|
|
Н. В. Новиков. Кащей Бессмертный: о специфике образа в восточнославянской сказке
Иван Яковлевич Билибин. «Кащей Бессмертный». Иллюстрация к сказке «Марья Моревна». 1901
О СПЕЦИФИКЕ ОБРАЗА В ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКОЙ СКАЗКЕ (КАЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ)Н. В. НОВИКОВ
1
Восточнославянские сказки, за редким исключением, не были объектом специального сравнительно-исторического исследования.1 Сказки русские, украинские и белорусские рассматривались, как правило, изолированно, что нередко порождало ошибки, когда те или иные идейно-художественные особенности, свойственные восточнославянской сказке вообще, приписывались исключительно сказкам одного из братских народов, а это в свою очередь затрудняло выяснение и национальной специфики сказок каждого из этих народов.
____________
1 Среди немногих опытов напомним работу: J. Polivka. Slovanske pohádky. I. Vychodo slovanske pohadky. Práha, 1932. — Однако даже этот труд носит не столько аналитический, сколько формально-фактографический характер.
Такое положение дел в сказковедении выдвигает задачу конкретного исследования разных аспектов этой проблемы. К одной из малоизученных, но важных для выяснения особенностей восточнославянской сказки относится и тема, вынесенная в заглавие настоящей статьи. Несомненно, именно образ-персонаж в фольклоре определяет идейно-художественное своеобразие того или иного жанра, стоит в центре произведения и прежде всего привлекает внимание и интерес сказителя и слушателей. Как бы ни казались внешне сходными между собой в образе действий и поступков положительные и отрицательные персонажи сказок, в каждом из них постоянно оттеняются какие-либо особые черты, позволяющие народу отличать, например, Ивана-Медвежье ушко от Ивана Сучича, Покати-Горошка от Незнайки и т. п. В этом отношении Кащей Бессмертный — один из ярких образов восточнославянского сказочного эпоса — не составляет исключения.
* * *
Кащей (или Кощей) Бессмертный (или Бессмертный) — самое распространенное его прозвище. Наряду с ним встречаются и другие: Кащ, Каща́, с эпитетом «Бессмертный» или без него, или с эпитетом «поганый» (Романов, VI, 1, 12, 15, 25, 36, 57),2 Костей или Косцей (Романов, VI, 23; Левченко, 512; Записки, I, 45; Карнаухова, 42), Костій Бездушный (Чубинский, 64), Кошшуй Бессмертный (Соколовы, 59, 144, 152; Записки, II, 27), Кощей-царь Бессмертный (Гуревич, 7. Ср. Магай, 3), Кот Бессмертный (Садовников, 61), Козел Бессмертный (Романов, VI, 26, вариант, стр. 245—246), Козьолок Несмертный (Левченко, 474), Корчун Бессмертный (Господарев, 8), Корачун (Тамб., 5).
____________
2 Список условных сокращений см. в конце статьи.
В отдельных вариантах функции Кащея выполняют Змей (Афанасьев, 162; Романов, VI, 26, вариант, стр. 246—247), Змей-Горыныч (Приб., 36), Нечисьтик (Романов, VI, 26), Окоянный (Эрленвейн, 1), Яга, Ягишня (Ончуков, 14; Сиб., 14), волшебница (Худяков, 82), старик-волшебник (Чернышев, 77), царь (Воронежск., 9).
Само слово Кащей, очевидно, заимствованное из тюркских языков, встречается в некоторых древнерусских письменных памятниках в значении отрока, мальчика, младшего отрока княжеского, пленника, раба.3 Значительно позднее, в XVIII — начале XIX века, оно довольно широко употребляется в быту, проникает в лубочную и художественную литературу. Здесь Кащей по преимуществу выступает прежде всего носителем человеческих пороков — непомерной скупости и лицемерия.
____________
3 И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам, т. I. СПб., 1893, стр. 1307—1308.
Для художников и авторов «листков для народа» весьма примечательны две картинки с изображением Кащея и стихотворным текстом под одной из них. Первая картинка воспроизводится в качестве иллюстрации в учебнике Ю. Соколова,4 очевидно, с какого-то «серого» издания XIX века типа сытинских (источник не указан): на деревянном кресле (троне?) с резными ручками в виде конских голов сидит, ссутулясь, старик в необычно пестром одеянии. Правая рука его небрежно откинута на спинку кресла, левая покоится на колене. Худое, изможденное лицо его обрамляет седая борода, из-под надвинутого на лоб шлема смотрят куда-то вдаль злые на выкате глаза. Кащей сидит на фоне полыхающего грозового неба, в котором парят две черные птицы, очевидно, вещие во́роны.
____________
4 Ю. Соколов. Русский фольклор. Учебник для вузов. М., 1941, стр. 325.
Кащей бессмертный. С обложки лубочного издания сказки. Из издания: Ю. Соколов. Русский фольклор. Учебник для вузов. М., 1941, стр. 325.
Вторая картинка начала XIX века,5 озаглавленная «Кащей и его желание», представлена в виде развернутого сюжета. На левой стороне ее изображен двухэтажный дом с парадным подъездом; у самого подъезда — два нищих, а несколько поодаль — два рассуждающих господина. Оказывается, как гласит стихотворный текст, этот дом Кащей выстроил для бедняков, что разбогател-де он, не криводушно поступая, никого не грабил, не разорял, а все достатки принимал от бога. И вот, чтобы господу за милость угодить и впредь склонить его к милосердию, а также успокоить свою совесть, Кащей и решил выстроить дом — приют для обездоленных.
____________
5 См.: Рукоп. отд. Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР, Р. 5, колл. 106, п. 4, № 1511.
«Довольно, кажется, тут бедных поместить?» — обращается с вопросом один из господ, изображенных на рисунке, к другому, и тот с сарказмом отвечает:
«Довольно здесь их может жить;
Но всех хозяину сюда не поместить,
Которых по миру заставил он ходить».
Влево от рисунка — другой: на нем мы видим маленькую в одно окно комнату, большой стол; на столе — кучи денег; перед столом стоит бородатый мужчина — Кащей, подсчитывает и раскладывает в стопки червонцы. Под столом на полу лежат мешки с деньгами. Мешки валяются около дивана, на котором сидит черт, поджав под себя ноги: узкая клинушком козлиная борода, рога, огромный длинный хвост, свисающий с дивана. Черт лихорадочно работает иглой: он готовит мешки для денег.
Под этим рисунком помещены также стихи, озаглавленные «Желания Кащея».
«Вот эту б тысячу мне только докопить,
А там я стану жить», —
Сказал Кащей, давно уж тысяч имея.
Сбылось желание Кащея,
И тысячу он докопил.
Однако же Кащей все недоволен был:
«Нет, тысячу еще; и ту когда достану,
Я, право, более желать не стану».
Увидим: тысячу и эту он достал;
Однако слово не сдержал;
И тысячу еще желает:
Но уж последнюю, в том точно уверяет.
Теперь он правду говорил:
Сегодня тысячу и эту докопил,
А завтра умер он; и все его именье
Досталося по нем другим на расточенье.
Отсюда автор выводит мораль;
Когда б Кащей иной,
Доход приумножая свой,
Еще сегодня догадался
И пользоваться им старался.
 
Лубок «Кащей и его желание»
В художественной литературе Кащей Бессмертный — это также царь-скопидом, скряга, сохнущий над своими несметными сокровищами. С этой стороны наиболее выразительную характеристику он получил у Пушкина во вступлении к первой части поэмы «Руслан и Людмила»:
Там царь Кащей над златом чахнет.
В. А. Жуковский в «Сказке о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кащея Бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кащеевой дочери» рисует Кащея богатым властителем подземного царства, дворец которого весь высечен из камня карбункула и «ярче небесного солнца все под землей освещает». Восседает Кащей на троне, на голове у него светлая корона. Зеленая борода, огромные, такие же зеленые глаза, блещущие «как два изумруда», вместо пальцев клешни — дополняют его внешний портрет.
Сказочно богатым и жадным до золота оказывается «окаянный» Кащей («нечистая сила», «злодей») в романе А. Вельтмана «Кащей Бессмертный, былина старого времени» (1833). Он является полновластным хозяином чудесного города, где мостовые выложены серебряными плитами, дома построены из самоцветных камней, палаты и ступени — алмазные. Из внешних черт Кащея Бессмертного А. Вельтман оттенил его глаза, которые светятся подобно волшебному светильнику «из-за тридевять земель».
 
Кощей безсмертный, Былина стараго времени : Часть вторая / Сочинение Александра Вельтмана. — Москва : В Типографии Августа Семена, 1833.
Имя Кащея (в его разновидностях Кащ, Корчун, Кот и др.) Бессмертного мы обнаружили в 66 сказках, напечатанных в фольклорных сборниках на русском, украинском и белорусском языках (повторные публикации нами в расчет не принимались).
Все сказки с участием Кащея Бессмертного можно разделить на три группы. В первую группу входят сказки на сюжет «Смерть Кащея в яйце», во вторую — «Смерть Кащея от волшебного коня» и в третью — сказки, не связанные между собой определенной тематикой, где Кащей сплошь и рядом дублирует какой-нибудь другой сказочный отрицательный персонаж.6
____________
6 В указателях сказочных сюжетов Н. П. Андреева и В. Я. Проппа сказки о Кащее Бессмертном стянуты под одну рубрику — «Смерть Кащея в яйце» (№ 302), куда отнесены как сказки, непосредственно отвечающие данной теме, так и сказки, имеющие к ней косвенное (смерть Кащея от коня), а то и просто формальное отношение (смерть в яйце, но не Кащея, а положительного героя (см., например, Коргуев, 14).
Первые две группы сказок о Кащее самые многочисленные; они включают 53 варианта, которые распределяются таким образом: 41 вариант приходится на группу «Смерть Кащея в яйце» и 12 — на группу «Смерть Кащея от волшебного коня».
Таким образом, ведущее место в основном тематическом ряду принадлежит группе «Смерть Кащея в яйце». Она же определяет и наиболее характерный тип сказки о Кащее Бессмертном, варианты которой многократно записывались на всем протяжении XIX—начала XX века и отмечены в репертуаре многих современных сказочников, в том числе таких, как О. Винокурова, А. Барышникова (Куприяниха), М. Коргуев, Ф. Господарев, Е. Сороковиков (Магай) и др.7 Что касается территориального распространения данной сказки, то оно необычно широко. Из 41 ее варианта 31 записан в России (главным образом на русском Севере в Сибири), 1 — в Башкирии, 6 — в Белоруссии, 2 — на Украине и 1 — место записи неизвестно.
____________
7 Впервые народная сказка о Кащее Бессмертном в литературной обработке, но с сохранением многих типических традиционных черт, проникла в печать в XVIII веке через сборник «Дедушкины прогулки, содержащие в себе десять русских сказок» (Тип. Решетникова, М., 1786), переиздававшийся в 1791, 1805, 1815 и 1819 годах.
Первую краткую запись такой сказки из уст народного исполнителя произвел в России А. С. Пушкин в конце 1824 г. в Михайловском (б. Псковской губ.), по всей видимости, от Арины Родионовны.8
____________
8 См.: Русские сказки в записях и публикациях первой половины XIX века. Сост., вступ, статья Н. В. Новикова. М.—Л., 1961, № 12, стр. 121.
Поэт зафиксировал следующие характерные черты сюжета: 1. Героиня выпытывает у Кащея о его смерти; 2. Герой идет за смертью и на пути щадит животных; 3. Животные помогают ему добыть яйцо; 4. Кащей занемогает.
Как видно, обычные начало сказки (герой отправляется на поиски невесты) и ее окончание (смерть Кащея) в пушкинской записи отсутствуют.
Этот сюжет в виде отдельной сказки, кроме Пушкина, встречается лишь в сборнике Афанасьева, 157 (зап. в Архангельской губ.); во всех остальных он разрабатывается в контаминации с другими сюжетами, не выходящими, впрочем, за рамки сказок волшебно-фантастического характера, а именно: Мышь и воробей (Андреев—Пропп, 222*В);9 Три царства: золотое, серебряное и медное (301 А, В); Чудесное бегство (313); Притворная болезнь (315А); Муж ищет исчезнувшую или похищенную жену (400А,*В); Царевна-лягушка (402); Царевич-козел (430); Верный слуга (516); Обманутые лешие (518); Иван-царевич и серый волк (550); Животные зятья (552); Благодарные животные (554); Иван-Медвежье ушко (650А).
____________
9 В указателях Андреева и Проппа этот сюжет находится в отделе «Сказки о животных»; фактически же в русской и вообще в восточнославянской сказочной традиции он самостоятельно не разрабатывается и выступает исключительно в качестве начала некоторых волшебно-фантастических сказок, обычно типа 313.
Восточнославянские сказки на тему «Кащеева смерть в яйце» образуются при следующей контаминации сюжетов: 302 (Афанасьев, 157; Сказки XIX в., 12), 222*В + 302 (Азадовский, Верхн., 1), 301А + 302 (Коргуев, 11; Башк., 14), 301В + 302 (Ончуков, 107), 302 + 301В, А (Романов, VI, 36), 400А + 302 (Чернышев, 35; Записки, II, 15), 400*В + 302 (Садовников, 61) 430 + 302 (Белом., 10); 516 + 302 (Афанасьев, 158; Карнаухова, 141; Романов, VI, 1), 518 + 302 (Волог., 9), 552 + 302 (Ончуков, 167; Романов, VI, 26, вариант, стр. 245—246; Азадовский, Верхн., 30; Красноженова, 20), 650А + 302 (Карнаухова, 42), 302 + 301А (Афанасьев, 156), 301В + 302 + 313С (Записки, I, 43), 400 *В + 552 + 302 (Жив. ст., стр. 365—386), 402 + 400А + 302 (Афанасьев, 269; Калинников, 6; Куприяниха, 25; Акимова, 372; Тамб., 5; Господарев, 8), 532 + 300А + 302 (Никифоров, 11), 550 + 518 + 302 (Гуревич, 7; Сказкин, 20), 552 + 400А + 554 + 302 (Романов, VI, 25), 552 + 554 + 302 (Зеленин, Пермск., 6), 650А + 301В, А + 302 (Романов, VI, 15), 650А + 302 (Левченко, 474), 400*В, А + 113 + 516 + 302 (Эрленвейн, 12), 550 + 518 + 532 + 302 (Никифоров, Ск., 98), 650А + 301В + 400А + 302 (Комовская, Пред., 96), 650А + 315А + 301В, А + 302 (Романов, III, 8), 650 + Победа над раком Віром + 301В + 302 (Чубин-Романов, VI, 26, вариант, стр. 245—246).
Таким образом, в каждом отдельном варианте сказки с темой «Кащеева смерть в яйце» используются от одного до трех сюжетов (не считая основного), причем следует сказать, используются в большинстве случаев не полностью, как это имеет место при их самостоятельных обработках в отдельные сказки, а лишь частично.
Как правило, вводимые сюжеты за очень небольшим исключением10 предшествуют основному ядру повествования — добыванию яйца — смерти Кащея — и нередко выступают в качестве довольно устойчивой завязки сказки (таковы, например, «Лягушка-царевна» и «Животные зятья»).
____________
10 Афанасьев, 156, Романов, VI, 36, где рассказ о коварстве братьев (Андреев—Пропп, 301, «Три царства») идет после того, как герой расправляется с Кащеем.
Главным и единственным яблоком раздора между героем сказки и Кащеем является женщина. Острая борьба за ее обладание составляет основной драматический конфликт произведения. Сказка знает две категории подвластных Кащею женщин: в одном случае это его родные дочери (Сказки XIX в., 12; Ончуков, 107; Записки, I, 43; Чубинский, 64; Романов III, 8; VI, 15), в другом — пленницы, нередко принужденные находиться на положении его сожительниц.
Виктор Васнецов. «Кащей Бессмертный». Холст, масло. 198×310 см. 1917—1919
Дочери Кащея могут быть простыми и трудолюбивыми девушками, день деньской проводящими за «пялушкой точеной, иголкой золоченой» (Ончуков, 107), но могут быть существами необыкновенными, оборотнями, наделенными сверхъестественной физической силой. Пташками (серыми утицами и пр.) они прилетают в баню (лазню) мыться, садятся на нее и оборачиваются людьми. Перед их силой не может устоять ни один из богатырей-помощников героя. Девушки-сестры шутя расправляются с ними: одних избивают, да так, что «чуть живы остаются» (Записки, I, 43), других связывают и с позором бросают под стол (Романов, III, 8), третьих одним толчком отбрасывают далеко за порог бани (Романов, VI, 15; Чубинский, 64).
... Первым подпирает плечом двери бани Гаврила Камяньник, надеясь не выпустить оттуда чудесных девушек. Но одна из них «як стукнула у двера́ — дак ён ня мог образумитца, — сколько вёрст лятев». Его примеру следует Горовэй. «Гора покрепче вас была», — самонадеянно рассуждает он, — «да й то я на лог их спихав. А вас уже каб я пусьтив!». Однако и этот с одного лишь удара девушек отлетает на две версты.
Наконец, двери бани подпирает их третий товарищ Лесовэй. «Ня гэ-такіе штуки, — лес рвав с коранями, у груд знашував, а каб их четырох не придержить? Придержу их!», — думает он и в туже секунду отбрасывается на целую версту... Лишь герой справляется с могущественными Кащеевыми дочками, женится на младшей, самой сильной и красивой, но погибает от руки их отца, как только тот приходит им на помощь (Романов, VI, 15).
Женщины-пленницы Кащея составляют главный и в сущности единственный предмет его хищений. Однако нужно сразу оговорить, что желания Кащея в этом отношении небезграничны. Напротив, он стремится овладеть толькой одной женщиной, к которой сохраняет удивительное постоянство, привязанность и доверие и от которой стремится добиться также ответного внимания и благосклонности.11
____________
11 Намек на сожительство Кащея с тремя женщинами нам встретился только в одном варианте сказки (Романов, VI, 36).
В отдельных вариантах сказок вопрос о том, каким образом героиня попадает к Кащею, не освещается (Карнаухова, 42; Левченко, 474; Романов, VI, 36); в других лишь бегло констатируется: «И у ево [Кащея] была купеческа дочь украдена» (Азадовский, Верхн., 1) или (герою сообщает Ягая баба): «Она вышла за Ката Бессмертного замуж» (Садовников, 61); в третьих — излагается как один из обязательных эпизодов в общей цепи сказочного повествования.12
____________
12 Сюда же, очевидно, отчасти можно отнести и сказку Афанасьева (156), в которой герои освобождает свою мать и попутно царскую дочь, неизвестно каким образом очутившуюся у Кащея.
Непременным содержанием такого эпизода является вынужденный переход героини под власть Кащея. Этот переход может совершиться:
а) Без какой-либо даже внешней мотивировки: откуда ни возьмись вдруг налетает Кащей Бессмертный и насильно отбирает облюбованную им жертву (Афанасьев, 156; Эрленвейн, 12; Карнаухова, 141; Коргуев, 11; Комовская, Пред., 96; Гуревич, 7; Никифоров, Ск., 98; Сказкин, 20; Романов, VI, 26, вариант, стр. 245—246).
б) По непредвиденным обстоятельствам (героя и героиню лошади случайно заносят в дом Кащея — Романов, VI, 1).
в) Во время богатырского сна героя после тяжелого боя (Афанасьев, 157; Записки, II, 15) или утомительного пути (Белом., 10; Чернышев, 35), сна, вызванного волшебными средствами недругов (Жив. ст., стр. 365—386).
г) В результате нарушения какого-либо запрета, преимущественно со стороны главного героя.
Мотив запрета занимает существенное место в сказке на сюжет «Кащеева смерть в яйце» и встречается в 15-ти ее вариантах. Запрет может быть связан с категорическим требованием жены (невесты) к мужу (жениху), отца к сыну не заходить в определенное помещение (подвал, лавку, комнату, хижину, кладовую). Нарушение этого запрета влечет за собой избавление Кащея из заточения и насильственный захват им жены (невесты, матери) героя (Ончуков, 167; Зеленин, Пермск., 6; Азадовский, Верхн., 30; Красноженова, 20; Волог., 9; Башк., 14; Романов, VI, 25).
Другой популярный вид запрета — это запрет на сжигание (до истечения определенного срока) кожи заколдованной или проклятой жены-лягушки (Афанасьев, 269; Калинников, 6; Куприяниха, 25; Гооподарев, 8; Акимова, 372). Муж сжигает эту кожу, и жена, время освобождения которой должно скоро наступить, вынуждена удалиться к Кащею (Корчуну) Бессмертному. Вот как об этом говорится, например, в сказке «Про царевну-лягушку» (Акимова, 372).
«Кончился бал, идут в зал. Смотрит [царевна-лягушка], шкурки нет. „Ты, что же, Иван-царевич, зачем мою шкурку сжег?“ — „Хотел я такую жену иметь“ — „Ну, дорогой мой, наверно, нам расставаться с тобой. Так не могу я больше здесь жить. Пойду я к Кащею Бессмертному“. — „Почему?“ — „Да вот осталось полгода шкурку носить. Эта шкурка обречена матушкой мне своей родной. Она меня прокляла. И вот остается мне теперь итти к Кащею Бессмертному“».
В единичных вариантах запрет распространяется на снимание с руки кольца (Иван-царевич снимает с руки кольцо, и Елена Прекрасная исчезает— Тамб., 5), на сжигание кожуха Козелка-мужа (Марьюшка сжигает кожух Козелка Ивлевые глазки, золотые рожки, и ее забирает Кащей Бессмертный — Белом., 10), на освобождение от физического наказания должника (Иван-царевич выкупает за большие деньги Булат-молодца и через это лишается своей жены Василисы Кирбитьевны — Афанасьев, 158).
Что же это за существо Кащей Бессмертный, столкновение с которым положительных героев порождает и обостряет драматизм сказочного действия, составляет основной конфликт произведения?
Кащей Бессмертный. Рисунок Б. В. Зворыкина из издания: Сказка про Марью Моревну / Рис. Б. В. Заворыкина. — Москва : Б. Аванцо, 1904.
Бесспорно, Кащей Бессмертный принадлежит к отрицательным персонажам восточнославянской волшебно-фантастической сказки, к ее темным, враждебным силам, существам демоническим, подобным Змею и Бабе-Яге. Однако, ставя Кащея Бессмертного в один ряд со Змеем и Бабой-Ягой, нельзя не видеть в каждом из них определенно сложившийся в народном сознании художественный тип, со всеми присущими ему специфическими чертами.
Кащей Бессмертный сказочного эпоса — это прежде всего оборотень и чародей. Сила его волшебства огромна, но не беспредельна. При определенных обстоятельствах она может быть подавлена и даже уничтожена. Возможность укрощения Кащея уже подчеркивается в начале некоторых сказок и реализуется в заключительной части всех без исключения сказок на рассматриваемый сюжет.
Итак, Кащей — пленник. Пребывание его в заточении сказка рисует в фантастическом свете, не преминув при случае оттенить жестокость обращения с ним его хозяев. Заходит герой в запретное помещение и видит: «в лавки на одной только волосинки висит Кащей Бессмертный» (Ончуков, 167); «стоит старичок на огненной доске» (Зеленин, Пермск., 6); «висит на двенадцати цепях Кашшей бессмертный» (Азадовский, Верхн., 30); сидит «на цепях тридцать шесть лет... Кащей бессмертный» (Красноженова, 20); «сильный огонь горит, и в огне поганый Кощей на цапах висит» (Романов, VI, 25. Ср. Башк., 14).
Отдельные варианты сказки называют виновника и причины заточения Кащея, раскрывают некоторые подробности обращения с ним в неволе его недруга.
«Ты зачем здесь?» — спрашивает изумленный Иван-царевич, заглянув в тринадцатую комнату, где на двенадцати цепях висит Кащей Бессмертный, и слышит ответ: «Я твоей жене шил башмаки, да оммалил. Она меня посадила и хотит голодной смертью уморить» (Азадовский, Верхн., 30).
Существуют и другие ответы Кащея на аналогичный вопрос. «За приступки [т. е., очевидно, назойливое ухаживание, приставание] за мое́»,— признается он герою, — «повесила мяне жена твоя Марья Кирбитовна» (Романов, VI, 25), или: «Ведь тридцать шесть лет твоя жена держит меня здесь и не дает ничего» (Красноженова, 20).
Освобождение Кащея из неволи происходит или моментально, стоит только вошедшему чуть дотронуться до волоска, на котором тот висит (Ончуков, 167), или это сопровождается целой процедурой, выражением сочувствия героя к узнику («Ах, дедушка, тошно тебе стоять на огненной доске!» — Зеленин, Пермск., 6), просьбами Кащея за вознаграждение выполнить его желания.
«Сказал старик: „если, молодец, ты меня спустишь с доски, я тебе два века ешо приба́влю! (ты будешь жить три века)“.
«Иван-царевич сужалел, оборва́л у ево цепи, вы́вел старика из этой конюшни. Старик уда́рился о́б землю, поддел Елену Прекрасную из саду и увез» (Зеленин, Пермск., 6).
Тот же собственно эпизод, но в более ярком освещении, с традиционными троекратными повторениями передается в сказке «Марья Кирбитовна».
«Ну, прошу тебя», умоляет Кащей Ивана Ивановича, «яспусьти мяне! Ну я тебе згоджуся на ўсе ўримина. — А як тибе отпусьтить? — Иди приняси три видра горелки и три булки хлеба, и три полени дров ольховых и три полени дров осиновых! Ён принёс яму три видра горелки, три булки хлеба, три полени дров ольховых и три полени дров осиновых. Ён тоды выпивав одно вядро горелки и закусавав одну булку хлеба, брав еты полены и бив по цапах. Выпивав другоя вядро горелки, закусовав другим хлебом и бив палками по цапах. И одбив уси цапы, только один остався — што з низу у горло. Третьтія вядро выпивав и булкою закусавов. И усе́ цапы оторвав от сябе и сам с огня выска́кавав. Вот жа, гово́ря: ни видать табе жаны Марьи Кирбитовны во век! поганый Кащей говоря. Поднявся, полятев, только ветир зашумев» (Романов, VI, 25).
Данный эпизод в своих вариантных разветвлениях (Азадовский, Верхн., 30; Красноженова, 20; Башк., 14)13 закрепляет за Кащеем такие отрицательные черты, как хитрость и вероломство. Жалким и беспомощным существом он выглядит в заточении; наглым и неблагодарным — на свободе. Впрочем, обещания Кащея продлить жизнь своему освободителю (на два—три века) он соблюдает до тех пор, пока последний в третий раз не пытается вызволить от него свою жену или невесту.
____________
13 См. также стр. 167—168 настоящей работы.
Первая встреча и первые столкновения героя с Кащеем могут протекать и в иных условиях, отличных от только что описанных.
1. Ивашко-Медвежье ушко и его богатыри-спутники Бор Боровик и Дуб Дубовик поочередно варят обед. К каждому из них является Кащей — «Сам с кокоток, борода с локоток»,14 требует: «отчинить» дверь, пересадить через порог, усадить на лавку, накормить. Бор Боровик и Дуб Дубовик все его требования беспрекословно выполняют. Кащей бесцеремонно съедает все заготовленное ими на обед, выкраивает с их плечей «полосы» и улетает. Ивашко-Медвежье ушко не подчиняется требованиям Кащея и учиняет расправу над ним: он хватает его за бороду, тащит в лес, рассекает дуб и бороду зажимает в трещине. Через некоторое время Кащей бежит, оставив свою бороду в дубе (Романов, VI, 36).15
____________
14 У Коргуева, 11: «Старичок с ноготок, борода с локоток».
15 У Комовской, Пред., 96 вместо Кащея в этом эпизоде действует старуха. Она избивает Дубодера и Гороноса и просит пощады у Ивана Ветрова, обещая отдать замуж за него свою младшую дочь, которую сватает Кащей Бессмертный.
2. Иван Златовус и его три товарища-богатыря Ирви-дуб, Камянник и Вярни-гора, захватив дочек Кащея, устраивает с ними «баль». Четырежды к ним является слуга от Кащея, заявляя: «Кощей уже три дня як ня ев: идзице, готуйце яму есци!», и каждый раз Иван Златовус отвечает: «Нехай уперадзи нам Кощей послужиць, а ня мы яму́!» — Кащей сердится и выставляет против богатырей сначала один, потом два и, наконец, три полка чертей. Ирви-дуб, Камянник, Вярни-гора поочередно с ними расправляются, а затем, вообразив, что одного Кащея им «лацьвей забиць», по одному отправляются к нему и погибают.
Ирви-дуб «як удариць яго дубом — тэй и не схилився. Дык як дась [Кащей] Ирви-дубу у грудзи — тэй и ноги забрав. Кощей забив яго и ўкинув у огнянную раку́». Камянник «як кинець у яго камянем — камянь отско́чив от Кощея и ничого яму ня здзелыв. А Кощей як дась Камяннику — одным щавком и забив, и ўкинув у огнянную раку́». Вярни-гора «и шибнув у яго [Кащея] горой с каменьнями и с пяском. А Кощей вочи заплюснув и ничо́го яну Вярни-гору́ ня здзелыв».
Против Ивана Златовуса Кащей уже выставляет не войско, а является сам, бьется с ним целый день, забивает и бросает на поле на растерзание диким зверям (Романов, III, 8).
Таким же неуязвимым и могучим изображается Кащей и в других трех вариантах сказки — русской (Ончуков, 107), белорусской (Романов, VI, 15) и украинской (Чубинский, 64). Например, в первом из них от одного только дыхания Кащея спутники-богатыри Ивана-Подвея «як комары полетели», сам же он, ударив Кащея сзади по голове, подумал «уснеть зразу», а тот промолвил: «ах, ... нешто у мене дрыжак». Когда же второй раз герой ударил его, то Кащей воскликнул: «Ось якое лихо! розочка по носу ударила! Отвернулся назад: ох, говорит, Иван! ня сто́ило было со мной чапатца! Отвярнувся, щавком у лоб, — Иванушка уснув».
В двух русских вариантах борьбу с богатырями, овладевшими Кащеевыми дочками, Кащей ведет волшебными средствами (срубает головы мечом Сам-самосеком — Комовская, Пред., 96; превращает силачей-спутников Ивана Сосновича в камень — Коргуев, 11).
![[Художник не указан] Кощей бессмертный // Шелгунова Л. Русские сказки. Т. 2. — М., 1908—1909.](/assets/i/upload/2023/Koshchei-bessmertnyi_Shelgunova-1908-1909.jpg)
[Художник не указан] Кощей бессмертный // Шелгунова Л. Русские сказки. Т. 2. — М., 1908—1909.
Где же обитает Кащей? Какой образ жизни он ведет? Как обращается он со своими пленниками и домочадцами? Одним словом, какие дополнительные черты обнаруживаются в положении, характере и поведении Кащея в его так сказать «домашней» обстановке?
Чтобы попасть к Кащею, сказка из всех путей к нему обычно выбирает самый долгий, сложный и опасный.
Герою приходится отправляться в «прикрай свету, в самый конец» его (Садовников, 61), в дороге изнашивать железные сапоги, железный сюртук, железную шляпу (Эрленвейн, 12),16 преодолевать многочисленные препятствия, обращаться за помощью к различного рода помощникам-дарителям и советчикам, вступать многократно в борьбу с сильным и коварным противником, погибать и вновь воскресать для свершения благородного подвига — освобождения из неволи любимого человека (жены, невесты, матери).
____________
16 У Никифорова, Ск., 98: железные сапоги, стальные перчатки и шапку. В сказке Никифоров, 11 путь к Кащею («Соловью на двенадцати дубах») герою может указать только царская дочь, превращенная в утку и находящаяся в яйце. Герой добывает яйцо, и заклятая царевна указывает ему путь.
Обиталищем Кащея, куда попадает герой, может быть его царство, город, дворец, замок, большой дом, просто дом «фатерка — золотые окна», избушка, квартира. В зависимости от того, какое имущественное положение занимает Кащей в сказке, во многом находится и его социальная характеристика. Естественно, в отдельных вариантах он обрастает некоторыми чертами собственника-феодала, которые, отметим, больше всего обнаруживаются в текстах позднейшей записи — у О. Винокуровой, П. Большедворской (Азадовский, Верхн., 1, 30), И. Митрофанова (Карнаухова, 42), Е. Сороковикова-Магая (Гуревич, 7), М. Коргуева (Коргуев, 8).
В сказке Винокуровой, пожалуй, единственной в своем роде, Кащей характеризуется как угнетатель, который «народ весь замучил» (правда, чем и как замучил — об этом не говорится) и со смертью которого народ «весь облегчился. Пошел звон, пение, радость».
«Кащей бессмертный в ее [О. Винокуровой] изложении, — пишет М. Азадовский, — совершенно утратил всю фантастическую оболочку, он представляется скорей важным барином, ежедневно отправляющимся на свои занятия».17
____________
17 М. Азадовский. Верхнеленские сказки. Иркутск, 1938, стр. 193.
В остальных четырех вариантах подчеркивается наличие во дворце или замке многочисленной прислуги — нянек, мамок, служанок (Азадовский, Верхн., 30) и богатства.
«Взял Иван-Ветер [у Кащея] Настасью Прекрасную, золота, серебра, скатна жемчуга. Пошли домой» (Карнаухова, 42).
«И собрал [во дворце Кащея] он [Иван-царевич] много самоцветных каменьев, набрал он алмазы и бриллианты, и бирюзы, изумруды и жемчужины» (Гуревич, 7; ср. с более поздней записью — Магай 8, где данная подробность опущена).
Долго Иван-Соснович ходил по «темному замку» Кащея, зашел в помещение с хрустальной дверью и увидел трех девушек, и у них играют гусли-самогуды, а «братья роютце в золоте и нагребают себе денег» (Коргуев, 11),
Впрочем, упоминание о Кащеевом богатстве или намек на него можно найти в нескольких сказках старой записи (Афанасьев, 157; Жив. ст., стр. 365—386). В большинстве же вариантов ни о богатстве, ни тем более об эксплуататорской сущности Кащея ничего не говорится и на это даже не намекается. Все внимание сказка сосредоточивает на Кащее как необыкновенном существе, выделяя и подчеркивая в то же время его реально-жизненные отношения к своей дочери или полоненной им женщине. Во многих сказках Кащей не ходит и не ездит, а летает, подобно птице или вихрю, причем его прилет «домой» иногда сопровождается резкими переменами в природе.
«Вдруг гром гремит, град идет, Кощей Бессмертный летит» (Карнаухова, 141).
«Только было она [царевна] его [Ивана-царевича] положила к себе на колени, листья с деревьев полетели, ветер ужасный. „Ну, — говорит, — Иван-царевич, Кащей летит“ (Акимова, 372).
Кащей обладает удивительным чутьем, и как бы ни ухитрялись его дочь или невольница скрывать своего возлюбленного, пряча по обыкновению в чулан, сундук, шкаф и т. п. или — реже — превращая его в какой-либо предмет бытового назначения (например, иглу), он каждый раз по запаху обнаруживает присутствие чужого человека.
«Фу-фу-фу, что-то в горнице русским духом пахнет» (Карнаухова, 141), или «Фу-фу! Русской коски слыхом не слыхать, видом не видать, а русская коска сама на двор пришла» (Афанасьев, 156).
На эти восклицания Кащея жена (невеста) героя отвечает:
«Летела с Руси сытая птица, уронила коску в трубу, из печи пахнет» (Карнаухова, 141), или:
«Сам летал по Руси, нахватался русского духу, тебе и мерещится» (Афанасьев, 156).
![Борис Васильевич Зворыкин. Иллюстрация к сказке «Марья Моревна» [Кощей Бессмертный несет Марью Моревну]. 1925](/assets/i/upload/2023/Zvorykin-Illiustratciia-k-skazke-Maria-Morevna-1925.jpg)
Борис Васильевич Зворыкин. Иллюстрация к сказке «Марья Моревна» [Кощей Бессмертный несет Марью Моревну]. 1925
О характере отлучек Кащея из дома (обычно в дневное время) перед приходом сюда героя-освободителя, если и говорится, то предельно кратко: летает по Руси (с какой целью — не указывается: Афанасьев, 156; Карнаухова, 141; Белом., 10; Романов, VI, 36), уходит или уезжает на войну (с кем ведет войну и из-за чего — не указывается: Афанасьев, 157; Чернышев, 35), удаляется на медную гору (зачем — не указывается: Жив. ст., стр. 365—386), уезжает «на добычу» (какую — не указывается: Эрленвейн, 12), летает, уезжает, уходит (куда, зачем — не указывается: Ончуков, 167; Азадовский, Верхн., 1; Карнаухова, 42; Красноженова, 20; Волог., 9), летает на охоту (Афанасьев, 158), «шатается по вольному свету» (Садовников, 61), отправляется «в разные стороны», «на звериную охоту» (Романов, VI, 25), «улетает на облака» (Записки, II, 15).
В остальных вариантах отлучки Кащея вообще не упоминаются.
Имеются сказки, где героиня предупреждает неожиданно появившегося мужа (жениха) о том, что прилетит Кащей и его съест (Карнаухова, 141; Акимова, 372; Левченко, 474; Романов, VI, 15, 36). Однако кроме этого устрашения в сказке нет ничего такого, что говорило бы о людоедстве Кащея. Сам же он никогда не требует и не употребляет человеческого мяса, как это делают, например, Бага-Яга или Змей. Зарубленных противников он сбрасывает в огненную реку, оставляет лежать на поле и т. п., но не употребляет себе в пищу. Чем же питается Кащей? Большинство сказок об этом ничего не говорит или ограничивается стереотипными фразами вроде: «Налетел Кащей, наелся, напился, на лавку повалился» (Карнаухова, 42); «Прилетел Кащей домой, поел, попил и лег к царь-девице на колени головой» (Красноженова, 20). Другие — рисуют Кащея необыкновенным обжорой, который разом выпивает ведро, а то и бочку воды или вина, съедает ковригу хлеба, полбыка и т. п. (Азадовский, Верхн., 30).
Несмотря на невероятное обжорство Кащея, он питается теми же продуктами, что и простые смертные.18 Об этом можно заключить, например, и из слов волшебного коня, который на вопрос Кащея, как скоро они догонят беглецов, отвечает: «Пашню спаши, хлеб смели, пиво навари, пирогох напеки, тыжно еще в половине дороги нагоним» (Азадовский, Верхн., 30),19 или из действий царевны-лягушки, которая «готовила ему мясо, этому Кащею, и покормила Ивана-царевича» (Акимова, 372).
____________
18 Как исключение может быть названа сказка «Ивашко-Медвежье ушко», где пищей Кащею служит «горячая картечь»: «горячей картечи он наглотался, лег себе и лежит» (Романов, VI, 36).
19 Формула эта особенно характерна для сказок на сюжет «Кащеева смерть от коня» (см. далее, стр. 168—169).
В «домашней» обстановке с наибольшей отчетливостью проясняются взаимные отношения Кащея, его дочерей и похищенных им женщин.
Как отец, он, естественно, питает к дочерям чувства привязанности и заступается за них, когда видит, что им угрожает опасность. Слушая горькие упреки и сетования дочери, он даже проникается жалостью к им же убитому Ивану-царевичу, ее мужу, и, достав живой и мертвой воды, оживляет его (Записки, I, 43). Однако дочери, как видно, все же видят в нем семейного деспота, который противится выходу их замуж за избранного человека, и потому сравнительно легко вступают в сговор с последним с целью умерщвления отца.20
____________
20 В единственном варианте (Ончуков, 107) дочь Кащея под угрозой Ивана Ветровича: «Смерть или замуж?», выбирает второе и выпытывает у отца тайну местонахождения его смерти.
Сказка знает два типа женщин-пленниц Кащея: одни, как бы смирившись со своей судьбой, становятся его сожительницами, женами, хотя в душе питают к нему чувство неприязни и отвращения; другие — держатся независимо, гордо и смело отвергая любые его домогательства.
Кащей, жалуется Ивану его жена, «склоняет меня к любви. Но я все же не сдаюсь, не подпускаю его к себе» (Комовская, Пред., 96).
Или — еще более решительно и тверже:
«Я нахожусь», говорит Якута Прекрасная своему жениху Ивану-царевичу, «в страшных муках у этого злого Кощея Бессмертного, который не дает спокою, принуждает меня, чтобы я вышла за него замуж и была бы верной женой. Но я не хочу быть его верной женой, а хочу принять верную смерть» (Гуревич, 7).
Однако «страшные муки» угнетения, о которых упоминается в только-что приведенном отрывке, нельзя считать типичными для сказки, поскольку в остальных вариантах жизнь невольниц Кащея проходит в достаточно благоприятной обстановке и при более чем благосклонном отношении к ним со стороны последнего.
Пленницы пользуются относительной свободой и, судя по всему, не испытывают материального недостатка. Круг обязанностей их невелик и необременителен. Чаще всего, сидя у окна в одиночестве, они прядут, шьют или вышивают, встречают и провожают Кащея, готовят ему еду, кормят его и т. п.
Но как бы ни были благоприятны внешние условия, созданные для невольниц Кащеем, как бы хорошо он к ним ни относился, их не может удовлетворить затворническая жизнь с нелюбимым человеком, и они при первой же возможности без колебаний изменяют ему. Надежным оружием, направленным против Кащея, героиня избирает женскую хитрость. Она вдруг прикидывается ласковой, нежной и любящей его женщиной, и Кащей, проникнувшись доверием к ней, попадает в коварно расставленную ловушку. Сказочники любят задерживаться на этом эпизоде, насыщают его морально-психологическими и бытовыми подробностями, как бы подчеркивая тем самым его жизненную подоплеку.
«Прилетает вечером Кощей, а Руса-Руса к нему на грудь кидается, ластится: „Кощей бессмертный, скажи мне, где твоя смерточка?“» (Записки, II, 15).
«Прибегает Кошшей ввечеру́. Она [За́ри-Заря] доспелась весела.
«— Ах, ты мой любезной женишок! Нынче мы будем вечно с тобой жить. Теперь Ивана-царского сына — золотых кудрей нету-ка, некому похитить меня. А ты своих та́йностей не объясняешь.
— Я каки тибе тайности объясню? он отвечает.
— Да, ты хоть свою смёрточку скажи мне, хоть бы на нее полюбовалась, говорит» (Жив. ст., стр. 365—386).
«Ну, и как он, Кашшей, натонцовался, нахлопался, натрепался, назавтра спит долго. Никовда етово у Кашшея не бывало: ей [купеческой дочери] подали чаю, она ево будит — и так ласково ево просит чай пить. Кашшей тому весьма зрадовался. То она ево не любила, а тут чай зовет пить с собой. И за чаем разговор с ём повела.
— Што ето сколь мы с тобой, душечка, ни живем, а никовда с тобой не говаривали. И как ето охота тебе ети вечера делать, убивать себя до такой степени, и вот ты теперь устал. А де же, душечка, ваша смерть находитца?
Кашшею смешно стало:
— Гля чево же вам моя смерть?
— Какая же, — говорит, — я тебе жана буду, ковда ничево знать не буду» (Азадовский, Верхн., 1).
Сидят Кащей и Марья Кирбитовна вечером и разговаривают. «Ай де твоя душа находитца?» — спрашивает Марья Кирбитовна своего собеседника, и, чтобы не вызвать с его стороны каких-либо подозрений прямо поставленным вопросом, продолжает: «Ну и я свою туды усаджу за то, што ты мойго мужа убив; я теперь буду жыть с тобою» (Романов, VI, 25).
Обрадованный такой разительной переменой своей возлюбленной, Кащей или сразу же раскрывает ей свою тайну (Афанасьев, 156; Акимова, 372; Комовская, Пред., 96; Волог., 9; Романов, VI, 25, 26, вариант, стр. 245—246, 36),21 или — чаще — пускается тоже на хитрость и дает ложные ответы, что́ заметно усиливает драматизм сказки, позволяя рассказчикам как-то психологически мотивировать поступки персонажей.
____________
21 С первого вопроса Кащей раскрывает свою тайну также своим дочерям в сказках: Ончуков, 107; Записки, I, 43.
Раскроем последнее на одном из ярких примеров — сказке О. Винокуровой (Азадовский, Верхн., 1). После реплики героини, которую мы только приводили («Какая же я тебе жана буду, ковда ничево знать не буду»), Кащей сообщает, что смерть его будто бы находится у пестрой коровы в рогах. «А она [купеческая дочь] сейчас приказала ету пеструю корову занести к себе на етаж. Поставила ее на дорогой ковер, и уставила ее всяким светам, и увязала ее разным лентам. Вот приезжает Кашшей, взглянул:
— Ето што ешо такое ты удумала?
— Ну, да што же ето, душенька, рази подобно твоей смерти по дворам таскатца. Ешшо могут твою смерть убить да я вдовой останусь, лутче же я сама буду содержать, ходить за ей вместо всякой прислуги.
Кашшею любо ето стало.
— Выведи, дура, не тут моя смерть.
Ну, корову угнали, светы сняли, а она заплакала:
— Што, мол, мне правды не скажешь.
А Кашшей от радости не знат, куда деватца, што злюбила ево баба».
На утро купеческая дочь снова приступает к Кащею с тем же вопросом, и он вновь дает ей неверный ответ, будто смерть его находится у козла в рогах.
«Она сейчас приказала нести етово козла к себе наверх, на ковер поставила, увила жемчугом, золотом. Вот опеть прилетат Кашшей, взглянул:
— Ето еще чо такое?
— Ну, да што же, душенька, рази хорошо твоей смерти по дворам таскатца.
А он смеетца:
— Дура ты, дура, выведи ево вон!
Потом она заплакала:
— Сейчас, как ты меня не любишь, добром правду не скажешь, я себя смерти предам. Я тебе всей душой, а ты любишь меня, да правды не говоришь.
Ну, развылась. Кашшей и стал правду сказовать».
Подобная или близкая к ней манера передачи одного из центральных эпизодов сказки свойственна не только О. Винокуровой, в творчестве которой, как известно, психологические моменты играют исключительно большую роль,22 но и многим другим сказочникам.
____________
22 «Ее сказки, — пишет М. Азадовский, — могут быть названы по преимуществу психологическими, и в этом их своеобразное и особое место в общерусском сказочном богатстве» (Азадовский, Верхн., стр. 192).
Вот, например, как тот же эпизод не менее колоритно излагается в другом варианте (Жив. ст., стр. 365—386).
Получив от Кащея ответ, что его смерть находится в венике, За́ря-Заря и ее «обручник» Иван-царский сын — золотых кудрей пошли к «золо́тникам». «Голик этот озоло́тили, взяли полтинушку свечу, и голик этот под Святы́ поставили. Как ему [Кащею] прити́ть, она засветила свечу и стала середи дворца. Он отворил дверь, а она чепыжке богу молитца. Заходит.
— Ты чиво это делашь? — говорит.
— Да чево делаю, — твою смёртошку озоло́тила, под Святы поставила — на нее и молюсь, штобы ты мине любил, да долго жил, хлебом кормил.
— Ах, ты, баба-дура! Волос долог, да ум короток.23 Правду и есь говорят: „Собачье г..но, что бабей ум“, и то собачье г..но бабей ум перетягиват. Положу ли я смерть свою в голик: голик рассыплетца, моя смерть уйдет, потерятца.
____________
23 В ответах Кащея эта пословица фигурирует: Афанасьев, 158; Записки, II, 15, 27; Азадовский, Верхн., 30.
Она в слёзы ударилась.
— Да, так ты со мной живешь неправдой, тайнос(т)ь свою не объяснять.
Потом в ноче́ лежит кручинна. Как он ее обнять — она головой вертеть.
— Ах, — говорит, — баба, ты, дура! Моя смерть у быка Пестеревскова (большой такой), у быка в правом рогу, — говорит».
Отправив Кащея, За́ря-Заря на утро приказала пильщикам у быка рог отпилить, озолотила его, поставила «под Святы» с рублевой свечой и стала на него молиться. Заходит Кащей и спрашивает:
— «Што, милка моя, делашь? — говорит.
— Вот, любезной мой, чево я делаю — твою смёртошку укращаю, всё штобы ты век дома жил, да миня поил-кормил.
— Ах ты, баба-дура! Волос долог, а ум короток: бабей ум, што кобылье г..но, и то оно перетяга́т. Ну, положу ли я свою смерть к быку в рог — бык пропадет, и должна моя смерть пропасть.
Она старе, тово тошнее заклыктовала, завыла. Он попросил у ней ужинать. Она на стол стано́вит, сама слезми заливатца и унятца не может; не сяла с ним ужинать. Он — просит по-всяко.
— Нет, — говорит, — не сяду, ты со мной неправдой живешь, никаку та́йнос(т)ь не объяснять...
Он из терпленья вышол:
— Ну, уж, моя возлюбленная невеста, скажу уж истинную правду».
В других вариантах сказки Кащей называет следующие предметы и животных, в которых будто бы заключена его смерть (сила и пр.): веник, дубовый тын («в венике завязана», «в дубовом тыне заделана» — Афанасьев, 157); голик, козел (Афанасьев, 158); рога быка, «баран крутые рога» (Эрленвейн, 12); кошка, веник («под порогом в венике» — Садовников, 61); голик, борзой (Записки, II, 15); баран (Ончуков, 167); корова, голик (Красноженова, 20), голик, коробка (Карнаухова, 141); рога быка (Азадовский, Верхн., 30), веник, дуб (Белом., 10); веник (Чернышев, 35); комин, коцюба́ (Левченко, 474); веник, козел (Романов, VI, 1).24
____________
24 В ответе Кащея дочерям фигурируют: баран, козел, веник (Сказки XIX в., 12); банный веник, деревянный лоток (деревянная или глиняная посуда для молока) (Карнаухова, 42); волы, качур, (Чубинский, 64); веник, помело». (Романов, III, 8); гольня, белая свинья (Романов, VI, І5).
Значительно менее психологичны те сказки, в которых сцена выпытывания у Кащея местопребывания его смерти отсутствует, и герой получает уже добытые неизвестно каким путем сведения о ее местонахождении непосредственно от своих доброжелателей и пр. (Афанасьев, 269; Зеленин, Перм., 6; Калинников, 6; Никифоров, 11; Куприяниха, 25; Коргуев, 11, Господарев, 8; Гуревич, 7; Тамб., 5; Никифоров, Ск., 98; Акимова, 372; Башк., 14).
Как бы то ни было, но момент овладения героем подлинной тайны Кащеевой смерти — то ли с помощью женской хитрости и вероломства, то ли при содействии добрых советчиков и помощников — составляет кульминационный пункт развития сказки, после чего она уже стремительно и неудержимо идет к своему завершению, развязке.
Где и в чем запрятана смерть Кащея, что́ делает его неуязвимым и что́ он так заботливо хранит, как самое дорогое и сокровенное в своей жизни? Смерть25 Кащея находится в яйце.26 Запрятано оно в очень далеких краях и чрезвычайно тщательно. Отыскать его и овладеть им простому смертному практически невозможно, и это прекрасно осознает его владелец, когда самоуверенно заявляет:
____________
25 В исключительных случаях вместо смерти — душа (Чубинский, 64; Романов, VI, 15, 25) или сила (Карнаухова, 42; Левченко, 474).
26 В ограниченном числе вариантов восточнославянской сказки в яйце заключается смерть (душа, сила, здоровье), но не Кащея, а других персонажей: окаянного (Эрленвейн, 1 — смерть), злого духа (Роздольский, 44 — здоровье), Змея (Афанасьев, 162 — смерть), Змея Горыныча (Приб., 36 — смерть); Яга (Ончуков, 14 — смерть), старика-волшебника (Чернышев, 77 — смерть), царя-завистника (Воронежск., 9 — смерть), Ивана-царевича (Худяков, 82 — смерть), Ивана Медведевича (Коргуев, 14 — смерть).
В яйце может заключаться не только смерть (душа, сила, здоровье), а нечто другое: тоска Ивана-царевича (Цейтлин, 10), любовь Царь-Девицы (Афанасьев, 232).
«Моя смерть? Разве сильный, могучий богатырь добудет мою смерть!» (Записки, II, 15); «Моя смерть за трём землям, на дикой степе, никто туды не ходит, никто туды не ездит» (Азадовский, Верхн., 1); «Моя смерть отсюда далеко, достать ее никак нельзя» (Комовская, Пред., 96); «Дочь моя милая: коли ты хочешь мою душу узнать, — яе́ говорить, ня то што, дак и ворон, и тэй ня может достать» (Романов, VI, 15) и т. д.
Рассказ Кащея о своей смерти (душе, силе) во всех без исключения вариантах восточнославянской сказки представлен формулой, достаточно устойчивой по содержанию, композиции и стилю.
Для примера приведем следующие:
Это не значит, конечно, что формула не варьирует. Так, вместо обычных моря или океан-моря называют реку (Записки — I, 43), озеро (Чернышев, 35), поле, поляну (Садовников, 61; Башк., 14; Левченко, 47),27 гору (Зеленин, Пермск., 6; Коргуев, 11); остров именуют: Буян («На море-океане, на острове Буяне») (Сказки XIX в., 12; Карнаухова, 42, 141; Никифоров, Ск., 98; Красноженова, 20; Тамб., 5; Господарев, 8; Гуревич, 7; Сказкин, 20; Комовская, Пред., 96),28 Микольский (Жив. ст., стр. 365—386); просто «остров» (Афанасьев, 158; Эрленвейн, 12; Ончуков, 167; Чубинский, 64; Романов, III, 8; VI, 25); сундук (ящик, короб) помещают: на дубе (в гнезде, в дупле и пр.) (Сказки XIX в., 12; Афанасьев, 269; Калинников, 6; Тамб., 5; Акимова, 372; Чубинский, 64; Романов, VI, 1), под дубом (Афанасьев, 156, 158; Эрленвейн, 12; Записки, I, 43; II, 15; Азадовский, Верхн., 30; Никифоров, Ск., 98; Куприяниха, 25; Красноженова, 20; Господарев, 8; Гуревич, 7; Сказкин, 20; Комовская, Пред., 96; Волог., 9; Башк., 14) и т. д.
____________
27 Обе формулы с оригинальным началом. У Садовникова: «Моя смерть, Марья Еридьевна, в чистом поле, в широкием раздольи. Стоит белая береза; под березой зарыт сундук, в сундуке — утка» и пр. У Чубинского: «Моя сила — в полю, і там стоіт рота москалів, і в сиридині лижит камінь, великий, і під камініом скриня, в тіі скрині заясць» и пр.
28 Остров Буян фигурирует в той же формуле и в сказке «О весьма чудных и прекрасных гуслях-самогудах» (см. упомянутый сборник «Дедушкины прогулки», стр. 21).
Но как бы ни варьировала формула, в целом она остается неизменной в существе своего содержания, композиции, стиля — общими для русской, украинской и белорусской сказочной традиции.
Во-первых, смерть Кащея всегда находится в яйце — и только в нем.29
____________
29 В несколько усложненном виде: у Афанасьева, 269 — на конце иглы, игла в яйце; у Карнауховой, 42 — в кольце, кольцо в яйце.
Во-вторых, пребывает смерть в однотипных для подавляющего большинства вариантов одушевленных и неодушевленных предметах, сокрытых один в другом (дуб, под дубом или в дупле дуба — сундук, в сундуке — заяц и пр.).
В-третьих, композиция формулы в основном строится по так называемому принципу сужения образов, характерному главным образом для народной песенной лирики,30 то есть как бы спускается по ступенькам от большего к меньшему — от моря-океана к острову, дубу, сундуку, зайцу и пр. и заканчивается самым маленьким по величине, но самым значительным для сказки предметом — яйцом.31
____________
30 См. Б. М. Соколов. Экскурсы в область поэтики русского фольклора. Художественный фольклор, I. М., 1926, стр. 38—53.
31 Лишь в трех из всех известных нам печатных вариантов формулы перечень предметов идет в обратном порядке. «Смерть его [то есть Кащея, говорит Баба-Яга Ивану-царевичу] на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и то дерево Кащей как свой глаз бережет» (Афанасьев, 269). Две другие формулы, почти дословно совпадающие друг с другом, мы обнаружили в сборниках Афанасьева, 157 и Белом., 10. Для сравнения приводим их.
В-четвертых, формула до предела лаконична, стилистически ювелирно отточена, произносится ритмической прозой.
Итак, признание Кащея о местонахождении его смерти является для него роковым: он гибнет, как только герой с помощью главным образом пощаженных им животных добывает яйцо.32 В числе животных-помощников называются (перечисляем в убывающем порядке их употребления в сказках): щука, собака (хорт), медведь, ястреб (коршун), рак, волк, сокол (кречет, соколица), баран, орел, ворон (крук), селезень, заяц, рыба, лиса, парсюк, кошка, сова, лебедка.
____________
32 Герой в пути голодает, хочет убить (застрелить) того или иного животного, чтобы съесть, но каждый раз щадит его, услышав просьбу: «Не бей меня, Иван-царевич (и пр.), я тебе пригожуся».
Баран, парсюк, медведь обычно валят дуб, чтобы извлечь из-под него сундук; собака (хорт), волк ловят зайца; ястреб (коршун, шуляк), орел, ворон (крук) схватывают на лету утку; щука, рак вытаскивают из воды оброненное яйцо и пр.
В отдельных сказках герой обходится без помощников (Садовников, 61; Зеленин, Пермск., 6; Никифоров, 11; Куприяниха, 25) или помощь получает от рабочих людей (Коргуев, 11), Грома-зятя (Романов, VI, 26, вариант, стр. 245—246), чудесного старика, которого стоит только помянуть, как замерзает море сразу на 12 аршин глубины, и путь на остров открыт, качка, разомлев от жары, спускается с дуба, яйцо из моря выбрасывается на берег (Чубинский, 64). У Садовникова, 61 герой вызывает помощников-животных посредством сжигания медвежьей шерсти, лебяжьего пера и ершовой «колюхи», подаренных сестрами, после чего соответственно являются 12 медведей, 12 лебедей и 12 ершей.
Зятья Ивана-царевича и Смерть Кощеева.
Сказки русского народа : Выпуск 12 / Избраны, изложены и издание редактировано В. А. Гатцуком ; Рисунки художников Н. А. Богатова, Г. Дорэ и друг. — Москва : Издание книгопродавца Алексея Дмитриевича Ступина, 1900. — С. 384.
Уже одно соприкосновение героя с яйцом, находящимся на большом расстоянии от его владельца, способно воздействовать на физическое состояние последнего: он занемогает, ложится в постель, ему делается плохо (Садовников, 61; Записки, II, 15; Ончуков, 167; Жив. ст., стр. 365— 386). Но такое бывает не всегда. Возвращение героя с добытым яйцом — смертью для Кащея — может быть полной неожиданностью. Тогда разыгрываются сцены, подобные следующей.
«Царевич положил яйцо за пазуху и пошел к Кощею Бессмертному. Приходит к нему во двор, и встречает его Ненаглядная Красота, в уста целует, к плечу припадает. Кощей Бессмертный сидит у окна да ругается: „А, Иван-царевич! Хочешь ты отнять у меня Ненаглядную Красоту, так тебе живому не быть“. — „Ты сам у меня ее отнял!“ — отвечает Иван-царевич, вынул из-за пазухи яйцо и кажет Кощею: „А это что?“ У Кощея свет в глазах помутился, тотчас он присмирел — покорился. Иван-царевич переложил яйцо с руки на руку — Кощея Бессмертного из угла в угол бросило. Любо показалось это царевичу, давай чаще с руки на руку перекладывать; перекладывал-перекладывал и смял совсем — тут Кощей свалился и помер» (Афанасьев, 157).
Эффектно разработана сцена гибели Кощея в белорусской сказке «Иван Златовус»:
«Ци ты гето ящо жив?» — обращается Кащей к Ивану Златовусу. «„Да жив-жа!“ — „Ну, дык треба цябя зъесть!“ Разинув свою мялу, а ведомо — чорт большій, а яго мяла ящо большая — и хоцев Ивана проглынуць. Вот Иван и кинув яму яйцо ў мялу... Дробен мак, а Кащея ящо дробней порвало! И згорев ён, и сысмылев“» (Романов, III, 8).
Смерть Кащея наступает, как только герой33:
____________
33 В сказках (Сказки XIX в., 12; Эрленвейн, 12 и Романов, VI, 15) — героиня.
а) ломает, разбивает, раздавливает, растирает и пр. яйцо («мужик бросиў яйцо, ды сломаў его. Кащей паў и умер» — Ончуков, 167; см. также Афанасьев, 156, 157; Садовников, 61; Записки, II, 15; Ончуков, 167; Азадовский, Верхн., 1; Куприяниха, 25; Романов, VI, 25)34;
____________
34 То же: «Дедушкины прогулки», стр. 24; у Сказкина, 20, от одной лишь угрозы героя раздавить яйцо Кащей: «сразу стал сохнуть и вскоре пропал совсем».
б) разбивает яйцо, ударяя им в грудь (Романов, VI, 15), но чаще всего — в лоб Кащею (Иван-царевич «вынул яйцо да как хлопнет им Кощея по лбу, тот так и пал мертвым» — Записки, I, 43; см. также: Афанасьев, 158; Эрленвейн, 12; Калинников, 6; Зеленин, Пермск., 6; Акимова, 372; Комовская, Пред., 96; Волог., 9; Башк., 14; Романов, VI, 26, вариант, стр. 245—246, 36) или же просто бросая в него (Господарев, 8);
в) разбивает яйцо о камень (Гуревич, 7), о меч (Тамб., 5), о свою голову («У взяв тоє яйце, розбив собі на голові, і вся сила пішла по нім. А той [Козьолок Бессмертный] зараз вмер» — Левченко, 474), молотом (Жив. ст., стр. 365—386), палицей (Коргуев, 11);
г) бросит яйцо в мяло Кащею (Романов, III, 8), в огонь (Иван Богдавець бросил в печь яйцо, и оно «лоп, а Костій из стольца — брик и неживый став» — Чубинский, 64, ср. Романов VI, 1);
д) яйцо «переворачивает с одной руки на другую» (Чернышев, 35).35
____________
35 У Никифорова, Ск., 98, хотя герой и добывает яйцо, убивает Кащея драчун-дубинка. Сказка Красноженова, 20 не доведена до конца, и о смерти Кащея не говорится; не говорится об этом и в сказке Никифорова, 11, где герой добывает яйцо, в котором находится утка — царская дочка; она указывает ему путь к Кащею.
2
Если для первой группы сказок о Кащее Бессмертном центральной частью является эпизод добывания яйца, заключающего в себе смерть Кащея, то для второй группы стержнем повествования становится добывание волшебного коня, приносящего гибель Кащею.
Количество сюжетов, используемых рассказчиками подобных сказок, совсем невелико, и почти все они уже отмечены нами в предыдущей группе. Это — Мышь и воробей (Андреев—Пропп, 222*В); Два брата (303); Чудесное бегство (313 В, С); Муж ищет исчезнувшую или похищенную жену (400 А); Обманутые лешие (518); Животные зятья (552); Благодарные животные (554); Иван-Медвежье ушко (650А).
Семь (из двенадцати) вариантов сказок на рассматриваемую тему, несмотря на то что записаны в различное время и на территориях, удаленных подчас друг от друга на почтительное расстояние, отличаются удивительным постоянством состава. Они неизменно состоят из трех сюжетов, контаминирующихся в такой последовательности: «Животные зятья» — «Муж ищет исчезнувшую или похищенную жену» — «Благодарные животные» (Афанасьев, 159; Худяков, 22; Эрленвейн, 31; Коргуев, 8; Комовская, Пред., 90; Романов, VI, 23; Левченко, 512).36
____________
36 Те же сюжеты и в том же сочетании мы встречаем и в некоторых других сказках, но в них главным отрицательным персонажем выступает не Кащей, а Нячисьтык (Романов, VI, 26), Змей (Рудченко, I, 44; Романов, VI, 26, вариант, стр. 246—247), у Мордовцева, стр. 370—376 — черт, но сказка представляет сочетание двух последних сюжетов.
По месту записи все печатные варианты распределяются следующим образом: 7 приходится на Россию, 4 — на Белоруссию и 1 — на Украину.
Как и в предыдущей группе сказок, конфликт между героем (Иван-царевичем, Иваном-русским богатырем и пр.) и Кащеем возникает исключительно из-за женщины. Похищение Кащеем женщины (главным образом, жены героя) составляет неотъемлемый и обязательный мотив сказки. Небезынтересно отметить, что в большом количестве вариантов героиня носит постоянное имя Марьи — Марья Моревна (Афанасьев, 159; Худяков, 22; Комовская, Пред., 90), Маръя Маръяна (Романов, VI, 23), Марья-царевна (Эрленвейн, 31).
Наряду с уже знакомыми нам по предыдущей группе сказок мотивами добывания героем жены (кража одежды у одной из купающихся девиц-оборотней, уступка чудесных предметов красавице),37 сказки на сюжет «Кащеева смерть от коня» знают и такой, как женитьба героя на воинственной женщине-богатырке (Афанасьев, 159; Худяков, 22; Комовская, Пред., 90; Левченко, 512; Романов, VI, 23).
____________
37 Эти мотивы в рассматриваемой нами группе сказок представлены: Эрлейвейн, 31; Красноженова, 19, Коргуев, 8; Потявин, 6; Романов, VI, 12.
Сила ее настолько велика, что одной рукой или ногой она побивает целую армию (Худяков, 22). Героини панна Семійонна (Левченко, 512) и Маръя Маръяна, Кипськая Королевна (Романов, VI, 23) трижды сражаются с войсками Кащея Бессмертного, побеждают их, а самого Кащея забирают в плен. Возможно, что причиной открытого выступления женщин-богатырш против Кащея является его попытка силой овладеть ими. Недаром же Маръя Маръяна, предлагая руку своему избраннику Ивану Ивановичу, говорит, что за нее Кащей сватался, да она не пожелала «за яго иттить» (Романов, VI, 23).
Незадачливое сватовство является причиной пленения Кащея и в сказке (Коргуев, 8), где Елена Прекрасная «зладила» его не в тюрьму, как последующих своих многочисленных женихов, а взяла «стяпала» его в котел, под которым был разведен огонь, да и закрыла крышкою. У Худякова, 22 сам Кащей сообщает, что он «уже здесь пятнадцать лет засажен за красоту Анастасии Прекрасной», а что это значит — рассказчик поясняет: «Она за свою красоту его посадила, значит, обманом».
Сказка «Кащеева смерть от коня» разрабатывает всего один тип запрета, нарушение которого героем ведет к освобождению Кащея — не заходить в помещение (комнату, покои, чулан, кладовую, амбар, будочку, слуп), которое или «дрянным лычком завязано», или, наоборот, заперто «за двенадцатью дверями, за двенадцатью цепьми» (Афанасьев, 159; Худяков, 22; Эрленвейн, 31; Записки, I, 55; Коргуев, 8; Комовская, Пред., 90; Потявин, 6; Левченко, 512; Романов, VI, 12, 23, 35).38
_____________
38 В остальных двух вариантах (Красноженова, 19; Сержпутовский, Ск., 72) запреты отсутствуют.
В каком же виде предстоит Кащей герою, когда тот, нарушив строгий наказ жены, входит в запретное помещение?
Перед нами развертывается примерно та же картина, какую мы наблюдали в сказках первой группы: жалкое существо, внешний облик которого в большинстве случаев остается неясным, подвергается тяжким испытаниям. Иногда один, иногда вместе со своим конем, изнемогая от голода и жажды, Кащей или висит на цепях (ланцугах), или сидит прикованный ими к слупу и т. п. (Афанасьев, 159; Эрленвейн, 31; Комовская, Пред., 90; Потявин, 6; Левченко, 512; Романов, VI, 12, 23, 35), пребывает в огне, в котле, в кипящей смоле (Худяков, 22). Только в двух по сути дела вариантах облик Кащея приобретает относительную конкретность: у Коргуева, 8 он — человек, сидящий в котле, накрытом крышкой, под которым горит огонь, а в сказке «Русая Руса, тридцати братьев сестра» (Записки, I, 55) — «седой старик», «дряхлый человек»: «сидит седой старик, кипит в смоле, каждая жилка заперта на замочек; ключик лежал на окне».
Однако, как видно, старик сибирской сказки — это временное обличье Кащея, ибо стоило только герою «отворить» одну его жилку, чтобы «старик, — по словам сказки, — обратился в Кащея Бессмертного и полетел».
Сказке известны несколько способов, с помощью которых Кащей добивается своего освобождения. Одним из характерных способов для данной группы сказок является утоление жажды и голода Кащея (Афанасьев, 159; Коргуев, 8; Комовская, Пред., 90; Левченко, 512; Романов, VI, 12). Свои мольбы о хлебе и воде для себя и своего коня он иногда дополняет обещаниями спасти своего добродетели от трех смертей.39
____________
39 Это обещание может быть дано Кащеем и без просьбы о воде и пище — Эрленвейн, 31; Потявин, 6; Романов, VI, 35. У Романова, VI, 23 за выполнение своей просьбы Кащей обещает герою «еще прибавить три таких царства».
«Так ён [Кащ] и говора: эй, Иван Знайдён! покорми ты мяне! Я тебе три разы от смерти отрятую! — Чим жа тябе кормить? — А принеси мне булку хлеба! Ён булку хлеба пошов, принёс. Ен сам есть и коня ко́рмя, сам есть и коня кормя. Булку хлеба зъев, другия про́ся. Ен пошов, другую принёс. Ен сам есть и коню дае́ть, сам есть и коню дае́ть. Изьев дьве булки, третьтія прося. Ен пошел и третія принёс. Кащ сам есть и коня кормя, сам есть и коня кормя. Подъев. Тяпер, говора, покормив, и напой. Приняси мне вядро воды! Ен принёс. Ен сам пье́ и коня поя, сам пъе́ и коня по́я. Вядро выпив, другого прося. Ен пошов, другое принёс. Кащ сам пъе и коня по́я, сам пъе́ и коня по́я. Выпив два вядра, третьтяго прося. Ен принёс. Ен сам пъе́ и коня по́я, сам пъе́ и коня по́я. Напився. Тяпер, сам оторвався, и конь оторвався» (Романов, VI, 12, ср.: Кор-гуев, 8; Левченко, 512).
В ответ на сочувствие и великодушную помощь героя Кащею, находящемуся в крайне бедственном положении, это вероломное существо и здесь, как в сказках первой группы, платит за это черной неблагодарностью, которая звучит и в его словах, пронизанных злой издевкой, и проявляется в его неблаговидных поступках.
«Вот жа, гово́ра [Кащей], Иван Знайдён: за твою хлеб-соль жана моя, а не твоя! Во́ й поехав. И стрев ён жану [Ивана], узяв с собою и повёз у другие шкляные горы» (Романов, VI, 12).
С захваченной женщиной Кащей или остается жить на месте или чаще уезжает (улетает) в «свое царство», на «шклянную гору» и пр., заставляя героя горько раскаяться в совершенной им ошибке и предпринять энергичные меры к освобождению своей жены.
Положение женщины в плену Кащея аналогично тому, что мы уже видели по группе сказок «Кащеева смерть в яйце»: царевну, невесту Коваля, Кащей «запер в трыма́е ее ў каме́нных пала́цах пад двана́нцацю замками» (Сержпутовский, Ск., 72); Анастасия Прекрасная, хотя и живет «в огромном дворце», выглядит «как мученая все равно» (Худяков, 22), «плохая преплохая» на вид и Марья-царевна (Эрленвейн, 31); Елена Прекрасная (Коргуев, 8), панна Семійонна (Левченко, 512), Маръя Маръяна (Романов, VI, 23) выполняют черную работу: с ведрами ходят на речку за водой; той же Маръе Маръяне приходится отбиваться от назойливого сватовства Кащея и т. д.
В сущности мало в чем изменяется и образ жизни Кащея. Когда герой является к Кащею, чтобы увезти свою жену, то тот часто оказывается в отлучке. В ту пору его «дома не случилось» или он «на охоте был» (Афанасьев, 159), улетал (уезжал) на Русь (Худяков, 22) или «неизвестно куда», «в другое царство», «в другой город» (Романов, VI, 12), гулял «в чистом поле, в широком раздолье» (Записки, I, 55).
Как правило, свои поездки Кащей совершает на вещем коне, что́ является уже своеобразной чертой рассматриваемой группы сказок. Именно конь трижды предупреждает своего хозяина о тайном увозе его пленницы Иваном-царевичем и пр.,40 трижды пускается в погоню и трижды запросто догоняет беглецов.41
____________
40 У Худякова, 22 об этом предупреждает «недух, голубем обороченный»: «Что ты, Кощей Бессмертный, пьешь, гуляешь, а о своих землях не знаешь! Иван-русский богатырь увез Анастасию Прекрасную»; у Романова, VI, 35 — сокол, соболь, конь: «Сокол засвистав, соболь завыв, а конь зарзав».
41 У Потявина, 6 Кащей догоняет беглецов на треногой козе.
«Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?» — спрашивает Кащей своего коня при первом увозе Иваном-царевичем Марьи Моревны, и конь отвечает: «Иван-царевич приходил, Марью Моревну увез».42 — «А можно ли их догнать?» — «Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб поесть, да тогда вдогонь ехать — и то поспеем».
____________
42 В сказке «Русая Руса, тридцать братьев сестры» (Записки, I, 55) после каждого сообщения коня об увозе Русой Русы Кащей сам определяет, где находятся беглецы, для чего приказывает: «Семерыя дети! принесите мне семерыя вилы, поднимите мои тяжелые брови! Посмотрю я, далеко ли едет Неугомон-царевич».
Перед второй погоней диалог между Кащеем и конем в точности повторяется, но на вопрос Кащея, «можно ли догнать их?» конь дает такой ответ: «Можно ячменю насеять, подождать, пока он вырастет, сжать — смолотить, пива наварить, допьяна напиться, до отвала выспаться да тогда вдогонь ехать — и то поспеем!»
Перед третьей, завершающей погоней, ни вопроса, «можно ли догнать их?», ни ответа на него — нет. Кащей, говорится в сказке, поскакал, догнал Ивана-царевича и уже не простил ему, как прощал до этого, припоминая его доброту, «что водой напоил», а «изрубил его в мелкие куски и поклал в смоляную бочку; эту бочку скрепил железными обручами и бросил в синее море, а Марью Моревну к себе увез» (Афанасьев, 159. Ср.: Эрленвейн, 31; Записки, I, 55; Коргуев, 8; Комовская, Пред., 90; Романов, VI, 12, 23; Левченко, 512).
Как в этих, так и других вариантах Кащей разрубает, разрывает, снимает (срубает) голову, сжигает героя, но, попутно заметим, нигде не съедает его.43
____________
43 У Романова, VI, 12 герой, превратившись в невидимку, вовсе избегает расправы, а у Сержпутовского, Ск., 72, мотив этот вообще выпадает из-за своеобразного построения самой сказки.
Мотив воскрешения героя главным образом его зятьями (Вороном, Соколом, Орлом и пр.) или другими доброжелателями при помощи живой и мертвой воды ничем не отличается от соответствующего мотива сказок первой группы. В дальнейшем перед героем стоит задача достать такого коня, который не только не уступал бы Кащееву коню, но и превосходил бы его по силе и скорости. Выполнить эту трудную задачу герою помогают благодарные животные (волки, медведи, дятлы, пчелы и пр.).44 Они трижды собирают разбредшийся в разные стороны табун чудесных кобылиц, которых по заданию Бабы-Яги (старухи-волшебницы, вдовы богатыря, тетки или матери Кащея) в течение трех дней пасет герой, получая за это от нее на выбор желанного коня или жеребенка.45
____________
44 У Потявина, 6 крылатого коня дарят Ивану-царевичу его чудесные зятья.
45 В сказке «Анастасья Прекрасная и Иван-русский богатырь» (Худяков, 22) эпизод добывания коня разрабатывается иначе. Анастасья Прекрасная, расточая притворные ласки, выспрашивает у Кащея Бессмертного, где такого, как у него, коня можно достать? «Есть, — говорит [Кащей], — эдакая кобылица, ходит за морем, и за ней ходит двенадцать полков волков. И она только один час бывает жереба. И стоит лазоревое древо за морем. Она под это древо подбежит, все равно как ветер, сейчас ляжет, в одну минуту ожеребится, сама убежит опять. Сейчас волки: двенадцать полков волков прибегут и этого жеребенка разорвут. Только никто не может его достать!» Иван-русский богатырь отправляется на поиски этого жеребенка. С помощью благодарных бобра и пчел он добывает его. Бобер перевозит его через море к «лазоревому древу», а пчелы (их налетело «тьма тьмущая») заставляют волков прекратить погоню за ним.
В случае, если выбор падает на самого «плохенького», «паршивого», «коросьливого» коня или жеребенка, то перед тем как вступить в битву с Кащеем, этот конь или жеребенок чудесным образом преображается — делается сильным и могучим, стоит только ему попастись «зарю на ячмене, зарю на пшенице и зарю на овсе» (Романов, VI, 12), испить молока матери-кобылицы (Записки, I, 55), постоять в церкви (Худяков, 22) и т. п.
Сказка по-разному изображает гибель Кащея во время погони. Смерть его может наступить от удара в лоб копытом коня Ивана-царевича (Афанасьев, 159; Комовская, Пред., 90), от бешеной скачки, когда даже конь под ним издыхает, а у него перед кончиной «язык волочитца на аршин у глотки» (Коргуев, 8; ср. Эрленвейн, 31), наконец, от удара о землю в результате падения с коня.
Кащея обычно сбрасывает с большой высоты его собственный конь, который вступает на ходу в сговор со своим родным младшим братом — конем героя.46
____________
46 У Потявина, 6 Кащей садится на нарочно подставленного ему крылатого коня Ивана-царевича и падает с него, когда Иван-царевич произносит: «Эх, конь, подними своего послушника под небеса и расшиби его вдребезги». В Записках, I, 55 конь Неугомон-царевича, поднявшись выше своего старшего брата — Кащеева коня, бьет копытом Кащея, тот падает прямо в огонь и сгорает.
«От ён [Кащеев конь] яго [Кащея] узнёс под небеса и пусьтив яго сь сябе. Ен як лятев — ударився об сырую землю, об белый камянь — рассыпився дробней горного маку!» (Романов, VI, 12).
В других вариантах при падении Кащей разбивается «на дробный мак» (Романов, VI, 35), «на порох» (Левченко, 512), «на маслёнку» (Романов, VI, 23). У Худякова, 22 труп Кащея сжигается, а пепел развеивается.
В последней, третьей группе сказок Кащей Бессмертный (или просто Кащей) появляется спорадически, подменяя собой другие, более устойчивые и популярные для определенного типа сюжетов персонажи. Он можег быть злым чародеем, обернувшим дочь короля в лютую змею — Афанасьев, 270 (Андреев—Пропп, 401 и 569); любовником жены Ивана-крестьянского сына — Записки, II, 27 (315*В); злым волшебником, похитителем Светланы Прекрасной — Ковалев, 12 (402, 400 А); тестем Егора Несчастного— Соколовы, 59 (465 А); противником Ивана Плешивого — Соколовы, 144 (532); владельцем кувшина о двенадцати рыльцах — Соколовы, 152 (315А); Морским царем — Карнаухова, 102 (313В); Огненным щитом, Пламенным Копием — Коргуев, 36 (*650 I); любовником царской дочери — жены Ивана-купецкого сына — Магай, 3 (560); царем — тестем Алеши Голопузова — Карельск., 4 (1640); царем — отцом двенадцати дочерей, в том числе Елены Прекрасной — Волог., 11 (707 и 313); соблазнителем сестры Ивана — Романов, III, 3 (315 А), наконец, рыбой-Кащеем — Романов, III, 7, вариант, стр. 66 (315 А).
Во всех перечисленных нами сказках Кащей трактуется как отрицательный тип. Вообще в богатом восточнославянском сказочном репертуаре мы можем назвать лишь одну сказку, где Кащей играет положительную роль, являясь помощником героя вместо обычных Медного лба, Вихря и пр.47
____________
47 Афанасьев, 124, вариант 3, стр. 486 (Андреев—Пропп, 502).
Итак, следуя за народной сказочной традицией, мы попытались на конкретном материале воспроизвести облик Кащея Бессмертного — одного из ярких персонажей восточнославянской, главным образом русской и белорусской сказки. Мы установили, что сказки о Кащее Бессмертном делятся на три группы, из которых первая (на сюжет «Кащеева смерть в яйце») является наиболее многочисленной и типичной на данную тему. Что касается самого имени Кащея, то оно остается твердо закрепленным за жанром волшебно-фантастической сказки и в другие сказочные жанры не переходит.48
____________
48 «Сказка об Алеше голопузом» (Карельск., 4), хотя и отнесена в «Указателе сказочных сюжетов» к отделу анекдотов (№ 1640), по своему характеру она все же представляет, на наш взгляд, одну из разновидностей волшебно-фантастической сказки пародийно-сатирического характера.
Кроме волшебно-фантастических сказок, имя Кащея знает былина об Иване Годиновиче (см., например, «Песни, собранные П. Н. Рыбниковым», ч. I, М., 1861, № 33; «Онежские былины, записанные А. Ф. Гольфердингом». СПб., 1873, № 51). Здесь Кащей (Кощей, Кощег), именуемый сыном Трипетовичем, отбивает у Ивана Годиновича жену Марью Дмитриевну и погибает от собственной стрелы, пущенной в вещего ворона, который предвещает, что владеть Марьей Дмитриевной все же не Кащею, а Ивану Годиновичу:
Услыхал Кощей сын Трипетовичь
Toe воронино увещевание,
Скочил Кощей на резвы ноги,
Хватил Кощей тугий луг,
Натягал тетивочку шелковую,
Кладывал стрелочку каленую,
Стрелил-то во черна ворона,
Стрелил, не попал в его,
Зашел он опять во белой шатер,
Так эта стрела взад обратилася,
Пала ему в буйну голову:
Облился он кровью горючею,
Пришла тут Кощею горька смерть.
(Рыбников, I, стр. 200).
К этому следует добавить, что имя Кащея Бессмертного, насколько нам известно, в сказочной традиции других народов, в том числе южных и западных славян, не встречается,49 хотя сам сюжет сказки носит международный характер,50 а ее отдельные мотивы и образы восходят к глубокой древности.51
____________
49 За исключением одной польской сказки (K. Erbin. Slovanská čitanka. Praha, 1865, str. 104)i, где Kościej nieśmiertelny заступает место морского царя (см.: Афанасьев. Народные русские сказки, т. I, Изд. 3. М., 1897, стр. 227).
50 См.: Aarne—Тhоmрsоn. The types of the folktale. A classification and bibliography. Antti Aarne’s Verzeichnis der Märchentypen, translated and enlarged by Stith Thompson. F. F. Communications, № 74, Helsinki, 1928.
51 См.: Д. А. Сперанский. Из литературы древнего Египта. Вып. I. Рассказ о двух братьях. СПб., 1906.
В чем же заключаются специфические черты сказочного образа Кащея? Носителем каких нравственных качеств он является?
Отвечая на эти вопросы, мы не можем согласиться с рядом положений, высказанных на этот счет некоторыми из наших предшественников.
В трактовке образа Кащея существует две крайности. Одни исследователи чрезвычайно архаизируют его, другие напротив, модернизируют и упрощают.
Нам представляется, например, не совсем верным утверждение, что нередко Змей и Кащей «заменяют друг друга, так что в одной и той же сказке в одном варианте действующим лицом является змей, а в другом — Кощей Бессмертный».52 Нужно сказать, что такая замена — сравнительно редкое явление для сказок на тему «Кащеева смерть в яйце», в чем мы могли наглядно убедиться при рассмотрении самих сказочных материалов.53
____________
52 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах, т. I. Изд. 3, под ред. А. Е. Грузинского. М., 1897, стр. 227 (примечание).
53 Это не значит, конечно, что все функции Кащея в сказке принадлежат только ему одному и являются для него исконными и специфическими, — многие из них приписываются и другим сказочным персонажам (Змею, Чуду-Юду, Лешему и пр.), например, похищение женщины, смерть от волшебного коня, пребывание в запретном помещении и освобождение из него и т. п. (см.: В. Я. Пропп. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946). Но если между действиями Кащея и других сказочных персонажей наблюдается известный параллелизм, то по своим качествам, атрибутам Кащей остается колоритной фигурой восточнославянской сказки.
Должно быть до предела ограничено категорическое заявление Е. Ф. Карского о том, что Кащей людоед.54 Не может убедить при этом и ссылка исследователя на сказку «Хортки» (Романов, III, 3), поскольку Кащей в ней случайная фигура, представляющая собой ту редкую замену Змея, о которой мы только что говорили.
____________
54 Е. Ф. Карский. Белорусы, т. III. М., 1916, стр. 464.
Возражения вызывает обобщающая интерпретация образа Кащея в книге В. П. Аникина «Русская народная сказка» (М., 1959). «Сказки, — утверждает В. П. Аникин, — рисуют Кощея высохшим костлявым стариком с запавшими горящими глазами» (стр. 146).
По нашим наблюдениям, такого внешнего портрета Кащея Бессмертного народная сказка не дает.55
____________
55 Правда, имеется две сказки — «Светлана Прекрасная» (Ковалев, 12) и «Жар-птица» (Сказкин, 20), — где внешность Кащея очерчена достаточно определенно. Но, во-первых, сказка Ковалева не имеет прямого отношения к двум основным группам сказок о Кащее Бессмертном, которые мы разбирали (в «Указателе сюжетов» сказка зарегистрирована под №№ 402, 400А), и, во-вторых, обе сказки принадлежат современным рассказчикам-грамотеям, на творчество которых, как это отмечают исследователи (Э. В. Гофман, С. И. Минц, Н. Д. Комовская), большое воздействие оказала книга.
Он может выглядеть и иначе — молодым, могучим, под стать богатырю, способным поднимать меч в «пятьсот пуд», сражаться с противниками один на один и побеждать. В большом же количестве вариантов судить о внешности Кащея не представляется возможным — это эфемерное существо, которое летает, висит на одном волоске, горит и не сгорает в огне и т. п.
Очевидно, при создании портрета Кащея Бессмертного В. П. Аникин опирался не на подлинно народную сказку, а на ту часть литературы, о которой мы говорили в самом начале нашей статьи.
Сомнительно, обладает ли Кащей и другими чертами, которыми наделяет его Аникин, ссылаясь на сказочную традицию. Например, будто бы он является «владыкой злата и серебра», скрягой — стариком, «чахнущим над златом».56 Правда, как мы видели, в некоторых сказках говорится о Кащее как о богатом хозяине, властителе замка и даже целого государства, но только в двух-трех из них упоминаются принадлежащие ему золото и серебро. Впрочем, и эти исключения отнюдь не свидетельствуют о том, что Кащей «чахнет» над своими сокровищами.
____________
56 Роль «скупого хранителя сокровищ», между прочим, отводил Кащею и А. Н. Афанасьев («Поэтические воззрения славян на природу», II, М., 1868, стр. 594). О сказочном Кащее, как богатом, костлявом, худом и злом старике, говорится в различных словарях русского языка, в том числе «Толковом словаре русского-языка» под ред. Д. Н. Ушакова (I, М., 1935, стр. 1494).
К тому же сказки с избытком наделяют богатствами и многих других действующих лиц (Бабу-Ягу, Змея и пр.), и все же мы никак не можем утверждать, что они «чахнут» над ним.57
____________
57 Вот, например, говорится в сказке «Иван-Горошко» (Карнаухова, 89): «Иван пошол по двору [убитого змея], зашол в темный коридор, видит двери; сшиб и золота очень много видит. Ну, он взял бычьи кожи, связал из двести штук суму, нашол цепь большую и наклал полну суму золота».
«Сказка, — далее утверждает Аникин, — весьма определенно говорит, что Кощей — вооруженный захватчик» (стр. 146). Однако как раз ни «определенно», ни тем более «весьма определенно» сказка не говорит о Кащее как захватчике, да при том вооруженном. Лишь в очень ограниченном количестве вариантов Кащей ведет войны («отлетает на войну»), однако что это за войны, с кем и из-за чего он их ведет, — сказка не раскрывает; в других же сказках, как мы могли убедиться, он не воюет, а охотится, или о его занятиях говорится неопределенно («летал по Руси»).
Вопреки утверждению Аникина нет ни одной восточнославянской сказки, в которой бы Кащей — это «антропоморфное существо» — наделялось многими, как он пишет, «откровенно религиозными чертами» (стр. 146). Неужели чудесная способность Кащея прибавлять и убавлять людям век может считаться «религиозной чертой»?!
Исследователь явно грешит против истины, когда говорит не о смерти, а о душе Кащея, будто бы заключенной в яйце. Образ Кащея, читаем мы на стр. 146—147 «Русской народной сказки», «по-своему запечатлел представление о возможности нахождения души живого существа где-то далеко от ее обладателя. Душа Кощея скрыта в яйце, а яйцо в гнезде, а гнездо на дубе, а дуб на острове, расположенном в безбрежном море» (стр. 146—147). Но в том-то и дело, что не о душе Кащея толкует подавляющее большинство сказок, а о его смерти. А это, как нам представляется, не одно и то же.
Нарочитая модернизация образа Кащея, как видно, понадобилась Аникину для того, чтобы заключить, что в этом образе раскрылось «духовное убожество появившихся в обществе угнетателей», что религиозными чертами он наделен той социальной верхушкой, которая «нуждается в религии как средстве защиты» и что, наконец, внося в образ Кащея фантастику бессмертия, «известные силы в обществе пытались утвердить существующий порядок вещей на вечные времена» (стр. 146—147).
Явное преувеличение звучит в словах исследователя о Кащее, как «бездушном, жестоком губителе», в котором будто бы «нет ничего от человека». Действительно, Кащей народной сказки воплощает в себе хитрость, вероломство, коварство, неблагодарность. В то же время его натура, как не трудно заметить, сложна и противоречива. Скорее всего он — трагический персонаж: драматизм положения Кащея заключается в том, что он, доверившись близкой и любимой женщине и не подозревая с ее стороны вереломной измены, выдает ей сокровенную тайну своей жизни и гибнет.
В Кащее, как нам кажется, очень устойчиво сохраняются его мифологические и демонические черты, идущие от глубочайшей древности. Однако образ его — вопреки мифологической теории (Афанасьев и др.) — не статичен. Он развивается, в своем развитии становится олицетворением не только стихийных сил природы, но и в какой-то мере социальных сил общества, враждебных трудовому человеку, но, конечно, не в таком гиперболизированном масштабе, как это представляется В. П. Аникину.
Нельзя согласиться и с толкованием исследователем имени Кащея как производного от слова «Кош», понимая под ним старшего, главного в семье. Следует постоянно иметь в виду, что многие действующие лица сказок — все эти покатигорошки, незнайки, охи, найдены — получают имена и прозвища в зависимости от их реального положения и образа действия в рамках самого сказочного повествования. И потому объяснение имени Кащея, как нам кажется, надо в первую очередь искать в самой идейно-художественной системе сказки. Мы полагаем, что имя Кащея народная сказка прежде всего связывает с его положением раба, пленника, в котором он, действительно, очень часто пребывает в самом начале сказочного действия.58 Традиционная устойчивость сказки и помогла донести до наших дней это архаическое для современного языка имя в его древнерусском значении.
____________
58 Мысль о возможной тождественности сказочного Кащея и Кощея в «Слове о полку Игореве» (т. е. в его древнерусском значении, как пленника, раба, слуги) в свое время высказал П. Меліоранский в статье «Турецкие элементы в языке „Слова о полку Игореве“» (Изв. Отд. русск. яз. и словесн. АН, 1902, т. VII, кн. 2, атр. 292).
В литературе имеются и другие объяснения этимологии и происхождения имени Кащея. Так, по Далю Кащей (Кощей) — это «сказочное лицо, вроде вечного жида, с прилагательным бессмертный, вероятно, от сл. кастить, но переделано в Кощей от кости, означая изможденного непомерно худобою человека, особенно старика, скрягу, скупца и ростовщика, корпящего над своею казною» (В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. II, М., 1955, стр. 101). На родственность слова Кощей (в той форме, в которой оно употребляется в народной речи) с корнем глагола «кастить», т. е. «позорить», «посрамлять», указывал также Д. А. Сперанский, но интерпретировал его по-своему: «В этом [т. е. в значении позорить, посрамлять] как будто отражается намек на искалеченное состояние самой натуры евнуха-Кощея». Тот же исследователь имя Кащея исторически связывал с легендарным князем Битиу — сначала правителем области Каушу (т. е. Эфиопии), а затем — фараоном Древнего Египта (Д. А. Сперанский. Из литературы Древнего Египта, стр. 119—120.).
Сокращения
Азадовский, Верхн. — М. К. Азадовский. Верхнеленские сказки. Изд. 2. Иркутск, 1938.
Андреев — Н. П. Андреев. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Л., 1929.
Акимова — Т. М. Акимова. Фольклор Саратовской области. Саратов, 1946.
Афанасьев — Народные русские сказки А. Н. Афанасьева, в трех томах. М., 1957.
Башк. — Русское народное творчество Башкирии. Сост. С. И. Минц, Н. С. Полещук и Э. В. Померанцева. Уфа, 1957.
Белом. — Сказы и сказки Беломорья и Пинежья. Зап., вступ, статья и комм. Н. И. Рождественской. Архангельск, 1941.
Волог. — Сказки и песни Вологодской области. Сост. С. И. Минц и Н. И. Савушкина. Вологда, 1955.
Воронежск. — Песни и сказки Воронежской области. Ред. Ю. М. Соколова и С. И. Минц. Воронеж, 1940.
Господарев — Сказки Ф. П. Господарева. Зап. текста, вступ, статья и примеч. Н. В. Новикова. Петрозаводск, 1941.
Гуревич — Русские сказки Восточной Сибири. Сборник А. Гуревича. Иркутск, 1938.
Жив. ст. — Живая старина, XXI (1912), вып. II—IV.
Записки — Зап. Красноярск, подотд. Вост.-Сиб. отд. Русск. геогр. общ. по этнографии, т. I, вып. 1, Красноярск, 1902; вып. 2, Томск, 1906.
Зеленин, Пермск. — Зеленин. Великорусские сказки Пермской губернии. Петроград, 1914.
Калинников — И. Ф. Калинников. Сборник сказок Орловской губернии (печатание приостановлено на первых листах, 1918).
Карельск. — Русские сказки Карелии. Подг. текстов, статья и комм. М. К. Азадовского. Л., 1947.
Карнаухова — И. В. Карнаухова. Сказки и предания Северного края. Л., 1934.
Ковалев — Сказки И. Ф. Ковалева. Сост. Э. Гофман и С. Минц. Летописи Гос. лит. музея, кн. 11, М., 1941.
Комовская, Пред. — Н. Д. Комовская. Предания и сказки Горьковской области, Горький, 1951.
Коргуев — Сказки М. М. Коргуева. Зап., вступ. статья и комм. А. Н. Нечаева. Петрозаводск, 1939.
Красноженова — М. В. Красноженова. Сказки Красноярского края. Л., 1937.
Куприяниха — А. М. Новикова и И. А. Оссовецкий. Сказки Куприянихи, Воронеж, 1937.
Левченко — Казаки та оповідания з Поділля в записях 1850—1860-х рр., вып. I—II. З передмовою акад. А. М. Лободы. Упорядкував М. Левченко. У Києві, 1928.
Магай — Сказки Магая (Е. И. Сороковикова). Зап. Л. Элиасова и М. Азадовского, Л., 1940.
Мордовцев — Малорусский литературный сборник. Издал Д. Мордовцев. Саратов, 1859.
Никифоров — А. И. Никифоров. Победитель змея (из северно-русских сказок). Советский фольклор, № 4—5, 1936, стр. 143—242.
Никифоров, Ск. — Севернорусские сказки в записях А. И. Никифорова. Издание подгот. В. Я. Пропп, М.—Л., 1961.
Ончуков — Н. Е. Ончуков. Северные сказки. СПб., 1908.
Потявин — Народная поэзия Горьковской области, вып. 1. Сост. и ред. В. Потявин. Горький, 1960.
Приб. — А. В. Гуревич и Л. Е. Элиасов. Старый фольклор Прибайкалья. Улан-Удэ, 1939.
Пропп — В. Я. Пропп. Указатель сюжетов. В кн.: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах, т. III, М., 1957, стр. 454—502.
Роздольский — О. Роздольский. Галицькі народні казки — Етнографічний збірник, VII, 1899, у Львові.
Романов — Е. Р. Романов. Белорусский сборник, вып. III. Витебск, 1887; вып. VI, Могилев, 1901.
Рудченко — И. Рудченко. Народные южнорусские сказки, вып. 1—II. Киев, 1869—1870.
Садовников — Д. Н. Садовников. Сказки и предания Самарского края. СПб., 1884.
Сержпутовский, Ск. — А. К. Сержпутовский. Сказки и рассказы белорусов полешуков, СПб., 1911.
Сиб. — Сказки из разных мест Сибири. Под ред. М. К. Азадовского. Иркутск, 1928.
Сказки XIX в. — Русские сказки в записях и публикациях первой половины XIX века. Сост., вступ, статья и комм. Н. В. Новикова. М.—Л., 1961.
Сказкин — Сказки М. А. Сказкина. Вступ, статья, зап. и ред. текстов Н. Д. Комовской. Горький, 1952.
Соколовы — Б. и Ю. Соколовы. Сказки и песни Белозерского края. М., 1915.
Тамб. — Тамбовский фольклор. Ред. и предисл. Ю. М. Соколова и Э. В. Гофман. Тамбов, 1941.
Худяков — Великорусские сказки в записях И. А. Худякова. Издание подгот. В. Г. Базанов и О. Б. Алексеева. М.—Л., 1964.
Цейтлин — Г. Цейтлин. Поморские народные сказки. Изв. Арханг. общ. изуч. Русск. Сев., №№ 2 и 3, 1911.
Чернышев — В. И. Чернышев. Сказки и легенды пушкинских мест. М.—Л., 1950.
Чубинский — П. П. Чубинский. Труды этнографическо-статистической экспедиции в западно-русский край, снаряженной Русск. геогр. общ., т. II, отд. 1, СПб., 1878.
Эрленвейн — А. А. Эрленвейн. Народные сказки, собранные учителями Тульской губернии. М., 1863.
7 апреля 2023, 20:30
0 комментариев
|
|
| tehne.com © 2011—2024 Все права защищены. |
Если у вас есть интересная для нас
информация – пишите на почту [email protected] |
|
Сайт разработан
Лабораторией дизайна «Pixel»© 2012 |
Комментарии
Добавить комментарий