Г. С. Соломин. К анализу взглядов Ку Хун-мина

Midjourney. Prompt: Luddites destroy streetcar in Shanghai, second half of the 19th century, illustration, trending on art station  --ar 16:9

 

 

Автор статьи:	Г. С. Соломин (псевдоним философа Григория Соломоновича Померанца; 1918—2013).
Статья публикуется по изданию:	Г. С. Соломин. К анализу взглядов Ку Хун-мина // Китай: традиции и современность : Сборник статей / Академия наук СССР, Институт востоковедения. — Москва : Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1976. — С. 153—167.
Факсимильный скан издания:	disk.yandex.ru

 

 

 

 

 

 

Изучение истории русской общественной мысли убедительно показало, что раскол на рационалистов — западников и романтиков — «востокофилов» (славянофилов, «почвенников», народников, толстовцев) не идентичен простому делению на истину и заблуждение, прогресс и реакцию. Упрощенный подход к этим явлениям культуры был преодолен уже в статьях Ленина о Толстом. Дальнейшие исследования раскрыли сложность миросозерцания Достоевского, выявили невозможность однозначной оценки взглядов ранних славянофилов. Аналогичные результаты были получены при изучении ряда азиатских и африканских идеологий. В статье «Некоторые особенности литературного процесса на Востоке»¹ мы попытались разработать общую модель подхода к явлениям такого-рода в идейном развитии незападных стран. Тема данной статьи — частный пример из истории китайской общественной мысли — публицистика Ку Хун-мина.

____________

¹ Литература и культура Китая, М., 1972, стр. 292—303.

 

Адресат «Письма китайцу», известный Л. Н. Толстому под псевдонимом Ку Хун-мин², — один из первых подданных Цинской империи, получивший образование на Западе. Он окончил технологический институт в Эдинбурге и университет в Геттингене, овладел четырьмя живыми языками и латынью и в последние годы Цинской империи пытался воздействовать на европейское общественное мнение пером публициста³. В качестве секретаря Чжан Чжи-дуна Ку Хун-мин принимал участие в «большой» политике; есть основания считать, что он претендовал на самостоятельную политическую роль. Заметный след оставила деятельность Ку Хун-мина в Пекинском университете. М. Н. Рой считает его одним из создателей идеологии гоминьдана⁴.

____________

² Хюммель (см.: A. W. Hümmel, Eminent Chinese of the Ch’ing Period, vol. 1, Washington, 1943, стр. 28) называет его Ку Тан-шэн и приводит годы жизни: 1857—1928. А. И. Шифман, со ссылкой на журнал «Дунфан», 1911, № 1, дает другой год рождения: 1871 (см.: А. И. Шифман, Лев Толстой и Восток, М., 1960, стр. 133).

³ В яснополянской библиотеке сохранились его книги: Papers from a Vice-roy’s Yamen, Shanghai, 1901; Et hunc, reges, intelligete. The moral causes of Russo-Japanese war, Shanghai, 1906. Ряд статей Ку Хун-мина вошел в книгу, оказавшуюся доступной нам в немецком переводе: Chinas Verteidigung gegen europäische Ideen. Kritische Aufsätze, Jena, 1911.

⁴ M. N. Roy, Revolution and Counter-Revolution in China, Calcutta, 1946, стр. 305—307, 309.

 

Ку Хун-мин временами очень метко судит о социально-политической жизни Европы. По крайней мере, пороки Запада он обличает с большим талантом. Но культура Европы открылась ему, по-видимому, только с одной стороны — как книжная мудрость. В статьях, пересыпанных цитатами из английской, французской, немецкой литературы и философии, нет ни одного упоминания о музыке, живописи, архитектуре. Нет никакой затронутости европейским идеалом бесконечной глубины личности. Специфический вклад Европы в духовную сокровищницу человечества, отчетливо сознаваемый Хомяковым, Достоевским или Сенгором, остался таким же закрытым для Ку Хун-мина. как китайская каллиграфия для европейцев. Поэтому единственным живым духовным организмом остается для него Китай; и чем больше он познает отдельные факты европейской жизни, тем больше отталкивает его это нагромождение, лишенное духа целого. Ку Хун-мин убежден, что Европа, достигшая вершины своего материального могущества, стоит накануне катастрофы; и в годы великих унижений Китая он пишет о всемирной просветительской миссии конфуцианства.

 

Взгляды Ку Хун-мина оценивались очень по-разному. А. И. Шифман воспринимает их через призму диалога с Л. Н. Толстым, и образ Ку Хун-мина, который он рисует, довольно сильно сдвинут в сторону либерализма и прогресса; это не столько Ку Хун-мин, сколько Кан Ю-вэй. «Китайский публицист, — пишет Шифман, — отмечая крайнюю отсталость своей страны в промышленном и политическом отношении, требует коренных реформ всей экономической и общественной жизни. Он стоит за ускоренное промышленное развитие Китая, создание самостоятельной отечественной индустрии, модернизацию отсталого земледелия, использование новейших достижений науки и техники. Ку Хун-мин считал необходимой также буржуазную реформу государственного управления, которую мыслил, однако, в рамках существующей монархии»⁵.

____________

⁵ А. И. Шифман, Лев Толстой и Восток, М., 1971, стр. 74.

 

Напротив, историки китайского революционного движения иногда рассматривают Ку Хун-мина не только как консерватора, но и как прямого предтечу фашизма. По нашему мнению, это также неверно. Ку Хун-мин — старого стиля традиционалист, которому фашизм с его ставкой на реакционную массу и активную вражду к культуре не менее чужд, чем буржуазный либерализм. Как и всем романтикам, Ку Хун-мину отвратительна переоценка материального благополучия, жизненных благ, жизненного уровня, «материализм»⁶. Китаец, в глазах Ку Хун-мина, противостоит европейцу как нравственно достойный бедняк — развратному богачу, как скромный геттингенский профессор — наглому американскому миллионеру. Нельзя, по его мнению, сравнивать цивилизации по высоте жизненного уровня. «Высоту жизненного уровня, — подчеркивал Ку Хун-мин, — можно считать предварительным условием культуры, но ни в коем случае не культурой самой по себе. Жизненный уровень народа может по экономическим причинам снизиться, но из этого не следует, что и культура народа пришла в упадок». Основной показатель культуры (как заметил один из внимательных исследователей Китая — Макгоуэн) —«способность работать вместе». И здесь превосходство на стороне китайцев, обладающих «врожденным уважением к авторитету и закону... Если перенести на необитаемый остров самых бедных и невежественных из этих людей, то они так же быстро сомкнутся в политическую организацию, как люди, которые всю свою жизнь проживали в условиях разумного демократического порядка»⁷.

____________

⁶ Это не материализм в философском смысле слова, а чисто моральное явление, своеобразный аналог «нравам зверей и птиц» (Cp. Chinas Verteidigung..., стр. 45, 64, 65 и сл.); в терминах Гегеля — «духовное царство животных».

⁷ Chinas Verteidigung..., стр. 4. Цитаты Макгоуэна приводятся Ку Хун-мином без сноски.

 

Всякий этноцентризм основан на переоценке нравственных устоев своей культуры и недооценке нравственной устойчивости чужих культур. Эта односторонность особенно резка, когда общество более или менее архаическое противопоставляется буржуазному с его обнаженным господством выгоды, расчета, цинизма (в традиционных обществах благопристойно скрытых).

 

«Что бы ни говорилось о беспомощности и злоупотреблениях современной власти мандаринов, — продолжал Ку Хун-мин, — их власть все же моральная, а не полицейская»⁸. И в последнем китайском кули, обливающемся потом на улицах Кантона, утверждал он, внимательный взгляд увидит нравственное существо, носителя ценностей высокой культуры. Напротив, европеец потерял абсолютные нормы добра и зла, на которых основана была его средневековая цивилизация. В лучшем случае он мастерит себе субъективные мерки, субъективные суррогаты вечных принципов⁹. А в массе принципы все больше сходят на нет. И потому «состояние современной Европы — это анархия плюс жандарм»¹⁰. И так как анархия возрастает, то возрастает и роль полиции.

____________

⁸ Там же, стр. 12.

⁹ См. там же, стр. 19, 23 и сл.

¹⁰ Там же, стр. 9. В данном случае Ку Хун-мином без сноски цитируется Карлейль.

 

Подобный подход, как общая оценка Европы, конечно, односторонен. Но Ку Хун-мин довольно верно схватывает тенденции буржуазного развития в некоторых странах Европы, в частности в Германии (где он учился): «В современной Европе имя сверхчеловека — полиция. Если народы Европы не перестанут жить как дикие звери или бездумные англичане, а мы, китайцы, не удержимся от подражания им, полиция будет расти и расти, пока не станет грозным сверхчеловеком, который однажды уничтожит всю культуру и все, что в ней ценно, и пустыню, которую она создаст, назовет порядком»¹¹.

____________

¹¹ Там же, стр. 82—83.

 

Перспектива того, что мы сейчас назвали бы тоталитарной диктатурой, пугает Ку Хун-мина: «Европе и, быть может, также Китаю (если он встанет на европейский путь.— Г. П.) предстоит испытать приход грозного сверхчеловека. Мы столкнемся с чем-то гораздо более страшным, чем железо и кровь князя Бисмарка, и оно не только реформирует нас в своем гневе, но и деформирует: нас и нашу культуру, всякую культуру, утонченность, красоту и самый разум. Народы современной Европы еще никогда не видели устрашающего лица этого грозного сверхчеловека. Мы, китайцы, видели его примерно 2000 лет тому назад, а китайские ученые до сих пор вздрагивают при простом упоминании его имени»¹². Речь идет, конечно, о Цинь Ши-хуанди.

____________

¹² Там же, стр. 81—82.

 

Философия истории Ку Лун-мина в наиболее общей форме высказана в статье «Культура и анархия». Написанная как отклик на речь Вильгельма II о «желтой опасности», она полемически заостряет те черты конфуцианства, которые вызывали в свое время восхищение просветителей, и на первый взгляд может показаться либеральной. Однако следует учесть, что ассоциация между антиклерикализмом и либерализмом условна и действительна только в контексте европейской культуры и — даже более узко — в контексте культуры стран континента Европы, оказавшихся под влиянием идей французской революции (Англия составляет здесь исключение). Для Китая своего рода антиклерикализм — черта традиционная и консервативная, связанная с борьбой государства против народных движений (начинавшихся очень часто под знаменем той или иной мистической секты).

 

Ку Хун-мин считает, что «идет борьба между культурами Европы и Дальнего Востока. Но эта борьба кажется мне не борьбой культур желтой и белой расы, а скорее борьбой восточноазиатской культуры со средневековой культурой Европы»¹³, т. е. с христианством. Увлечение некоторых просветителей Китаем (весьма идеализированным) превращается для Ку Хун-мина в решающий пункт духовного развития Европы. По его словам, только изучение китайских книг помогло развиться и созреть тому «зародышу разума», который возник во Франции XVIII в. «Ирония судьбы, — писал он, — что римско-католические миссионеры, прибывшие в Китай с целью обратить китайских язычников, стали орудием передачи в Европу идей китайской культуры, идей, которые способствовали крушению средневековой культуры, которую они хотели распространить»¹⁴. С этой точки зрения «китайский вопрос — это часть культуркампфа современности»¹⁵, т. е. борьбы с католической церковью, которую вел Бисмарк. Такой подход превращал выступление немцев против Китая в эпизод, в котором они по ошибке сражаются на стороне своего врага, против своего союзника.

____________

¹³ Там же, стр. 4

¹⁴ Там же, стр. 5—6.

¹⁵ Там же. стр. 6.

 

По словам Ку Хун-мина, средневековая культура, опиравшаяся на Библию, «взывала главным образом к чувствам страха и надежды. Новая моральная культура взывает к полноте духовных сил, к человеческому разуму так же, как и к чувствам»¹⁶; в основе ее лежит не «страх божий», а «развитие духовных сил человеческой природы». Эта формулировка подходит одинаково к Фейербаху и Конфуцию; но автор уточняет ее в пользу последнего; старая культура вела к пассивному послушанию, новая — к тому, «что Макгоуэн считал особенностью китайцев: доверие народа к правительству»¹⁷.

____________

¹⁶ Там же, стр. 7.

¹⁷ Там же, стр. 8.

 

«Действительная опасность для судьбы всей человеческой цивилизации, — продолжает Ку Хун-мин, — в том, что народы Европы с трудом усваивают новую моральную культуру, а не в культуре желтой расы. Население Европы, по большей части потеряв чувство силы и святости средневековой культуры (и не усвоив новых ценностей. — Г. П.)... удерживается сейчас в порядке не моральной силой какого бы то ни было рода, а грубой физической силой полиции или так называемого милитаризма»¹⁸. Однако порядок, основанный на силе без культуры, непрочен. Ку Хун-мин подчеркивал, что «за Луи-Наполеоном последовали развал и Парижская коммуна»¹⁹.

____________

¹⁸ Там же, стр. 9.

¹⁹ Там же, стр. 11.

 

К концу XIX в. европейский либерализм пришел в упадок и, по словам Дизраэли, «с изумлением заметил, что превратился в олигархию». «Олигархию насытившихся одиночек», — пояснял Ку Хун-мин и продолжал: «Европейский либерал XVIII в. обладал культурой, современный либерализм ее потерял. Либерал прошлого читал книги и понимал идеи, современный, в лучшем случае, читает газеты и использует великие либеральные призывы прошлого как прикрытие для своих эгоистических интересов. Либерализм XVIII в. боролся за право и справедливость, современный псевдолиберализм борется за торговые права и привилегии. Либерализм прошлого боролся за дело человечества, псевдолиберализм современности ищет только гарантии для капиталовложений»²⁰.

____________

²⁰ Там же, стр. 13—14.

 

Констатируя вырождение буржуазной Европы, Ку Хун-мин не видит других тенденций европейского развития, не видит внутренних возможностей преображения, заложенных в европейской культуре, как и во всякой другой. Он замечает свет только с Востока. Ку Хун-мин убежден, что сама колониальная политика, вдохновленная духом наживы, может привести к поражению торгашеского духа. Так же как некогда крестовые походы, она знакомит Европу с высокой культурой Востока (на этот раз — Дальнего), способной, как считает автор, дать новый импульс развитию. «В рамках этой новой культуры, — по его убеждению, — свобода для образованных не будет означать возможности делать что вздумается, а только то, что справедливо»²¹.

____________

²¹ Там же, стр. 15.

 

Панегирик традиционным ценностям конфуцианства, призванным спасти человечество от гибели, автор завершает любимыми Марксом революционными стихами Г. Гейне (первая, несколько гротескная попытка сплавов подобного рода, довольно обычных в современной китайской риторике):

 

 

Ку Хун-мин — опытный публицист, понимающий вкусы публики, к которой он обращается, и начинающий с уступок господствующим взглядам. Только постепенно, завоевав доверие читателя, он излагает то, что действительно думает. Так, статья «Расширение кругозора» посвящена на первый взгляд критике этноцентризма. «Когда христианские миссионеры, — писал в ней Ку Хун-мин, — объясняют китайским ученым, что христианские нормы морали, религии и культуры абсолютны, или когда китайские ученые объясняют христианским миссионерам, что абсолютны конфуцианские нормы, то оба ведут себя, как мужик из сказки (называвший лошадь волом, потому что никогда не видел другого рабочего скота. — Г. П.)»²². Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что понимание известной относительности китайской традиции нужно автору только для того, чтобы умело защищать ее основы (остающиеся бесспорными для него) от растлевающего влияния современности.

____________

²² Там же, стр. 22.

 

Для Ку Хун-мина очевиден факт диалога цивилизаций и движения к новой мировой культуре, но он не признает, что Европа, начавшая движение, способна продолжать его. Он не согласен, что достаточно просто следовать за ней. Напротив, для него само собою разумеется положение Китая как первого среди равных, хранителя вечных ценностей, относительных только по форме, по своим внешним проявлениям, но в сущности своей необходимых всем временам и всем землям. Его релятивизм очень ограничен, более того, в основном статья (вопреки своему названию) направлена против релятивизма в вопросах культуры. Релятивизм, индивидуализм, субъективизм англичан, с которыми автор сталкивался, — постоянная тема его иронии. «Без какой-то веры в истинный разум и волю бога невозможна никакая культура, — только анархия»²³, — пишет Ку Хун-мин; и его принцип «открытых дверей... для интеллектуальных и моральных ценностей» предполагает известное «себе на уме». «Испытайте все и охраняйте доброе», — цитирует он апостола Павла и поясняет: «Необходимое нам, не только в Китае, но и во всем современном мире, заключается не столько в прогрессе и реформе, сколько в открытых дверях и расширении кругозора»²⁴. Иначе говоря: нужно присматриваться к чужим культурам и осторожно отбирать то, что не повредит своей, ее собственной внутренней логике развития.

____________

²³ Там же, стр. 25.

²⁴ Там же, стр. 26.

 

Обратимся к «Истории китайского оксфордского движения» Ку Хун-мина — рассказу о том, «как мы боролись и почему мы были разбиты»²⁵. «Мы» — это группа ученых-консерваторов, которую автор называет оксфордским движением по аналогии с группой молодых английских консерваторов, боровшихся против «прогресса образованности» и либеральной пошлости. Аналогия основана на том, что группа молодых ученых в академии Ханьлинь — «китайском Оксфорде», называвших себя «Цзинлюдан» («Партией национального очищения»), выражала «пробуждение конфуцианской аристократии высокой церкви (имеется в виду деление англиканской церкви на „высокую“ и „низкую“. — Г. П.)»²⁶, вставшей в оппозицию к реформам Ли Хун-чжана. Стремясь приблизить героев драмы, о которой он повествует, к английскому читателю, Ку Хун-мин называет Ли Хун-цзао китайским Ньюменом, Ли Хун-чжана — Пальмерстоном, Чжан Чжи-дуна — Гладстоном, Дэ Ляна — Лэнсдауном и Юань Ши-кая — Дж. Чемберленом. Этот маскарад довольно нелеп и, по-видимому, говорит о неспособности понять принципиальную новизну европейских порядков по сравнению с цинским Китаем, понять «непереводимость» буржуазного общества на язык разлагающегося феодализма. В самом переодевании китайских деятелей в европейские одежды сказывается, быть может, этноцентризм, убеждение в универсальности китайской культуры, дальше которой европейские «варвары» не сумели пойти.

____________

²⁵ Там же, стр. 30.

²⁶ Там же, стр. 32.

 

История, рассказываемая Ку Хун-мином, начинается с восстания тайпинов. Анализируя его причины, автор постулирует, что «финансовый дефицит Китая и экономические недуги, охватившие сегодня весь мир, возникли не благодаря отсталости производительных сил, не благодаря нехватке фабрик и железных дорог, а благодаря низменному и расточительному потреблению», в конечном счете «благодаря недостатку благородных характеров... способных направить трудовые усилия народа к достойной цели»²⁷. По мнению Ку Хун-мина, упадок маньчжурской аристократии, рост ложных потребностей и развивавшаяся европейская торговля, удовлетворявшая эти потребности, вызвали возвышение компрадорской буржуазии, распространявшей вокруг себя разврат и обнищание масс. «Прорыв» образовавшегося «гнойника» «известен сейчас под именем восстания тайпинов»²⁸.

____________

²⁷ Там же, стр. 37.

²⁸ Там же, стр. 40.

 

Ку Хун-мин подчеркивает закономерность того факта, что восстание началось на Юге, так как там сильнее всего было «цивилизаторское влияние иностранной торговли и английского опиума»²⁹. Маньчжурская аристократия оказалась бессильной против взрыва и фактически была отстранена от управления государством. Вдовствующая императрица вынуждена была облечь диктаторскими полномочиями Цзэн Го-фаня, и под его руководством китайские ученые «благодаря своему интеллектуальному превосходству... потушили пожар восстания»³⁰.

____________

²⁹ Там же.

³⁰ Там же, стр. 43.

 

Переход власти в руки администраторов китайского происхождения Ку Хун-мин сравнивает с социальными сдвигами в Европе после Великой французской революции. В обоих случаях «средние слои» тяготели к более свободному взгляду на вещи, чем аристократы (маньчжуры), к «либерализму». В обоих случаях либерализм после недолгой вспышки выродился и стал «угрозой для национальной жизни». Против этого выродившегося либерализма и выступило «китайское оксфордское движение»³¹.

____________

³¹ Там же, стр. 44.

 

Ханьлиньская оппозиция признавала, что Ли Хун-чжан (принявший власть от Цзэн Го-фаня) наладил администрацию, но он оказался совершенно неспособным к идейной борьбе против «разрушительных сил современной материалистической цивилизации Европы»³². Единственный серьезный шаг к изучению европейской культуры и размежеванию с ней, но словам Ку Хун-мина, был предпринят главой Цзунлиямыня маньчжуром Вэнь Сяном, основавшим Дуньвэйгуань (нечто вроде института западоведения). Однако направление, которое получило это учреждение, было «вульгарно-уродливым», под стать всей администрации Ли Хун-чжана— «отвратительно вульгарной и деморализующей»³³.

____________

³² Там же, стр. 45.

³³ Там же, стр. 49.

 

Стоит отметить, что эстетические оценки чрезвычайно характерны для Ку Хун-мина и, по-видимому, других ханьлиньцев. Барственное отвращение к «пошлому» и «уродливому» во многих случаях определяет их отношение к вещам, к европейской (буржуазной) культуре, к предпринимательской деятельности, к отдельным политическим фигурам. Например, причины разрыва своего патрона с Кан Ю-вэем Ку Хун-мин объяснял тем, что «чувство прекрасного и утонченного, характерное для этого (ханьлиньского. — Г. П.) движения, охладило симпатии Чжан Чжи-дуна к якобинству»³⁴ известного реформатора.

____________

³⁴ Там же, стр. 59.

 

В практической государственной деятельности некоторые ханьлиньцы³⁵ выдвинулись во время конфликта с Францией. Но их линия на соблюдение достоинства Цинской империи кончилась разгромом китайского флота под Фучжоу, и власть вернулась в руки Ли Хун-чжана. Пришлось на деле убедиться, что «строгие конфуцианские принципы сами по себе бесполезны против таких вещей, как отвратительные морские чудовища адмирала Курбе с их ужасными пушками»³⁶. После ряда сокрушительных военных поражений «самые закоснелые консерваторы из числа китайских ученых потеряли голову от страха... и готовы были, во главе с императором Гуан Сюем, идти рука об руку с Кан Ю-вэем и якобинцами, предлагавшими ввести греческого коня в троянскую крепость, т. е. призвать страшное чудовище материалистической цивилизации... на помощь китайской нации»³⁷. Против этого была только «гордая маньчжурская аристократия». Симпатии Ку Хун-мина, в общем, на ее стороне, и он сочувственно цитирует слова покойного государственного деятеля Сю Дуна: «Если нам суждено погибнуть, то погибнем как мужчины, сохраняя верность»³⁸.

____________

³⁵ К ним принадлежали Ли Хун-цзао (глава академии), Чжан Вэй-лунь, Чжан Чжи-дун, Дэн Чэнь-синь, Чэнь Бао-чэнь, Сю Чжи-цаяи, Чэнь Чжэ-дай.

³⁶ Chinas Verteidigung..., стр. 38.

³⁷ Там же.

³⁸ Там же, стр. 65.

 

Оценивая роль ханьлиньцев, Ку Хун-мин отмечает: «Иностранцы ошибаются, полагая, что только ученые, а не простой народ Китая, враждебны чужеземному. В любой стране массы консервативнее образованного общества. В Китае ученые и народные низы одинаково враждебны чужому и новому, но народ, быть может, еще больше. Единственный класс в Китае, не враждебный чужеземцам и прогрессу, это класс торговых агентов и выскочек, обогащающихся на внешней торговле. Поэтому простой народ поднялся против якобинцев Кан Ю-Вэя, хотевшего полной европеизации Китая. Я не знаю, до какой степени, но ханьлиньское движение... повлияло на то, что у простых людей пробудилось чувство неразрывной связи европеизации Китая с вторжением пошлости и уродства. И когда эти люди увидели, что чужеземные державы открыто поддерживают якобинство Кан Ю-вея... они поднялись на последнюю попытку вышвырнуть всех чужеземцев в море. Это внутренняя моральная причина фанатизма боксеров»³⁹.

____________

³⁹ Там же, стр. 56—57.

 

Таким образом, консерватор Ку Хун-мин сочувственно оценивает восстание ихэтуаней (которое современная китайская историография рисует как совершенно передовое и революционное).

 

После поражения восстания наметилась возможность европеизации Китая (ужасавшая Ку Хун-мина). «Трагизм современного положения в том... — писал он, — что во всем государстве нет ни единого образованного человека, имеющего отдаленнейшее представление о действительном характере европейской культуры. Кан Ю-вэй и китайские якобинцы хотели... европеизировать Китай единым актом преобразования, единым императорским „да будет“. Если бы вдовствующей императрице не удалось вырвать кормило правления из рук своего племянника... мир стал бы свидетелем поразительной трагедии. Вся китайская нация оказалась бы в положении безумца, разрушившего свой дом и утварь, чтобы заменить их бумажными стенами и бумажными подобиями предметов»⁴⁰.

____________

⁴⁰ Там же, стр. 66—67.

 

Ку Хун-мин был одним из идеологов переворота Цы Си. Он с самого начала предупреждал Чжан Чжи-дуна о «низости характера» Кан Ю-вэя и «базарной крикливости» его планов. Характеризуя реформатора, он перевел на китайский язык изречение д-ра Джонсона: «Патриотизм — последнее прибежище подлеца»⁴¹. Разрыв Чжан Чжи-дуна с Кан Ю-вэем сыграл определенную роль в падении последнего. Однако и после переворота положение в Китае оставалось, по мнению Ку Хун-мина, невыносимым, так как все сильнее звучали голоса «элементов, крутящихся вокруг котлов европейской цивилизации»⁴², и им нечего было противопоставить. Среди общего развала, продажности, цинизма лишь какая-то часть маньчжурской аристократии сохранила «благородную верность принципам». Но она ничего не понимала в том, что происходит.

____________

⁴¹ Там же, стр. 59.

⁴² Там же, стр. 68.

 

Размышляя над цинской политикой последних десятилетий, Ку Хун-мин приходит к чрезвычайно интересным выводам о закономерности выдвижения тупиц, «идиотов» в вырождающихся социальных системах. На фоне общей растерянности и нерешительности к власти приходят люди, подобные Дэ Ляну, «не обладающие ни здравым смыслом, ни образованностью, а только героизмом и благородством характера»; они «спасаются от безумия тем, что становятся идиотами. Они становятся слепыми циклопами, у которых есть силы, но нет глаз»⁴³, нет способности самостоятельно разобраться в обстановке.

____________

⁴³ Там же, стр. 84—85.

 

Характеристика, которую автор дает этому слою, по существу, убийственна: «Конечно, наша маньчжурская аристократия обнаруживает прискорбный недостаток разумности. Каждый, кому приходилось иметь служебное дело с таким маньчжурским господином, расскажет вам, как рассуждает и действует идиот, украшенный голубыми или красными-шариками на шапке»⁴⁴. И все же только на них можно опереться. Ку Хун-мин не находит лучшего материала для воплощения своих идеалов: «Все аристократы с их естественным тяготением к старым обычаям, с их несклонностью к переменам... избегают великой опасности запутаться и впасть в беспомощность. Разумеется, в эти эпохи... нужнее всего идеи и люди, способные понимать идеи»⁴⁵.

____________

⁴⁴ Там же, стр. 105.

⁴⁵ Там же, стр. 108.

 

Но такие люди могут прийти со стороны, как Дизраэли, и возглавить партию тори. «Для создания нового и лучшего порядка... — развивает эту мысль Ку Хун-мин, — маньчжурская аристократия нуждается в вожде с идеями и способностью понимать идеи. Британская аристократия... нашла такого вождя в лорде Биконсфильде, обладавшем тем преимуществом, что он не принадлежал ни к филистерскому среднему слою, ни к варварской аристократии. Так и маньчжурская аристократия, быть может, найдет своего вождя в европейски образованном китайце, свободном и от чрезмерной рафинированности, самомнения и педантической непрактичности китайских ученых, и от высокомерия и классовых предрассудков маньчжур»⁴⁶. Во главе с этим вождем (в описании которого проглядывает обобщенный портрет автора) произойдет возрождение Китая, жизненно необходимое не только китайцам, но и «для культуры всего человечества»⁴⁷. Есть глубокая ирония истории во всей этой концепции армии маньчжурских «идиотов» во главе со своим высокообразованным вождем.

____________

⁴⁶ Там же, стр. 110.

⁴⁷ Там же.

 

В заключение эссе автор излагает свои взгляды в форме притчи: что должен делать налогоплательщик, считающий ненужным строить в Шанхае трамвай. Первый способ протеста — лечь на рельсы. «Это путь, избранный принцем Дуанем и его боксерами в борьбе с европейской цивилизацией».

 

Другой способ — создать конкурирующую городскую железную дорогу, чтобы разорить первую. «Это путь, предложенный Чжан Чжи-дуном»⁴⁸.

____________

⁴⁸ Там же, стр. 130—131.

 

Третий путь — бойкотировать трамвай. «Но бойкот не является моральной силой и никогда не показал способности исправлять общественные пороки. Тем не менее Лев Толстой предложил мне его в открытом письме (имеется в виду „Письмо китайцу“. — Г. П.). Этот метод Толстого не нов. Его использовали еще буддисты, чтобы исправить мир. Если мир плох, то буддист бреет себе голову, уходит в монастырь и бойкотирует мир. Но в этом случае дурной мир становится еще хуже и в конце концов... сжигает монастырь со всеми его бритыми бойкотистами. Социальное зло никогда не может быть исправлено бойкотом, ибо бойкот — это эгоизм и аморальная тирания. Бойкотировать учреждение, которое вы находите ложным, не заботясь о последствиях такого бойкота, — это аморальное поведение»⁴⁹.

____________

⁴⁹ Там же, стр. 131—132. Эти аргументы Ку Хун-мина повторяют полемику неоконфуцианства с буддизмом и совершенно не учитывают возможностей, использованных Ганди и др.

 

Четвертый и последний метод — не бойкотировать трамвая и даже при случае пользоваться им. «Но в своей частной и общественной жизни он (идеальный налогоплательщик.— Г. П.) должен обнаружить такую нравственную цельность, что все жители Шанхая проникнутся уважением к нему. Опираясь на уважение сограждан... стоящих за ним, он может пойти на собрание налогоплательщиков... и если докажет, что трамваи в Шанхае опасны и ненужны» — предприятие будет приостановлено. «Это метод Конфуция — исправлять социальные и политические недостатки и улучшать мир, завоевывая моральную силу... Это действенная сила, на которую Китай может положиться, чтобы спасти свою древнюю культуру»⁵⁰.

____________

⁵⁰ Там же, стр. 132—133.

 

Политические планы Ку Хун-мина оказались эфемерными. Маньчжурские «циклопы» не признали своего лорда Биконсфильда, и все вместе были сброшены с политической сцены Синьхайской революцией. Однако идеи Ку Хун-мина продолжали оказывать свое влияние.

 

Подводя итоги, хочется заметить, что сопротивление местных культур потоку «западных» идей нельзя рассматривать как безусловно отрицательное явление, как простой тормоз прогресса. С точки зрения ближнего прицела в горячке политической борьбы это иногда так. Но с точки зрения дальнего прицела дело обстоит совершенно иначе. Романтические идеологии всегда относительно реакционны, сопротивляясь гегемону развития сегодняшнего дня; но то, что они ему противопоставляют, может оказаться ценным для завтрашнего дня, ибо прогресс меняет направление. Даже в Европе, при относительной близости национальных культур друг к другу, сопротивление Германии «французским» идеям выдвинуло несколько важных принципов: историзма, народности и пр. Историзм лег в основу марксистской идеологии. Народность была подхвачена освободительным движением Италии, Балкан, России, Азии...

 

Распространение «современности» — очень сложный процесс. Только во Франции XVIII в. разум казался всеобщим началом, ясным, как солнце, и сопротивление идеям просвещения выглядело как политическая инерция, лишенная всяких разумных оснований и обреченная бесславно исчезнуть. После Великой французской революции положение изменилось. Германия, где национальное чувство, оскорбленное хозяйничаньем Наполеона, встречало в штыки буржуазные отношения и буржуазный рассудок, «была первой слаборазвитой страной, — пишет известный японист Роберт Белла, — почувствовавшей мощное давление к переменам со стороны чуждых ей... западных обществ. И именно в Германии мы впервые ясно видим возникновение великих аитимодернизаторских идеологий, которые впоследствии — в XIX и XX вв. — окажутся важными для всех развивающихся стран, европейских и неевропейских»⁵¹.

____________

⁵¹ R. Bellah. Beyond belief. New York, 1970, стр. 70. Имеются в виду «радикальный социализм и романтический национализм».

 

Называя идеологии, возникающие в незападных странах, «антимодернизаторскими», Белла описывает скорее антибуржуазные лозунги, чем их социальные функции. Он подчеркивает, что антимодернизаторские (антибуржуазные) идеи могут оказаться орудием буржуазного прогресса. «Комбинация национальной солидарности на основе сентиментальных образов исконной старины с решимостью преодолеть унаследованную несправедливость и построить новое общество создает мощный мотивационный базис для направляемых социальных перемен»⁵². И после ряда эксцессов азиатские народы могут, но мнению Беллы, сложиться (как в Японии) в «нормальные» буржуазные нации.

____________

⁵² Там же, стр. 72.

 

Эта концепция в чем-то бросает свет на реальные процессы, но свет этот неполон и иногда искажает события. «Социология развития» (направление в буржуазной пауке, к которому Белла в начале 60-х годов полностью принадлежал) соединяет социализм и капитализм в понятии «промышленное общество». Таким образом, восстанавливается иллюзия всеобщности Разума. Однако возникают все новые и новые отклонения от западных норм Разума и Прогресса. Становится очевидным, что многие крупные страны Азии и не могут, и не хотят догонять «общество массового потребления». На самом Западе распространяется разочарование и недовольство собой⁵³. В научной литературе возник термин «переразвитость» («overdevelopment»)⁵⁴, идеологический антоним «слаборазвитости». Вопрос: «Почему Азия отстала?» — столкнулся с другими: «Нужно ли догонять Запад?», «В какой мере это нужно?», и «Не нужно ли теперь Западу поучиться у Востока?» Простое линейное представление о прогрессе, уже сильно расшатанное, потеряло свое последнее убежище. Продолжение истории, минувшее тупик экологического кризиса, требует, по-видимому, серьезного изменения курса развития, и Запад не обязательно сохранит свое положение лидера.

____________

⁵³ Тот же Белла во введении к своей книге утверждает, что «проблемы американского общества, а не развивающихся обществ — самые серьезные проблемы современности... ничего не гарантировано в нашей собственной культуре» (стр. XIX—XX).

⁵⁴ См.: T. R. Parsons, Why Does the West Insist on Exporting a Socio-economic System?, — «Science Forum», Toronto, vol. 5, 1972, стр. 14.

 

Сейчас на Западе раздаются голоса, прямо перекликающиеся с Ку Хун-мином. Например, известный английский историк А. Тойнби, потрясенный экологическим кризисом, призывает отбросить иудео-христианскую традицию, якобы ответственную за загрязнение среды, и пойти на переучку к даосизму и конфуцианству, высоко ценившим равновесие, гармонию человека и природы⁵⁵.

____________

⁵⁵ См.: A. J. Toynbee, The Religious Background of the Present Environmental Crisis, — «International Journal of Environmental Studies», New York — London, vol. 3, 1972, стр. 141—146.

 

В современном историческом контексте взгляды Ку Хун-мина, бегло очерченные в нашей статье, требуют дальнейшего анализа. Ку Хун-мин — традиционалист, беспомощный в попытках сформулировать политическую альтернативу, но сильный в критике буржуазной цивилизации; идеолог, ограниченный в своем собственном этноцентризме, но сильный в критике этноцентризма европейского. Взгляды Ку Хун-мина в своеобразной, искаженной форме выражают некоторые существенные тенденции огромного исторического коллектива, втягивающегося в новую для него всемирную систему отношений. Сами заблуждения здесь приобретают «всемирно-исторический» характер (как писал Маркс о трагическом); они переплетаются с элементами новой истины, и критика их должна учитывать это.