии некоторых положений. Этого не наблюдается в городах Нового Света, в этом ошибки американцев. Силуэт города — его физиономия. Целое постигается панорамой. Детали — дома — дают частные черты, из них складывается образ целого. Готические соборы, взлетающие башнями и шпилями в небо, строились по принципу дополнения и контрастирования; они не мыслимы вне окружающего их фона, барьера низкой застройки. Они черпают свою мощность в низкой, контрастной застройке. Однообразие улиц и площади и этим подчеркнутая речитативность, вызывающая чувство покоя и удовлетворенности, как общий фон — необходимо. Это однообразие ценно не уничтожением индивидуальности, а тем, что таким приведением фона улицы или площади к одному знаменателю вновь достигается упрощенная борьба масштаба между успокоенными относительно друг друга домами, фоном и соотношением толпы, лошади, монумента к общему впечатлению площади. Этот принцип нужно перекинуть и на город, как результат проектирования. Задача современного градостроительства заключена в уменьи найти черту, дающую дробь отношения дома к дому домов к улице и, наконец, самое существенное — последних к целому городу. Так город из организмов простейших становится организмом сложным. Так градостроитель становится дважды организатором: целого и части, домов и города. Там, где это не соблюдалось, там теряется характер, отличительный признак данного города.

 

В чем заключается принцип, сущность американского небоскреба? В том, что он заменяет медленное горизонтальное движение улицы ускоренным вертикальным в самом доме. Американский небоскреб объединяет в себе все, что потребно для живущего в нем или временно его посетившего. Вертикальное движение таково, что лифты, развозящие публику, пробегают до 200 метров в минуту. Мы не задержимся на разборе программы небоскреба, она, вероятно, всем хорошо известна. Она точно отвечает нравам американца, и отсутствие нужных ему помещений, сконцентрированных в одном доме, вызовет недовольство лишней потерей времени. В нашем обиходе это соответственно нашим привычкам и обычаям изменится, но принцип останется в силе. Американизм перекинется и на наш будущий город, где кроме общих строительных условий появится особое непременное, более важное условие — это соблюдение принципов градостроения. Задача архитектора будет заключаться в том, чтобы функционально от жизненного развития города найти отношение (количественное и качественное) высоких зданий к низким, т.-е. найти предел допустимой урбанизации.

 

Так город начинает рисоваться, как органически растущая комбинация основных массивов, застроек, образующих некий однородный фон. Эти массивы вариируют по высотам в разных, строго определенных районах. Напластование, какая-то ступенчатая лапидарность начинает вырисовываться, как точно очерченный силуэт единого тела, громадного корпуса, в нем совершенно тонет отживающее понятие города, как собрания отдельных домов, кубиков, там и сям расставленных. Нет, это будет с подошвы до высшей точки растущий организм, грандиозный своим величием единства. В деловом центре небоскребы будут доминировать. Как мы сказали, они естественно появятся и в жилых районах. В жилой периферии они будут исполнять роль лишь акцентирующего удара среди общей более низкой застройки. Архитектору приходится определять градус, процентное отношение там — концентрируемого, здесь — ослабляемого раствора, дальше которого итти — гибельно. Это процентное отношение, это определение то массы застройки низкой, с отдельными ритмическими ударами небоскребов, то, наоборот, — общей высокой, подчеркнутой паузами и понижениями верхней линии, — эту игру колебаний архитектору надо уметь найти в конкретных особенностях планируемого города и подчинить своим замыслам.

 

Мы не пытаемся рисовать тип „идеального“ города, абстрактной теории, хотим лишь легко очертить направление мысли, идеи. Мы не закрываем глаз на то, что сейчас у нас не настало время таких построек. Ведь и на Западе при теперешней конъюнктуре общеэкономической, строят мало и сомнительно. Но ближайшие времена дадут поворот к новым грандиозам, к новому городу. Наше переходное время, в масштабе истории, — незначительно: оно сменится взрывом потенциальной энергии, в бездействии накопленной. Расцвет промышленности вызовет расцвет и в жизни наших городов. Наши заключения опираются на будущее.

 

Теперешнему мышлению совершенно несоразмерными кажутся города-усадьбы. Монотонность и скука их провинциализма режет нас. Невероятно представить себе в таком тихом, засыпающем раю что-либо творчески юное.

 

И вот тогда, как протест, как спасение, является на смену урбанизм клокочущий, бурный, здоровый. И как предвестник — быстрый бег индустрии, все себе подчиняющей, а в ней — знак необоримого натиска жизни на старосветский, отмирающий рай.

 

 

 

 

АРКОС. Москва. Фасад по Ильинке.

 

АРКОС. Москва. Фасад по Черкасскому переулку.

 

АРКОС. Москва. Планы 1-го и 2-го этажей.