|
|
Александр Самохвалов. Мстительный Худжар. 1929  
Мстительный ХуджарАлександр СамохваловРисунки автора
В одном городе за Бухарой жил один человек. Звали его Галли Абурахумов. И у него было много ишаков, лошадей и верблюдов.
Но все они не причем тут. А причем только один верблюд Абурахумова, на котором он сам ездил всегда.
Очень хороший верблюд, двугорбый, самый большой, самый красивый и самый сильный.
И у него было очень красивое имя: Худжар.
В этом же городе есть улица. Называется она Чортов Стук. Потому так — что по обеим сторонам ее были кузницы.
Но не надо знать всех кузниц на этой улице, а надо знать только одну, где хозяином был Кабир Кабиров, потому что именно у него работал Нарзык. Этому Нарзыку было лет одиннадцать, и он сам виноват во всем.
Улица Чортов Стук была очень узкая. Если два верблюда встречались, то едва могли разойтись. И те верблюды, которые шли в одну сторону, терли бока тем, которые шли в другую. И у тех, которые часто проходили по улице Чортов Стук, — шерсть на левом боку совсем стерлась.
Жители всегда узнавали таких верблюдов, хотя бы и видели их на других улицах, и всегда говорили в шутку: «вот чортов скот!». А погонщики верблюдов сердились.
Очень красивый был верблюд Абурахумова. Тот, которого звали Худжар. Но у него был один изъян — плешь на левом боку.
Каждое утро Галли ездил в свой кишлак и каждый вечер возвращался обратно. И он мог бы не проезжать мимо кузниц, но тогда выходил большой крюк. А Галли не любил делать крюк.
С восхода и до захода на улице Чортов Стук стоит самый настоящий стук чортов. Но хуже всего жара.
Не плохо устроился сам хозяин Кабир Кабиров. Он стоит в яме по пояс. И все время обертывает голову мокрой тряпкой. Ему не так жарко. Тоже и молотобоец Садык — и он в яме по пояс. А наковальня в земле между ними.
Хуже всего Нарзыку. Он висит на бревне под потолком кузницы. И работа его в том, чтобы качаться на этом бревне. А к бревну приделаны мехи. Нарзык качается и раздувает мехами горн.
Есть же такие мальчики, которые любят качаться на суку или на качели. А Нарзыку тошно от этого, и он делается совсем дурным и злым к вечеру от такой работы.
Еще не плохо Кабиру и молотобойцу, потому что у них разная работа, а у Нарзыка одна и та же — качайся.
И еще не плохо им потому, что они видят, как проходят мимо верблюды и люди, и даже могут поговорить с ними пока накаливается железо.
А Нарзыку видны только ноги верблюдов и халаты людей, которые проходят, потому что потолок кузницы низкий. Самое большее он видит бороды тех людей, которые остановятся поговорить с хозяином или Садыком. Редко кто присядет — кому охота сидеть при чортовом стуке?
Разве только Ахун Беков присядет.
Ахун Беков дядя Нарзыка. Он и отдал его Кабир Кабирову в кузницу, потому что Нарзык сирота. И Ахун Беков не богач, чтобы кормить мальчика, который сам может работать.
Разве только Ахун Беков присядет. Потому что ему надо снять с головы поднос. Он продает большие свежие огурцы. Кто не рад огурцам? Огурец в кузнице как источник в пустыне.
Ахун Беков очень хорошо умеет чистить огурец, так что из кожуры получалась большая звезда.
Эту звезду надо разложить на темени и накрыть тюбетейкой, тогда будет очень хорошо и прохладно.
После того, как пройдет Ахун, у всех из под чалмы или тюбетейки торчат зеленые лепестки огуречной кожуры. А на лицах облегчение от жары.
А пока в кузницах едят огурцы и молотки не стучат по железу, слышно, как кричит Ахун Беков:
— Ой бодрин, бодрин, бодрин, ой бодрин — значит огурцы.
А Нарзыку слышится что-то в роде:
— Дриндринь дринь.
Потому что у него свой звон в голове от усталости, от боли и от того, что нужно качать мехи до самого вечера.
Нарзык сам делает себе звезду из кожуры — чтобы было прохладнее. Не будет же дядя Ахун Беков делать ему звезду, ведь Нарзык не покупатель. Дядя даром дает ему огурец.
Нарзык чистит огурец, а руки у него дрожат и не слушаются, как у старика. Потому что все жилы вытянулись на руках от висенья.
Еще слышно как идут продавцы лепешек и кричат в нос фистулой:
— Синоооо́н...
А другие басом выкрикивают:
— Пооло́ти! Пооло́ти!
Но Нарзыку ничего не надо. Он одурел и зол как кладбищенская собака.
Случилось так, что Кабир пошел к соседу потолковать, а Садык сел на край ямы и стал раздувать свой чилим.¹
____________
¹ Чилим — курительная трубка.
Это было под вечер, когда на улице прохладней, чем в кузнице.
Нарзык оставил свое бревно и сел возле горна на краю дороги. И те, кто проходили, задевали его халатами по ногам.
А Нарзык злился и со злости марал им халаты грязными руками.
Вышло так, что Галли Абурахумов возвращался из кишлака на Худжаре.
Нарзык видел Худжара. Вот он идет по той же стороне улицы, где сидит Нарзык. Идет и качает своей головой на длинной шее.
И Нарзык подумал, что если Худжар не свернет, то непременно заденет его по ногам, а может и брюхом проелозит по лицу.
А свернуть ему некуда, потому что навстречу идет целый караван. Верблюды поджали Худжара к самым стенам кузницы и протирают по очереди ему левый бок.
И Нарзык подумал:
«Если заденет — я ему задам!»
И он схватил клещи, которые лежали в горне, — они раскалились почти докрасна.
А Худжар шел все ближе, и ближе, и голова его качалось то в небе, то залезала в соседние кузницы. И чем ближе Худжар, тем больше брало зло Нарзыка. Из-за того, что все равно он заденет.
И вот совсем близко голова Худжара. Совсем близко... Стала большая... Огромными губами шлепает: Шлеп... шлеп...
Нарзык не помнил себя и ткнул раскаленными щипцами в ноздрю верблюда.
И миг один слышал Нарзык, как шипнула ноздря вонючим дымом. И в другой миг видел, как голова Худжара отлетела за крыши тех кузниц, которые напротив. И шея верблюда натянулась как тетива. А в третий миг Садык больно треснул Нарзыка по руке и дернул назад в кузницу. А в четвертый Садык заорал:
— Нарзык, дурак чортов, что ты сделал?!
Потом прошло немного времени, и Садык сказал:
— Смотри, глупая башка, теперь не попадайся Худжару. Верблюд не прощает.
И он почмокал губами в знак жалости к Нарзыку, что он погибший теперь мальчишка. А Нарзык ответил:
— Ты врешь, Садык.
А у самого мурашки пробежали по спине.
Садык ничего не ответил, покачал только головой и опять почмокал.
Тогда Нарзык вспомнил, что после того, как Худжар мотнул головой над крышами кузниц, он пошел дальше как ни в чем не бывало и ходу даже не прибавил совсем. Только ноздря дымилась, да губа шлепала часто и билась. И еще вспомнил, что очень пристально посмотрел на него верблюд, точно хотел запомнить, какой такой этот Нарзык, который прожег его каленым железом.
Тогда мороз у него пробежал по коже.
А еще вспомнил Нарзык, как верблюд застонал жалобно, точно это не он стонал, а издалека.
И Нарзыку стало совсем холодно, хоть жара еще и не спала.
Прошло немного дней, и Нарзык совсем забыл про Худжара. Он качался на своем бревне и пел песню. Было еще до полудня, и Нарзык не мог устать, потому и мог петь. До полудня всегда лучше. Не жарко, и халаты, которые идут по улице, кажутся совсем новыми и красивыми, а верблюды розовыми.
И вот Нарзык заметил, как подошел человек и присел на порог кузницы. Он казался тенью черной, потому что в кузнице было темно, а на улице очень светло от солнца. И Нарзык подумал:
«Неужели пришел дядя Ахун Беков так рано? Кто же будет покупать огурцы, когда еще не жарко? Может быть что случилось?»
Но это был не Ахун Беков, а другой человек, совсем больной. Оттого он и присел как дядя Ахун.
А когда Нарзык посмотрел на него, то не мог понять, что это за человек.
Или у него сто носов на лице, или сто ртов, или все лицо из ушей — ничего нельзя было разобрать.
А потом он узнал, что этого человека искусал верблюд за то, что он бил его сапогом в живот.
Тогда Нарзык перестал петь и забыл все песни. Все люди показались ему чужими — никто не поможет Нарзыку. А Худжар сделает с ним то же, что с этим человеком сделал его верблюд.
Но он подумал:
«Если никогда не выходить из кузницы, то можно спастись».
Прошло дней двадцать или тридцать, и Нарзык опять забыл про Худжара.
А один раз Худжар остановился против кузницы Кабир Кабирова, хозяина Нарзыка.
И Галли Абурахумов заказал Кабиру обоймы для колес из нового железа и чтобы до захода были готовы. Тогда все принялись делать обоймы, и Нарзык из последних сил выбивался, чтобы качать мехи.
Нарзык качался на бревне и вдруг вспомнил, как верблюд смотрел в темную кузницу, словно искал глазами, где тут тот самый Нарзык. И опять мурашки пробежали по спине Нарзыка, но он подумал:
«Пускай, надо только не попадаться».
Вот готовы обоймы, и Кабир постукивает одну об другую, чтобы они остыли. И у Нарзыка была передышка. Тогда он подумал:
«Кто же понесет обоймы?» И тут у него екнуло сердце: «Вдруг Кабир скажет: «Ой, Нарзык, неси». Но потом он подумал: «Нет, Галли важный человек, и наверно Кабир сам понесет обоймы. Если не он, то Садык». И Нарзык успокоился.
А в это время вошел какой-то человек с железиной и долго говорил с Кабиром. Потом они уговорились о чем-то, и человек этот положил железину на наковальню, а сам подошел к бревну и стал раздувать мехи. А Кабир крикнул:
— Ой, Нарзык, иди сюда!
Нарзык вздрогнул и весь стал холодным, но еще не понимал, в чем дело.
Кабир сунул ему обоймы и крикнул:
— Неси!
Нарзык хотел сказать что-то, но на него никто не смотрел, и язык у него не поворачивался. Да он и не знал, что ему сказать. Не сказать же, что он боится Худжара.
Тогда он пошел, хотя ноги его тряслись.
И он подумал:
«Все равно отомстит Худжар», а потом сказал сам себе, глядя на кузницу: «всегда можно убежать от верблюда».
Нарзык был бос. А тяжелая пыль дороги уже давно в тени стала прохладной, и Нарзыку было приятно, как она пересыпается между пальцами ног.
Он прошел уже улицу Чортов Стук, и дальше шла улица, на которой жил Галли Абурахумов. Улица эта узкая и извилистая, и когда идешь, то не знаешь, где начало ее и где конец. А дома все одинаковы и все без окон — одни ворота и все на запоре. И Нарзык подумал:
«Не так-то легко убежать от верблюда».
Нарзык решил, что еще один поворот и будет дом Абурахумова, и он стал тише итти, потому что коленки подкашивались.
Вдруг он остановился и сделался весь бледный.
Во всю ширину улицы лежал Худжар.
Поперек улицы.
Так что и не пройти.
Голова Худжара лежала на земле. Видимо, он отдыхал или спал.
А пять-шесть шагов за Худжаром была дверь Абурахумова дома.
Долго стоял Нарзык и не мог сделать ни шагу.
Уж хотел было кричать, чтобы вышел Галли Абурахумов, но раздумал. Ведь все будут считать его дураком или помешанным.
Наконец он решил пробраться сзади Худжара и уже стал прокрадываться.
Но верблюд поднял голову и посмотрел в упор на Нарзыка. И Нарзык отпрыгнул назад.
А верблюд опять опустил голову на землю и притаился. Вся душа у Нарзыка рвалась на части, и он не знал, что делать. Если бы кто прошел по улице, то Нарзык пробрался бы за ним, но никто не шел. А нужно же было отнести обоймы.
И Нарзык опять стал пробираться осторожно по стенке. Можно перепрыгнуть там, где задние ноги Худжара сложились в тридцать три погибели, как всегда у верблюда.
Он был уже близко. Вдруг Худжар опять поднял голову. На этот раз высоко. Выше Нарзыка. И шлепнул одной губой и другой.
Нарзык опять прыгнул назад и отбежал. А одна обойма упала в пыль и подкатилась к верблюду.
Нарзык пятился и бледнел все больше и больше. Погиб он теперь. Как он достанет обойму?
А верблюд вытянул шею и положил голову на обойму.
Нарзык весь дрожал и от злобы, и от страха, и от досады. Не бежать же ему назад с одной обоймой. Совсем он не знал, что ему делать. И он рвал свою рубаху и кусал губы до крови, а из глаз сами текли слезы.
Он прыгнул на месте с поднятыми руками и крикнул на верблюда:
— Гы!
Но верблюд не испугался. Поднял только голову и опять опустил. И так несколько раз.
У Нарзыка все помутилось от злобы. Он стал выцарапывать из земли камни, какие там были, и бросать их в верблюда. Худжару было наверное очень больно, потому что Нарзык бросал большие и острые камни.
Под конец верблюд не вытерпел и заерзал ногами, чтобы встать. А у Нарзыка душа ушла в пятки, и он бросился бежать во всю мочь.
За поворотами нельзя было видеть, гонится верблюд или нет. Но Нарзыку казалось, что Худжар его нагоняет и вот вот искусает ему лицо, как тому человеку, который приходил в кузницу. И Нарзык мчался как собачонка, в которую летят камни.
Он опомнился только тогда, когда уже бежал по улице Чортов Стук. И тут увидел, что Худжар не гонится за ним, и что не к чему бежать. Сердце стучало у него так, что рубашка прыгала на груди. И он подумал, что теперь он уж совсем погибший мальчишка. Он столько зла сделал Худжару, что тот отомстит непременно. И обойма одна потеряна, и время становится позднее.
«Лучше пропасть под землю, чем жить!»
Потом он стал думать, что можно пойти дальним путем в обход. Худжар подстерегает его с этой стороны. А можно прокрасться с другой. И можно сказать Галли, что другая обойма укатилась тут близко, и Галли найдет ее сам.
— Все хорошо. Всегда можно убежать от верблюда!
И Нарзык запел оттого, что все так легко можно сделать. Только бы успеть до темноты.
Нарзык прыгал и пел и шел по улице Чортов Стук. И вдруг вспомнил, что ведь придется пройти мимо кузницы Кабир Кабирова, а это никак нельзя. И Нарзык сел прямо на землю, потому что дальше нельзя идти и сил нет, чтобы придумать что-нибудь другое. «Лучше пропасть под землю, чем жить».
И вот ему подумалось, что можно, пожалуй, пробраться по крышам. Кузницы низкие и влезть не трудно, только бы никто не заметил. За кузницей Мустафы Бабирова есть закоулочек и там колодец. Там можно влезть, никто не заметит.
И Нарзык полез по крышам, как вор. И его пожалуй никто не видел, разве те верблюды, которые поднимали головы выше крыш.
За мечетью конец улицы Чортов Стук. Но раньше надо влезть на крышу мечети. И Нарзык влез. Дальше пристройка и потом надо спрыгнуть вниз и мчаться изо всех сил, потому что солнце зашло, и скоро совсем темно будет. Нарзык спрыгнул и помчался.
Небо было бледно-серое, и дома золотисто-серые, и земля такая же, как дома. Это всегда бывает перед тем как наступит темнота. Нарзык бежал по той улице, где жил Галли Абурахумов и рассчитывал повороты. Перед последним поворотом он остановился и стал красться, чтобы верблюд его не заметил. Из-за угла он увидел Абурахумовы ворота. И как увидел, так и свалился на землю без сил.
Вплотную у ворот, тенью, стоял Худжар.
Худжар стоял и чесался об ворота и, как заметил Нарзыка, вытянул шею и затих.
А Нарзыка душили слезы. Он бился на земле и рычал как волчонок и бил кулаками землю. Потом стал прыгать, махать руками и кричать на верблюда:
— Гы! Гы! Гы!
Нарзык скалил зубы и делал самые страшные рожи и кричал самым страшным голосом.
Но верблюд стоял, как ни в чем не бывало, и не отходил от ворот. Только потянул шею к Нарзыку и шлепнул одной губой и другой. И от этого блеснули мутно желтые зубы.
А Нарзык сквозь слезы едва видел верблюда. Грудь ему распирали злоба и страх. Он хрипел и стонал и чувствовал, как что-то вскипает в нем, и от этого все делается мутным и пропадает. И он сам не понимал, как руки его размахнулись, и железная обойма ударилась прямо в морду Худжара. Худжар взвыл и защелкал зубами над самой головой Нарзыка. А Нарзык без памяти бросился бежать. Бежал и визжал.
Всю ночь пропадал Нарзык. На другой день в кузнице Кабир Кабирова на бревне висел другой мальчик. А Нарзык мыл дядины огурцы в арыке.¹ Это было легче, чем раздувать мехи, но в этом не было ничего хорошего.
____________
¹ Арыки — маленькие каналы, которыми вода из горных рек распределяется по полям или улицам.
Потому что если кто и говорил в доме, так тот не говорил, а кричал. А кричал для того, чтобы ругать Нарзыка:
— Зачем Нарзык пропадал? Зачем Нарзык разбросал обоймы по всем улицам ? Самый плохой мальчишка Нарзык! Погибший мальчишка Нарзык!
А если приходил дядя, так тот ругался хуже. Самыми худыми словами.
А Нарзык молчал.
Не мог же он рассказать им все, как было?
Прошло немного дней и Нарзыку стало наплевать на ругань, а домашним стало наплевать на Нарзыка. И домашние говорили уже не только о нем, а и о других вещах. И Нарзык стал потихоньку петь каждое утро. И про себя думал, что наверное Худжару не придется отомстить. Потому что вот уже несколько дней Нарзык не встречал Худжара.
«У Худжара своя дорога.
У Нарзыка своя».
Один раз пришлось Ахун Бекову ехать за огурцами в дальний кишлак. И Ахун Беков взял с собой Нарзыка, чтобы помог собирать огурцы и положить на арбу. Жару они переждали в чай-хане по дороге, а к вечеру приехали в кишлак и улеглись спать на крыше. Тут же укладывались люди, которые приехали из других мест.
Нарзык сначала заснул, а потом его разбудил разговор.
Человек, который лежал рядом с Нарзыком, вскрикнул:
— Что ты говоришь, Бурахман!
А другой ответил:
— Верно тебе говорю, спроси, кого хочешь,
Потом они помолчали. Была черная ночь. Все небо было в звездах, а сбоку было круглое место, на котором не было звезд. Нарзык подумал: «Отчего это тут нет звезд». А потом вспомнил, что это карагачь.¹ Такой густой, что сквозь его листья и днем солнца не увидать бы.
____________
¹ Карагачь — вяз мелколистый — дерево с очень густой листвой.
А человек, который лежал рядом, спросил:
— Как же это случилось?
Тогда Бурахман поерзал в кошмах² и стал рассказывать:
____________
² Кошмы — одеяло.
— А ему, чорту, не надо бы погонщиком быть, раз верблюдов не любишь. Он всегда бил их и тыкал палкой каждого. Вот и разозлил. А верблюд не забудет.
И вот раз заснул у дороги, а верблюд и растоптал его в лепешку. Ничего не осталось от человека.
И замолчал Бурахман.
А тот, который слушал, почмокал губами в знак жалости:
— Це, це, це.
В аккурат как тогда Садык.
Нарзык не слышал больше и с головой укутался в кошмы, чтобы не слышно было, как стучат его зубы и как он весь дрожит.
Прошло еще несколько дней, и Нарзык стал думать, что можно сделаться стариком и ни разу не встретить Худжара и нечего поэтому бояться Нарзыку. Слава богу, он не погонщик верблюдов.
А один раз пришел дядя Ахун, поставил пустой поднос у стены и крикнул Нарзыку:
— Ой, Нарзык, иди со мной.
Когда Нарзык прибежал, дядя сказал:
— Иди, тебе будет место... У хорошего хозяина...
И они пошли. Впереди дядя Ахун Беков, а за ним Нарзык. И Нарзыку было немножко больно в сердце: какое место?
Они вышли на улицу Семь Собак. И Нарзык думал:
«Если на этой улице место, то нечего бояться. Худжар здесь никогда не ходит». Но они прошли эту улицу и вышли на площадь, и Нарзык думал:
«Если на этой площади, то не страшно. Худжар всегда проходит по середине, где дорога мощеная».
Но они прошли эту площадь и свернули в улицу Чортов Стук, и Нарзык думал:
«Пускай! Если опять в кузницы, то не буду выходить, пока не пройдет Худжар. А если и встречусь, то всегда можно спрятаться в чужую кузницу». Но на душе у него стало горько.
И вот видит Нарзык, что уже почти кончается улица Чортов Стук, а дядя все идет. И Нарзыку подумалось:
«Неужели на той улице, где живет Галли, хозяин Худжара? А потом стал думать: «Ну и пусть, буду работать все время и ни разу не выйду на улицу». А у самого коленки дрожали и ноги шли плохо.
Они вошли в ту улицу, где жил Галли Абурахумов и уже прошли много поворотов и были совсем близко к Абурахумову дому, а дядя все не сворачивал. И Нарзык стал думать: «Вот хорошо. Если место за домом Галли — совсем хорошо. В ту сторону никогда не ходит Худжар».
Но они еще не прошли ворота Галли, и у Нарзыка сжималось сердце. «А вдруг дядя свернет к Абурахумову?» Потом ему казалось, что не может же быть такого несчастья. Дядя не идет тише и не смотрит в стороны — наверно пройдет мимо. Уж совсем близко. Шаг, два и пройдет. Если сейчас не свернет, то мимо. И верно, прошел мимо.
Сердце Нарзыка запрыгало, и он чуть не упал, так легко ему стало. Но вдруг дядя остановился. Посмотрел на дома. Повернул назад и стал стучать в калитку Галли Абурахумова.
Нарзык в первый раз был во дворе Галли, но он ничего не видел. Все кружилось у него перед глазами, мелькало, точно его ударили по голове. С одного боку мелькал дядя Ахун, а с другого Галли Абурахумов.
Дядя говорил про Нарзыка, что он исправился, а Галли трепал его по спине и смотрел ласково. Из-под черной бороды мелькали улыбкой белые зубы.
И вдруг Галли сказал такое, от чего все поплыло в глазах Нарзыка, и он схватился за халат дяди Ахуна Векова, чтобы не повалиться.
Вот что сказал Галли Абурахумов:
— Нарзык будет ходить за верблюдом.
Если бы кто хотел убить Нарзыка, тому не надо было поднимать камня, чтобы ударить его в голову.
А надо было сказать: Нарзык, ты будешь ходить за Худжаром.
И это сказал Галли. А сказал очень ласково.
Может от того и не упал Нарзык на землю и не умер, что Галли улыбался.
Галли всегда был ласковый. Но Нарзык чувствовал, что погиб теперь совсем.
Галли показал Нарзыку, где ему спать. Или на террасе или на крыше. Нарзык сказал, что лучше на крыше. Галли ответил:
— Как Нарзык хочет.
А Нарзык сообразил, что если на террасе, то его может достать Худжар, и снес свои кошмы на крышу.
Нарзык весь дрожал, когда сыпал корм верблюду. Одной рукой он держался за столб, чтобы легче удрать, и одну ногу откинул назад, чтобы отскочить сразу, если Худжар бросится.
Но верблюд отошел в самый дальний угол и оттуда смотрел одним глазом. И взгляд у него был недобрый. На одной ноздре Худжара была большая желтая болячка, а между глаз длинный рубец от обоймы.
Ночью Нарзык ворочался. Из-за этого кошмы разлезались одна в одну сторону, другая в другую. И получалось, что Нарзык лежит прямо на крыше. Тогда он вставал и собирал кошмы.
Пока луна пролезала между окошками минарета, он раз десять перестроил постель.
Это оттого все было, что он думал о таких вещах, о каких раньше не приходилось думать.
Все время ему виделась желтая болячка и шрам на морде Худжара. И Нарзык дивился, как это он сделал столько боли верблюду! И ему казалось, что будет неправильно, если верблюд его не накажет. Он должен наказать Нарзыка. И Нарзык плакал, а потом заснул.
Наверное ему приснился какой-нибудь страшный сон. Может быть Худжар. Потому что Нарзык вскочил, когда ночь еще не кончилась. Только луна светила с другой стороны. Крыши казались голубыми хоузами,¹ а все остальное черной пустыней. И над той крышей, где спал Нарзык, торчало что-то светлое и высокое.
____________
¹ Хоуз — пруд, вода в хоузах зеленоватого цвета.
Нарзык не мог понять, что это. Это было ни на что не похоже.
И вдруг понял.
Понял и отскочил. И заорал диким голосом:
— А-а-а-а!!!
Это была голова Худжара.
Вся голубая от луны.
А утром Нарзык решил так: «Худжар отомстит — это его дело. А я буду давать Худжару помногу самого лучшего корму — это мое дело».
Прошло много дней, и Худжар сделался жирным. Горбы у него торчали как горы.
А Нарзык худел.
И Галли Абурахумов, когда видел его, останавливался и чмокал губами:
— Це, це, це, цецеце.
И про себя думал:
«Этот мальчишка ест плов, ест кавардяк, и еще, кажется, ест верблюжий корм, а сам такой тощий».
Он не мог понять, куда деваются отруби и другой корм.
Худжар никогда не съедал столько.
Это были совсем унылые дни для Нарзыка. Он был как тот человек, которому присудили казнь. И он совсем мало ел и кавардяк и плов. И только хотел, чтобы скорее отомстил Худжар, — раз уж все равно отомстит.
А Худжар, видимо, не торопился. Он всегда далеко уходил, пока Нарзык был у кормушки. И оттуда следил за Нарзыком недобрым глазом.
И вот один раз случилось, что Худжар начал мстить. Или может быть так показалось Нарзыку.
Так это было.
Во дворе Галли был глубокий колодец. В нем была самая чистая вода, которую пил Галли и все домашние. А ишаков, лошадей и верблюдов поили из арыков. Там текла мутная вода с гор. Но Худжара Нарзык поил из колодца. И Худжар всегда видел, как Нарзык достает для него воду. И он так привык к ключевой воде, что из арыка не хотел пить. А Галли велел беречь воду — ее было мало из-за жары. И Нарзык украдкой поил Худжара. Иногда приходилось ждать два или три лишних дня, чтобы украсть воду для Худжара. Тогда Худжар пил жадно.
Веревка с кувшином не хватала до воды — так высох колодец. Нарзык лег на живот и просунул руку в колодец, как мог глубже, чтобы дотянуться. Он жилился изо всех сил, чтобы зачерпнуть воду.
Вдруг что-то загрохотало. Метнулась какая-то тень. Громадные желтые зубы щелкнули у самого лица Нарзыка.
Это был Худжар.
Нарзык с визгом отскочил от колодца.
Он сидел на крыше и дрожал целый час.
Но Худжар не погнался за ним, а бродил у колодца и смотрел в воду.
В этот раз Нарзык не дал пить Худжару, а следовало бы дать, потому что Худжар давно уже не пил.
Но Нарзык боялся подойти к колодцу. Ему казалось, что Худжар подстерегает его, чтобы отомстить.
На другой день случилось то же самое в точности. Худжар бросился на Нарзыка, как только он лег на землю. И Нарзык опять убежал.
Но жизнь у Галли стала совсем непереносимой для Нарзыка.
Он думал так:
«Вот Худжар подстерегает меня у колодца. Он хочет растоптать меня в лепешку, как того человека, про которого рассказывал Бурахман в кишлаке».
И у Нарзыка дрожь пробегала по спине.
А верблюд ведь не скажет, чего он хочет.
Может так, а может не так.
Может Худжар про себя думал:
«Никогда еще не живал я так сытно, как при Нарзыке. Никто не поил меня такой чистой водой, как Нарзык.
Но что сделалось с Нарзыком! Уже седьмой день не дает мне пить. У меня все пересохло внутри, точно я в пустыне.
Вот я вижу как он достает для меня воду. Тогда я бегу к нему, фыркаю от радости и прыгаю, как молодой верблюжонок.
А он бросает кувшин в колодец и убегает. Ничего я не понимаю на этом свете».
Может быть так думал верблюд, а может не так!
На третий день Нарзык испугался еще хуже.
Он взял и привязал Худжара, хоть Галли никогда не привязывал его и никому не велел привязывать своего любимого верблюда. Но Нарзык подкрался и привязал. И стал доставать для него воду. А Худжар как только увидел, что Нарзык лег над колодцем, оборвал привязь и бросился к нему.
И на этот раз Нарзык спасся, но Худжар не давал ему больше проходу.
Нарзык забился на крышу, а Худжар стоял около.
Иногда он вытягивал шею к Нарзыку, фыркал и скалил зубы. Потом положил голову на край крыши и притаился. А Нарзык боялся двинуться.
Так было пока не пришел Галли. Нарзык сказал, что у него лихорадка, потому что его и в самом деле трясло.
А Галли сам напоил верблюда из арыка, и Худжар лег под навесом. Он шлепал одной губой и другой и был такой довольный — точно ему только и надо было, что напиться.
Прошло еще немного дней, и Нарзык совсем стал тощий. Галли качал головой, глядя на Нарзыка, и чмокал губами:
— Це, це, це, це...
И говорил — что́ надо сделать, чтобы отпустила Нарзыка лихорадка.
А это с Нарзыком было не из-за лихорадки, а из-за Худжара.
Но он никому не мог рассказать об этом.
Выпал дождь, и колодец наполнился. Теперь Нарзык мог не воровать воду, а брать, когда хочет. И он поил верблюда всегда вовремя.
Но Худжар совсем испортился. Он совсем не давал проходу Нарзыку. Как только Нарзык выходил на двор — Худжар бросался на него.
Нарзык спасался от Худжара под арбой или на крыше или на верхней террасе, а иногда за воротами.
Если Нарзык хотел положить корм в кормушку Худжара — то он ждал, чтобы верблюд ушел в самый дальний угол двора. И тогда шел с кормом.
Но у верблюда голова вертится во все стороны, и он все видит.
И каждый раз Худжар бросался на Нарзыка, фыркал и скалил зубы.
Худжар точно так же бросался к хозяину — Галли Абурахумову. Но хозяин не убегал от верблюда, а ласково трепал его по загривку. И Худжар терся мордой об его халат. Но Нарзык думал:
«Хозяин — одно дело, а Нарзык — другое дело. Хозяин не жег Худжара каленым железом, не запускал в него большие и острые камни и не бросал железную обойму прямо в голову Худжара. А Нарзык и жег, и запускал камни и проломил голову верблюду обоймой».
И Нарзык стал думать, что нельзя больше так, что надо бежать.
Один раз Галли сказал:
— Нарзык, сегодня поедем в горный кишлак.
А Нарзык про себя подумал:
«Не надо бегать отсюда. Дядя найдет. Все будут спрашивать, зачем убегал Нарзык? Все будут говорить: пропащий мальчишка Нарзык».
И Нарзык сказал про себя:
«Надо убежать из горного кишлака».
До гор ночь пути.
Вечером было видно, как дальние горы сверкали снегом, а утром все горы скрылись, Зато кругом наворочены были такие камни, что Худжар казался совсем букашкой.
Галли на Худжаре и Нарзык на ишаке¹ ехали вверх по тропинке между камнями.
____________
¹ Ишак — осел.
Ничего не было, кроме камней и солнца.
Камни были красные. И между камнями было так тихо, что слышно было, как ступают все четыре ноги верблюда и все четыре ноги ишака. Каждая по отдельности.
Слышно было, как хрупают камни под копытами и как скатываются самые маленькие камешки. А за громадными камнями тихо.
И Нарзык подумал:
«Не убежать здесь. Здесь страшно».
Так они поднимались чуть ли не до полудня, и камни раскалились добела, а небо стало почти черным.
Галли накрылся большим белым платком, а Нарзык закинул на голову свой халат поверх тюбетейки. Они так сделали, чтобы не убило солнце.
Нарзык подумал:
«Уж лучше Худжар, чем солнце и камни».
Дорога сделалась круче. И Нарзыку показалось, что она уперлась прямо в небо. Потому что камни по бокам расступились и впереди не было ничего, кроме неба. Худжар дошел до края и стал уходить за край.
А когда Нарзык доехал до этого места, у него захватило дух.
Внизу шумела долина: ручьями, зеленью, криками ишаков, верблюдов, людей, скрипом арб...¹
____________
¹ Арба — двухколесная телега.
А выше сверкали горы, точно их сделали из стекла или из виноградного сахара.
По долине они проехали меньше чем полчаса, а переехали штук двадцать малых ручьев, штук шесть больших и один такой, что скорее река, чем ручей. И все бурлили и неслись в разные стороны. А деревья хлестали по лицам ветками, так заросло все кругом.
Это и были горные кишлаки.
И Нарзык подумал: «Здесь убежать — хорошо».
Они въехали в караван-сарай. Там было много верблюдов. Несколько караванов. Почти все верблюды лежали, перепутав ноги так, что ничего нельзя было разобрать. Худжар тоже упал на колени, и Галли пошел поспать в чайхане. А Нарзык остался.
Нарзык лег в тени. Но ему было не заснуть, хоть он и не спал всю ночь. И он думал, что теперь надо убежать, и стал понемногу дрожать, потому что не мог решиться.
Худжар лежал почти рядом. Голову положил на песок и закрыл глаза. Может он и не собирался мстить? Может совсем и не нужно бежать? Может быть все это только так казалось Нарзыку.
И Нарзык стал дрожать еще больше.
А потом вспомнил, какал мука была ему ходить за Худжаром и давать ему корм.
И почувствовал, что все равно он больше не может так, и вскочил.
А Худжар поднял голову и насторожился.
Нарзыку стало так страшно, что его затрясла лихорадка.
Что если Худжар догадался? Что если Худжар стережет, чтобы не убежал Нарзык?
И опять у Нарзыка вскипела злоба на Худжара, и он схватил камень. Но рука дрожала так, что камень сам выпал.
Тогда Нарзык пошел потихоньку, будто он не хочет бежать, а идет просто так. И стал пробираться между другими верблюдами, которые лежали.
Но Худжар поворачивал голову туда, куда шел Нарзык, и не спускал с него глаз.
Нарзык пошел так, что шея Худжара заплелась и ему стало неловко смотреть. Тогда верблюд быстро перекинул голову и стал смотреть с другой стороны.
Злоба распирала грудь Нарзыка, но он решил итти тихо и не бросать камней в Худжара.
Он опять пошел в сторону, и Худжар опять перекинул голову, когда шея у него закрутилась.
Нарзык понял, что Худжар не отпустит его, но вернуться он уж не мог — он сам бы тогда бросился на верблюда.
Он был уже так далеко, что Худжару трудно стало следить за ним. И Нарзык увидел, как поднялась пыль в том месте, где был Худжар — значит, верблюд встал на ноги.
Потом Нарзык увидел, что Худжар двинулся и тоже стал пробираться между другими верблюдами, которые лежали.
Сначала Худжар шел медленно, по свободному месту. Но Нарзык уходил все дальше и дальше.
Тогда Худжар стал переступать через тех верблюдов, которые лежали. И пошел напрямик, а некоторые верблюды злились и кусали Худжара.
И тут случилось такое, отчего весь караван-сарай превратился в сплошной вой и визг верблюдов. Наверное Худжар наступил на какого-нибудь верблюда, и тот заорал диким голосом. Тогда за ним заорали другие и бросились на Худжара. Стало темно от пыли, потому что все верблюды вставали и поднимали пыль. Весь караван-сарай взбесился. Прибежали погонщики и орали на верблюдов. И сделалось такое, о чем и рассказать нельзя, потому что ишаки сорвались с привязей и тоже стали орать.
А Худжар мчался через все это в ту сторону, куда ушел Нарзык. Многие верблюды падали, и он летел через них. А Нарзык задыхался в пыли и бежал к стене караван-сарая.
Он раньше заметил место, где стена обвалилась немного, и прыгнул через нее.
А Худжар мчался к тому же месту и застрял здесь потому, что верблюду трудно было перепрыгнуть там, где перепрыгнул мальчик.
А Нарзык остановился. Он уверен был, что Худжар не перелезет через стену, и обернулся, чтобы бросить в него кирпичом. Потому что кроме страха в нем вскипела еще и злоба, а кирпич попался ему под ноги. Но он промахнулся.
И тут увидел, как другие верблюды набросились на Худжара и кусали его со злобой.
Выл такой визг и вой, что сделался грохот, точно обрушились горы.
Вдруг Худжар взвыл от боли, и голова его взметнулась высоко к небу, а шея натянулась как тетива.
Тут Нарзык почувствовал, как что-то пере вернулось в нем.
Он схватил кирпич.
И кирпич полетел.
В тех, которые кусали Худжара.
Потом другой, третий кирпич.
Нарзык бросал их как сумасшедший.
И тут Нарзык увидел, как рушится стена от напора верблюдов, и Худжар пролезает через нее. С губ его брызгает красная пена, И голова его мечется то к верблюдам, то к Нарзыку.
Стена рушилась. Верблюды отпрянули от Худжара. И Худжар проскочил к Нарзыку.
Нарзыка опять охватил страх, и он побежал е криком. А Худжар бежал за ним.
Нарзыку казалось, что мчится не он, а летят деревья, арыки и камни, которые по сторонам.
А за ним гнался Худжар.
Верблюд застревал между деревьями. Не догнать ему Нарзыка.
И Нарзык бежит свыше сил.
Но Худжар ломает сучья и мчится за Нарзыком.
Теперь летят не деревья, не арыки, а сухие колючки.
Потом ноги Нарзыка скользят по скале, которая обсыпана кусками мелкого камня.
Теперь Худжар настигает Нарзыка.
У Нарзыка темнеет в глазах. Скала идет вверх и у Нарзыка нет больше сил.
Уж не Нарзыкова, а другая какая-то сила мчит его.
Вдруг из-под скалы выплыла глубокая даль. Синие скалы внизу.
Пропасть!
А красная пена с губ Худжара упала на ухо Нарзыку. И губа его билась у самых глаз.
Нарзык мог только крикнуть:
— А!
И все кончилось.
Но Нарзык не упал в пропасть. А упал на краю пропасти. Худжар упал рядом. Нарзык был без памяти. Так было долго. А потом Нарзык стал понемногу чувствовать себя. Сначала он почувствовал, что с одной стороны тепло и мягко, а с другой жестко и холодно. Потом он почувствовал, что кто-то гладит его по голове и по рукам и ему стало спокойно. И захотелось спать.
А потом он вспомнил, что е ним что-то случилось, и открыл глаза.
Рядом с Нарзыком вытянулась шея Худжара. Это от него было тепло Нарзыку. И это Худжар лизал ему затылок и руки.
А за шеей Худжара была пропасть. Но Худжар крепко прижимал шею к телу Нарзыка, чтобы Нарзык не сорвался и не упал в пропасть.
Когда Нарзык увидел все это, он плакал.
А когда было почти совсем темно, пришел Галли и другие, которые искали Худжара и Нарзыка.
Прошло четырнадцать дней. Галли сделал, что было нужно, и они поехали обратно той же дорогой, где не было ничего кроме громадных камней по сторонам. Таких, что Худжар казался букашкой.
Теперь Нарзык ехал на своем ишаке впереди Худжара, под самой шеей.
Если бы Худжар хотел, ему ничего не стоило бы укусить Нарзыка.
Но Нарзык ни капельки не боялся.
Только ежился, если Худжар тыкал его губой в затылок.
Ежился из-за щекотки.
А Галли ехал на Худжаре. Иногда он раздвигал пальцами шерсть на боках Худжара, чтобы посмотреть, хорошо ли заживают укусы. Потом гладил рукой по этим же местам, потому что раны совсем почти зажили.
А иногда он смотрел на Нарзыка и говорил - про себя:
— Этого мальчишку давно надо было отвезти в горы. У него здесь совсем прошла лихорадка.
Так он говорил потому, что Нарзык стал веселый и крепкий.
 
26 октября 2023, 14:12
0 комментариев
|
|
| tehne.com © 2011—2024 Все права защищены. |
Если у вас есть интересная для нас
информация – пишите на почту [email protected] |
|
Сайт разработан
Лабораторией дизайна «Pixel»© 2012 |
Комментарии
Добавить комментарий