Портреты архитекторов из журнала «Зодчий»: А. П. Брюллов, Л. В. Даль, И. А. Мерц

Новый цикл публикаций — «Портреты, биографии и некрологи архитекторов из журнала „Зодчий“». В 1-м выпуске размещаем материалы по следующим архитекторам: Брюллов Александр Павлович (1798—1877), Даль Лев Владимрович (1834—1878), Мерц Иван Александрович (1834—1876).

 

Зодчий (рус. дореф. Зодчiй) — ежемесячный (с 1902 г. — еженедельный) архитектурный и художественно-технический журнал, издавался в Санкт-Петербурге с 1872 до 1924 гг. Журнал издавался Императорским Санкт-Петербургским обществом архитекторов. Публиковал статьи по вопросам архитектуры, строительного искусства, технического образования, строительного законодательства, городского благоустройства, истории архитектуры, а также программы архитектурных конкурсов, сведения о художественно-технических выставках, отчёты общества, биографии и некрологи архитекторов и др. Все выпуски журнала в библиотеке Технэ.

 

Почтить память Льва Владимировича Даля, выдающегося по своим дарованиям и знаниям художника-археолога, стало первой мыслью членов С.-Петербургского Общества архитекторов после кончины незабвенного их сочлена, слишком рано и навсегда покинувшего обширное поле своих ценных для русского искусства трудов. Это вызывалось не только сожалением об утрате собрата, глубоко почитаемого всеми знавшими его, но и твердым сознанием своего нравственного долга — выразить, в той или другой форме, дань живущих усопшему, о заслугах и трудах которого свидетельствовало бы потомству нечто вещественное. С этой целью С.-Петербургское Общество архитекторов приняло меры к собиранию материалов и сведений о трудах Л. В. Даля и предположило открыть между членами подписку на сооружение ему надгробного монумента, достойного памяти зодчего-археолога. Собирание необходимых материалов для должной оценки трудов и творений Даля представило не мало затруднений, так что ко времени воспроизведения портрета его, приложенного к № 1 журналу «Зодчий» в 1880 году, не представлялось возможным составить сколько-нибудь обстоятельный очерк, и только в настоящее время, в ожидании осуществления проекта постановки надгробного памятника, явилась, наконец, возможность исполнить это намерение.

 

До какой степени важна настоящая заботливость СПб. Общества архитекторов об увековечении памяти о Л. В. Дале, можно судить уже по тому, что в текущем году, в собрании 17-го февраля, оно впервые узнало от своего члена-корреспондента академика архитектуры К. М. Быковского, что могила покойного в Москве находится на кладбище Ваганьковского монастыря, рядом с могилами его родителей и племянника, что на ней нет даже деревянного креста и что место для постановки памятника не представляет необходимого простора, имея не более 1½ аршин в квадрате свободного пространства. Что же касается до коллекции рисунков и чертежей, то, по собранным им сведениям, таковые имеют вид систематизированного альбома, находящегося у сестры покойного, Ольги Владимировны Демидовой. Собрание положило войти в сношения с родными Даля о постановке памятника и приобретении в библиотеку Общества альбома, который предварительно решено выставить на предстоящей художественно-промышленной выставке в Москве. По предложению старшины Общества И. С. Китнера, посетившего могилу Даля и подтвердившего неприглядное состояние ее, Общество, в собрании 5-го мая, постановило задать конкурс на составление проекта памятника, средства же на исполнение монумента собрать по подписке. Чрез неделю уже собранию был доложен правлением проект главных условий программы конкурса, по которым требовалось, чтобы памятник, построенный из гранита и мрамора, выражал идею, что под ним покоится прах архитектора-археолога, и для выдачи премий (в 150, 100 и 50 руб.) назначалось из средств Общества 300 руб. Для собрания необходимой на памятник суммы, пока составлявшей в то время 464 руб., постановлено подписку распространить в Московском архитектурном и Императорских Русском и Московском археологических Обществах, в Академии художеств, а также в строительном совете Московской городской управы. В конкурсную комиссию судей избраны действительные члены Общества Д. И. Гримм, И. С. Китнер, Е. А. Сабанеев и члены-сотрудники Г. Ф. Руджия и М. В. Харламов, и об этих мерах Общества были оповещены своевременно обе сестры Л. В. Даля.

 

Таким образом, дело о сооружении памятника остановилось за пожертвованиями от вышеупомянутых обществ и учреждений, которые ожидаются в январе наступающего года и без которых невозможно в программе конкурса обозначить стоимость монумента, так как пока собрано в среде общества 464 руб. и обещано сестрами Л. В. Даля 500 руб., а всего — недостаточная сумма в 964 руб...

 

Лев Владимирович Даль, сын писателя и ученого В. И. Даля, известного в русской литературе под псевдонимом «Казака Луганского», родился 11-го июня 1834 г. в Оренбурге. О первых годах его детства и роде его «домашнего» воспитания мы не имеем сведений. Во всяком случае есть основание предполагать, что мальчика не слишком обременяли учебными предметами и с нежного возраста не приучали к систематическому, правильному труду, что и было, главным образом, причиной недостатка в нем устойчивости в таких годах, когда в юноше начинает более или менее определяться склонность к тому или другому роду деятельности. Дальнейшая его карьера, поэтому, складывается скорее под влиянием случайных обстоятельств, возбудивших в нем любовь к отечественной старине, чем под влиянием воспитания. Короче сказать, но нашему убеждению, Даль так же случайно стал археологом, как случайно, ранее того, попал в аудиторию университета и в ряды войск южной армии.

 

Из Оренбурга он вместе с отцом своим, получившим назначение в Петербурге при тогдашнем министре внутренних дел графе Л. Л. Перовском, переехал в столицу. Здесь, под влиянием, несомненно, отца, образованнейшего человека своего времени, он первоначально думал посвятить себя науке и с этой целью поступил в университет, где, однако, пробыл недолго и оставил университет, вероятно не удовлетворившись им. Поступив вслед затем в Императорскую Академию художеств учеником, он принялся с рвением за искусство и, вероятно, успешно окончили бы без перерыва свое художественное образование, если бы над Россией не разразилась гроза в конце царствования Императора Николая І. При восприимчивой, увлекающейся своей натуре, Лев Даль, едва совершеннолетний, не мог оставаться равнодушным, недеятельным зрителем тяжелого положения родины и мирно заниматься искусством в такое время когда со всех концов России собирались ратные люди на защиту ее от врагов.

 

В июне 1855 года, двадцати одного года от роду, молодой Даль покидает академию и поступает унтер-офицером в стрелковый полк Императорской фамилии, где в сентябре мы находим его уже в чине подпрапорщика, приобретенном им по выдержании установленного экзамена. С декабря начинается походная жизнь Даля, проведшего в этой новой обстановке три с половиною месяца (с 4-го декабря 1855 г. по 20-е марта 1866 г.) среди тягостей походной службы и в досужее время находившего себе отдых и развлечение в ведении путевого графического дневника. Всякий попадавшийся ему на пути предмет, почему-либо привлекший его внимание, молодой воин-художник зарисовывает на листах своего походного альбома. Участвовать в военных действиях Далю не пришлось, так как замирение наступило ранее чем полк его успел достигнуть места борьбы. В начале августа 1850 г. мы находим Даля уже в Москве, в отряде гвардейских войск, собранных по случаю предстоявшего торжества коронования Императора Александра II, по совершении которого Даль прожил здесь весь сентябрь месяц и в это время был произведен, за отличие, в первый офицерский чин. Военная служба в мирное время, повидимому, показалась ему мало привлекательной, так что, получив в 1857 г. (30-го августа) чин подпоручика, Даль не пожелал продолжать эту несродную ему карьеру и чрез полтора месяца покинул военную службу навсегда.

 

С этого времени в деятельности его происходит резкий поворот. Он возвращается опять в Петербург, вторично поступает на архитектурные курсы в Академию, где всецело предается изучению избранной специальности. Насколько успешно достигает своей цели талантливый художник, можно судить потому, что уже в апреле 1858 года Академия художеств присуждает ему 2-ю золотую медаль за прекрасно-исполненный проект римско-католического собора с домом призрения для 50-ти больных, а через год — 1-ю золотую медаль за проект роскошных бань. Окончив курс с званием классного художника по архитектуре 28-го июля 1859 г., молодой зодчий стал готовиться к предстоявшему ему путешествию за границу в качестве пансионера Академии, так как с получением 1-й золотой медали он приобрели право совершить заграничную поездку на казенный счет, получив разрешение в ноябре того же года, Даль отправился в южную Францию, в Ним. В Арле, откуда он прислал в Академию первое свое донесение, помеченное 4/16 февраля 1860 г., Даль пробыл менее одного месяца, успев в это время сделать несколько акварелей с местного монастыря св. Трофима, обмерить древний римский театр и зарисовать различные предметы, хранящиеся в местном музее древностей.

 

Переехав в Ним, Л. Даль занялся воспроизведением рисунков храма, известного под названием Maison carée, древнего здания городской префектуры и местного фонтана. Далее, художественное путешествие продолжалось по различным городам Прованса, и художник успел посетить все места, где только можно было найти что-либо примечательное из памятников архитектуры римской и средневековой. Из Оранжа путь его лежал чрез Марсель в Ниццу, где Даль имел случай представить богатую коллекцию своих рисунков Августейшему Президенту Академии, Великой Княгине Марии Николаевне, находившейся там во время проезда художника в марте 1860 г., и спустился на юг, чрез Францию до Неаполя. Здесь, работая неустанно, он приступил к реставрации вновь открытых в то время остатков публичных бань в Помпее. На этой работе сказалось серьезное дарование, каким обладал Даль. Реставрация этих бань поглотила не мало времени, но зато и составила достойное внимания произведение; оно было окончено вполне к 27-му июля 1802 г. и отправлено в С.-Петербург в Императорскую Академию художеств которая четыре года спустя, именно 4-го сентября 1866 г., присудила художнику за этот труд весьма почетную награду — звание академика. 

 

Покинув Неаполь, Л. В. Даль на зимнее время поселился в Париже. Здесь мы находим его опять за непрерывной работой: слушая в Conservatoir des Arts et Métiers и в Ecole de beaux Arts лекции архитектуры и механики в применении к ремеслам и искусствам, изучая примечательные коллекции древностей в музее Клюньи, для отдыха он посещает богатейшие галереи Лувра и проводит целые часы в изучении и рисовании предметов искусства. При таком усидчивом труде, организм требовал соответствующего моциона; тогда художник отправлялся бродить по улицам, но и здесь его трудолюбивая натура не допускала праздного фланирования, и он, не стесняясь, останавливался перед обратившим его внимание памятником старины или новейшим произведением зодчества и тут же, на улице или площади, принимался зарисовывать в свой путевой альбом.

 

Пребывание в южной Италии и затем в столице Франции развили в нем окончательно страсть к средневековому искусству и дали бесповоротное направление его дальнейшей деятельности. Сроднившись с этим искусством, он уже не довольствовался тем, что до сих пор имел случай видеть в Италии, южной Франции и Париже. Оставалась еще добрая половина северной Франции, с ее неизведанными им сокровищами, а жажда знания тянула взглянуть в натуре на эти произведения, — и вот с весны 1803 года Даль покидает уже Париж, с тем чтобы посетить Руан, Гавр, Лизиэн, Кан, Бойе, Аржантель, Алансон, Мань, Шартр с их остатками зодчества XI и XV веков. Осмотрев эти города и срисовав множество разнообразных памятников, он в августе вторично отправляется в Неаполь.

 

Здесь, посещая музеи, где он занимался рисованием, Даль задумал сочинить проект в грандиозных размерах. Темой сочинению послужили разнообразные постройки, составляющие потребность минеральных вод, посещаемых богатой публикой.

 

В эту обширную программу вошли жилые и лечебные помещения со всевозможными приспособлениями для удобства публики и администрации вод: жилые домики, театр, манеж, больница, ферма и т. д. Разработав некоторые из отдельных частей этого широко задуманного проекта, автор, однако, не окончил его, оставив неисполненным свое первоначальное предположение: соединив отдельные части и приведя в одно стройное целое, представить эту обширную работу в Академию художеств. Самое предположение этого проекта возникло у Даля, вероятно, вследствие утомления, вызванного усиленными занятиями в течении З-летнего пребывания заграницей. Не выходя почти все это время из сферы научных изысканий, художник начинал чувствовать потребность позаняться делом, ближе стоящим к жизни, к действительности, — и вот он задумывает приложить свой талант и знания к созданию проекта в применении к современной жизни и ее потребностям. Задавшись этой темой на современные потребности, Даль, однако, чувствовал неосуществимость на практике такого колоссального проекта во всем объеме, даже если бы и удалось осилить задачу. Что он сознавал практическую неприменимость задуманного — ясно видно из высказанного им в донесении своем Академии художеств, в котором он выражался о предпринятом труде, как о проекте, которому не суждено выйти из папки и быть исполненным в натуре, сожалея в то же время, что пришлось остановиться на такой идеальной задаче, за неимением другой, более подходящей, данной для действительного исполнения.

 

Работа над этим проектом была прервана семейными обстоятельствами, потребовавшими поездки в Россию, а по возвращении в Италию он уже более не принимался за окончание проекта. Поездка в Россию потребовалась ему для сопровождения больной сестры. Получив разрешение вернуться в Россию на 4 месяца, он в ноябре 1804 года уже был в Москве, откуда предпринял поездку по губерниям Московской и Нижегородской, с целью ознакомления с памятниками отечественной старины. Эта поездка, несомненно обогатившая молодого путешественника новыми знаниями, повлияла решительным образом на дальнейшее направление исследований Даля, пробудив в нем любовь к отечественному искусству прошлых веков. Немало нового и поучительного вынес он из этого путешествия, но все же оставалось много неясного, неопределенного, требовалось подтверждение выводов, сделанных им из его наблюдений и изучения. Данные к тому приходилось искать уж, конечно, не в Италии, а там — где характер сооружений обусловливался одинаковыми или близкими условиями природы и климата. Последующее посещение побережья Балтийского и Северного морей, таким образом, стоит в причинной связи с жаждой обобщений, к которым стремился пытливый ум молодого археолога. Задавшись этой мыслью, Даль в апреле 1865 г. опять покидает Россию и принимается за изучение памятников Северной Германии, Дании, Бельгии и Голландии. Эта поездка была весьма плодотворна для молодого русского археолога. Из музеев особенное его внимание привлек к себе Копенгагенский, с богатыми собраниями северных древностей, давших исследователю обильный материал для пополнения пробелов, встреченных им при изучении родной старины. В сентябре того же года находим его уже в Швейцарии, где он наиболее времени посвятил кантону Берн.

 

Последним его трудом заграницей было участие в конкурсе по реставрированию фасада собора Santa Maria del fiori во Флоренции, откуда он вернулся в январе 1866 года в отечество, пробыв за границей всего 6 лет (1860—1866 г.).

 

Последующие труды Л. В. Даля уже в отечестве направлены на приведение в порядок и разработку тех богатых запасов научных данных, которые он успел приобрести в период своего пансионерства, и на практическое зодчество. Получив звание академика архитектуры и поступив в октябре 1866 года на службу в Нижний-Новгород сверхштатным техником строительного отделения губернского правления, он принялся за работу порученного ему сооружения собора на ярмарке. Отсюда в апреле 1857 г. он обращается в Академию художеств за разрешением представить, для получения звания профессора архитектуры, проект собора на ярмарке с открытой церковью, которая, посредством особых съемных ставень, могла бы раздвигаться по мере надобности и даже захватывать всю площадь. Разрешения на это ходатайство не последовало, в виду § 143 академ. устава, не допускающего соискания следующей ученой степени ранее трех лет со времени получения предыдущей, и хотя на возобновленное Далем в феврале 1863 г. ходатайство о том же советом Академии дано было, наконец, разрешение «во внимание известного таланта» Даля, но, тем не менее, этого проекта в Академию не поступало и о нем ничего более неизвестно.

 

В половине января 1871 года Л. В. Далю сообщено было о предположении товарища президента академии художеств Его Императорского Высочества Великого Князя Владимира Александровича командировать двух архитекторов в Индию для изучения на месте древних памятников архитектуры, с целью уяснения соотношения между ними и русским зодчеством. Задача предстояла весьма серьезная, и можно было ожидать самых благих последствий для установления на твердой почве основных форм едва возрождающегося русского стиля. Даль горячо приветствовал это важное предприятие для определения сходства русского зодчества с индийской архитектурой, находя в таком сравнительном исследовании существенный для русского искусства интерес. Живо интересуясь этим вопросом, Даль, как археолог, отнесся к нему с большою осторожностью и ожидал хороших результатов только в том случае, если исследователи, при серьезном изучении дела, отнесутся к нему вполне объективно и сумеют отрешиться от пристрастных суждений, неизбежных при увлечении какой-либо предвзятой идеей. Предполагая существование такого сходства в архитектурах индийской и русской, исходные причины тому он допускал:

 

1) в возможном влиянии на обе страны искусства центральной Азии и Персии, если только сходство замечается между позднейшими видоизменениями русского вкуса, образовавшимися после татарского нашествия, и индийскими стилями по-мусульманской эпохи, существовавшими даже и в не-мусульманских частях Индии;

 

2) от схожих обстоятельств при развитии обоих народов, наложивших одинаковую печать на произведения своего искусства, как, напр., от обращения, по воле сильных властелинов, выработанного на деревянных постройках стиля в каменную архитектуру, примеры чему мы видим у нас и что́ некоторые ученые находят также в Индии;

 

3) на основании причин, аналогичных сходству всех индоевропейских языков, т. е. общего происхождения: в этом случае сходство скорее возможно в самом вкусе украшений, чем в строительных приемах, обусловливаемых всегда климатом страны;

 

4) или, наконец, в соединении одновременно нескольких из перечисленных причин.

 

Сообразно этим научным положениям, Л. В. предложил следующую программу исследования древних памятников Индии:

 

1) Тщательное распределение памятников по эпохам, подкрепленное, по возможности, письменными памятниками, с целью выделить произведения эпох наиболее близких русским памятникам.

 

2) Исследование самого процесса развития древних индийских стилей, а также стиля и техники деревянных зданий Индии.

 

3) Подробное изучение древнейших памятников и логического процесса образования их украшений.

 

Этими тремя пунктами исчерпывается собственно вся программа изучения для данной цели памятников древнего индийского зодчества. Сознавая все предстоящие трудности этой археологической работы, опытный исследователь решился довольствоваться намеченными общими началами, не задаваясь подробностями, по совершенному незнакомству с условиями и данными места исследования и неизвестности средств, и советовал, для решения поставленных вопросов, собрать материал в виде тщательно вымеренных чертежей и лишь в крайнем случае — фотографических снимков.

 

Эта программа была сообщена в копиях сведущим лицам на заключение.

 

Из них И. И. Горностаев*), признавая неисчислимую пользу для науки и искусства от изучения памятников Индии, нашел с своей стороны, что это исследование не должно ограничиваться исключительно памятниками, представляющими, по своим монгольским деталям, сходство с такими же памятниками в России, но должно быть распространено вообще на все древние сооружения, которыми так богата Индия.

____________

*) Академик архитектуры.

 

Е. М. Соколовский**) возразил против первого предположения Л. В. Даля, находя, что этому противоречат встречающиеся в русской архитектуре детали до-монгольского периода, в храмах времени св. Владимира и Ярослава, которые имеют сходство с индийскими; сверх того, непосредственно за изгнанием из России монголов, во времена Ивана ІІІ и ранее, в России появляются итальянские художники (Марко Фризан, Ар. Фиоравенти и др.), которые легко могли внести элементы восточных стилей в архитектуру наших храмов; равным образом русские могли перенять и от татар, заимствовавших архитектурные формы из Индии. Таким образом, ранее свержения татарского ига в русских зданиях появляются и луковицеобразные купола, подоконники, многоугольные кесоны и другие детали, составляющие принадлежность древних индийских и мавританских зданий. Влияние центральной Азии — Китая и Персии — г. Соколовский отрицает, равно как и выражение общности племенного происхождения исключительно в орнаментике, а не в конструкции; последняя, между тем, почти у всех народов одинакова, вследствие одинаковости свойств строительных материалов, тогда как в украшениях именно весьма резко выражается местный и народный характеры, в виде, напр., атрибутов народных верований и обычаев, которые не могут быть видны в каменной кладке или деревянном срубе. Что касается группировки памятников по эпохам, то таковая уже существует и представляет три периода, резко отличающиеся между собой по конструкции, украшениям и, главное, по мифологическим изображениям и атрибутам, свойственным трем видоизменениям индийской религии по поклонению Сиве, Вишну и Браме. И письменные памятники на папирусе, едва ли могут доставить более точные указания, чем письмена, произведенные резцом древних ваятелей на поверхности самих зданий. Точно также едва ли нужно заботиться о выборе эпохи ближайшей к нашим памятникам, ибо очевидно, что эта эпоха относится к 3-му периоду, т. е. к постройке индийских пагод, посвященных Браме, которые, конечно, воспроизводят также детали и предшествовавших им зданий. К изучению же процесса образования древних украшений и логики индийского орнамента удобнее приступить уже после путешествия, по имеющимся материалам. Вымеривание зданий следует употреблять только в случаях невозможности воспроизвести их фотографическим путем, как более точным и дающим возможность обнаружить на возвышенных, недоступных зрению, частях здания детали и надписи, о которых ранее того не могло быть и предположения. Сверх того, при этом можно получить вполне точное выражение отношений частей между собою.

____________

**) Инженер-архитектор, профессор истории архитектуры.

 

Князь Г. Г. Гагарин, исходя из того положения, что русское искусство нельзя объяснить путем изучения одной Европы, признает своевременным обратиться с этою целью в Азию.

 

Только путем твердой постановки вопроса на историческую почву возможно определить направление предполагаемых архитектурных изысканий. Беря пока одну эпоху нашей истории — от вторжения монголов, кн. Гагарин перечисляет главнейшие исторические факты, могущие служить к объяснению происхождения сходства русских церквей XV и XVI в. с архитектурой монгольских мечетей и мавзолеев мусульманской Индии.

 

Эти примечания к программе Л. В. Даля были сообщены ему в копиях Спб. Обществом архитекторов. Из Нижнего Новгорода осенью 1872 года он прислал свой ответ на них. Соглашаясь с верностью большей части примечаний, Л. В. нашел, что важные для предстоящего дела указания кн. Гагарина на исторические факты наших сближений с народами центральной Азии прибавляют к делу еще новые вопросы: 1) о степени взаимного влияния стилей индийского и средне-азиатско-арабского и 2) о роде стиля наших завоевателей. Вамбери называет самаркандские и бухарские постройки подражанием персидским, что, повидимому, подтверждают, по мнению Даля, образцы, бывшие на московской политехнической выставке. Но для изучения сходства стилей недостаточно исторических указаний, а нужно еще понимание самого вкуса народа; вкус этот, независимо от различия материалов, снарядов и пр., даже на иностранных мотивах высказывается у народа всегда одинаково. В этом вкусе высказываются свойства самобытности народа, и он-то заставляет наших каменьщиков и плотников коверкать классические сандрики и колонны, а татар — петь русские песни с особенным, свойственным им, напевом. Современные великолепные фотографии и даже прежние гравюры буддийских и браминских храмов Индии, или разные поделки из слоновой кости современной индийской работы, невольно заставляют видеть в них нечто сродное с русским и даже подумать, что русские непременно так начали-бы строиться, если б им когда-либо дали спокойно развиться и выработать что-либо свое в жизни и в искусстве, чего, однако, никто не скажет, напр., о мексиканских постройках. Широкие карнизы-пояса индийских зданий, в роде карнизов швейцарских деревянных шале́, представляют нескончаемую игру ширины, резкости и выпуклости полос; в этом отношении они даже сочнее швейцарских и имеют более славянский характер. Пестрые порезки, свесы из рядов кронштейнов, перевязанных балясником, крыши из целого ряда поясов, откосов и главок, рассаженных по зданию щедрою рукою, обнаруживают что-то сродное нам. Этому смутно чувствуемому родству и следует отыскать причину.

 

По поводу возражений Е. М. Соколовского Даль замечает, что, говоря о необходимости беспристрастного предварительного изучения индийских зданий, он имел в виду отсутствие этого качества у английских писателей, занимавшихся индийским стилем, как напр. Фергюссон, который неосновательно считает индийский стиль таким же высоко-нерациональным, как Виолле-ле-Дюк — стиль готический. Что же касается до храмов времени Владимира Святого и Ярослава, то в них Даль не видит сходства с индийскими. Если не причислять построенной Петром Могилою главы рококо́ на Киево-Софийском соборе, то нет ни одной детали той эпохи — не говоря уже о целых массах, — которая не принадлежала бы строго-византийскому стилю, и мы только по формам, прорывавшимся в XII, XIII и XIV веках, можем догадаться, что у нас рядом с строго-византийским стилем каменных церквей существовал свой особенный в деревянных постройках и домашней утвари. Отстаивая далее преимущество обмера деталей перед фотографированием, Даль не видит причины, почему бы индийским деревянным зданиям не иметь собственного стиля.

 

На возражения И. И. Горностаева Даль замечает, что, вовсе не рассчитывая найти в индийской деревянной архитектуре сходство в таких основных частях, как сруб или форма устройства стропил, в чем русская деревянная архитектура разнится даже со скандинавскими церквами, которые строились стояками, он допускает возможность отыскать это сходство в мелких частях, в роде обделки концов брусьев или отверстий, а, может, и в названиях. На все это, конечно, мало надежды, но было бы в высшей степени интересно найти хоть какой-нибудь намек на сходство и общее происхождение. Серьезное полное сходство находим мы между нашими церквами XV до XVII в. и мусульманскими мечетями Индии; занесено ли это к нам монголами, покорившими славян и Индию и подвергшимися мусульманскому влиянию; переняли ли мы это у них, как у более сильных, или они, переходя в нашу веру и подданство, занесли к нам свой вкус вместе с своими произведениями; или же Персия, заимствовавшая из Индии и от арабов свое новейшее искусство, снабжала нас художниками и до царствования Алексея Михайловича (при котором их присутствие несомненно) — все эти вопросы должны были составить одну часть предстоявшей задачи. Было бы весьма интересно найти причину тем родственным чертам, которые встречаются между храмами Эллоры и нашими неуклюжими зданиями XVI и XVII в. и решить: случайность ли это или отголосок чего-то более древнего?

 

На этих ответах, в которых, как блестки, рассыпаны замечания дельного археолога и глубокого знатока нашей старины, собственно и кончилось обсуждение задуманной археологической экскурсии в Индию. По разным причинам она не состоялась, и едва ли будет рискованным высказать, что со смертью Даля не скоро явится возможность осуществить задуманное предположение, от выполнения которого, быть может, зависело обогащение науки фактами и выводами первостепенной важности, а отечественное искусство поставить на твердую почву. Только в личности Даля соединялись счастливые условия: глубокая эрудиция, природное дарование, соединенное с любовью к искусству, редкая наблюдательность и дар меткого обобщения, наконец, специально-архитектурное образование, — все это давало возможность верить, что ему удалось бы осилить задачу и вывести на свет неразгаданное, скрываемое мраком прошедших веков.

 

В 1873 г., 1-го июня, Даль, по Высочайшему повелению, был прикомандирован к академии художеств в качестве сверхштатного адъюнкт-профессора, а в 1875 г. назначен сверхштатным младшим помощником главного архитектора по постройке храма Христа Спасителя в Москве. Живя и трудясь вне Петербурга, Даль, тем не менее, имел возможность приносить непосредственно пользу академии художеств, как лично, так и руководя работами более талантливых учеников академии, посылавшихся к нему в помощь на время его путешествий летом по России для изучения отечественных памятников. Такие поездки были совершены им в 1873, 74, 75 и 76 годах с учениками академии, В. П. Леоновым и Б. К. Веселовским, которые, под руководством такого глубокого знатока древнего русского зодчества, каким был Л. В. Даль, имели возможность с пользой для себя и для искусства собрать академии богатый материал.

 

Когда возникла мысль воспользоваться знаниями и опытностью Даля для сохранения в рисунках старинных построек, разрушаемых временем и невежеством, он искренно приветствовал это доброе начинание и указал следующие местности, заслуживающие внимания по своим памятникам древнего зодчества: церковь Божией Матери в Грузине, как самый полный образец каменных храмов, строившихся в царствование Алексея Михайловича, с внутренностью и иконостасом, с голосниками, наружною папертью и каменными главками, сохранившимися с тех пор во всей их чистоте, которых, по счастливой случайности, не коснулись позднейшие искажения пристройками; время сооружения этой церкви не подлежит сомнению, так как сохранился вырубленный на стене год ее основания, снятию же фотографии препятствовала до сих пор узкость улицы; красивые сооружения того же стиля — церковь в селе Останкине и здание семинарии в г. Владимире; церковь в селе Дьякове, главки которой помещены в издании Рихтера, но без крясок; Архангельский собор в московском Кремле, единственный уцелевший без искажений памятник в итальянском вкусе XIV века; ярославские церкви — Иоанна Предтечи в Толчкове, Иоанна Златоуста и некоторые другие, интересные как памятники переходного стиля или «русского возрождения», удержавшегося потом еще и при Елисавете Петровне. Прочие церкви ярославские почти все украшены старинными изразцами и могли бы дать интересное собрание последних. Дополнением к ним могли бы служить некоторые церкви Нижнего Новгорода и других приволжских городов. Образцами более древней эпохи, по мнению Даля, могли бы служить на севере суздальские церкви, помещенные графом Уваровым в издании І-го археологического съезда, а также кое где церкви первой московской эпохи — в Звенигороде и в Старом Симонове, снятые Далем летом 1877 г., а также у Троицы Сергия; хотя последние подверглись в течении времени многим изменениям, так что для воспроизведения их в первобытной чистоте потребовалось бы предварительно основательное историческое исследование.

 

Среди многочисленных работ этого рода, произведенных Далем лично, а также с помощью учеников академии художеств Л. Бенуа, Леонова и Веселовского, между прочим, можно указать на фасады церкви Козьмы и Дамиана в Огородниках и колокольню церкви Дмитрия Солунского, снятые с натуры лично самим учителем, на обмеренные его учениками несколько старинных церковных дверей и снятую ими же церковь села Тайнинского, близ Москвы. Поездка во Владимирскую губернию и вниз по Волге до Казани дала также не мало интересных предметов. В г. Гороховце собрано несколько деталей построек, обмерены для реставрации два старинные каменные дома, Сапожникова и Шумиловой, построенные в конце XVII или в начале XVIII столетия. В Нижегородской губернии, в Горбатовском уезде, срисована колокольня Дузина монастыря, построенного в 1600 г., церкви Успенская и Архангельская в Нижнем и небольшая старинная деревенская церковь в Семеновском уезде; монастырские ворота и церковь в Семеновском уезде; монастырские ворота и церковь в Макарьевском монастыре, старинный каменный дом в Чебоксарах и некоторые другие памятники. Найдена была крайне интересная, хорошо сохранившаяся в Макарьеве и Свияжске, настоящая живопись al fresco времени Алексея Михайловича с весьма хорошим рисунком чисто русской работы.

 

В Казани и окрестностях оказалось четыре церкви в чисто новгородском стиле, построенные, вероятно, ссыльными новгородцами, с некоторыми позднейшими искажениями. В Ярославле Леонов снял двое изразчатых монастырских ворот. В Олонецкой губернии Далем найдены несколько очень старинных церквей XV века и позднейших, представивших тем больший интерес, что они содержатся хорошо и, при исправлениях, не были попорчены не только части строений, но даже царские врата и иконы. Здесь бывалый исследователь впервые встретил на Руси замечательный пример порядка и уважения к святыне: сохранены записи о времени сооружения храмов и всех последующих переделок.

 

Побывав в Белозерске и Кирилло-Белозерском монастыре, Даль обмерил Успенский собор, постройка которого относится к началу XVI века, где нашел много интересных деталей и богатый подбор старинных царских врат — от простых иконописных до резных и среброчекавных. В Вологде оказался единственный памятник древнего зодчества — собор, сооруженный Иваном Грозным и отделанный уже при Романовых. В настоящее время снаружи он отделан штукатуркой в классическом стиле, внутри же превосходно сохранилась фресковая живопись времен Алексея Михайловича, местами реставрированная клеевыми красками, но с таким совершенством, что едва можно отличить старую живопись от позднейших поправок, что представляет чуть ли не единственный пример в России. В близлежащих монастырях — Брилуцком и Кирилло-Белозерском за деревянными иконостасами сохранились невысокие стенки прежних иконостасов каменных, что также составляет в настоящее время редкий пример. Вообще, Олонецкая губерния дала богатый материал исследователю отечественной старины, вывезшему оттуда, между прочим, до 10 типов старинных деревянных церквей, а в разных частях Вологодской губернии найдены старинные деревянные церкви совершенно своеобразной формы, повидимому, относящиеся к Петровской эпохе.

 

В период пребывания своего в Нижнем Новгороде, с 1866 по 1874 г., Л. В. Даль, помимо своих прямых служебных обязанностей при строительном отделении губернского правления, исполнял некоторые постройки и работы. К этому времени относится работа по сформовке для московского промышленного музея двоих царских врат, взятых из церкви в Ростове (Владимирской губернии), которые были выставлены в русском отделе на всемирной парижской выставке 1867 г.; постройка церкви в Нижнем Новгороде (1873 г.) и Успенского собора в Звенигороде. Еще в бытность свою в Нижнем Новгороде, он, узнав о предпринятом СПб. Обществом архитекторов издании журнала «Зодчий», в письме на имя первого редактора журнала, покойного И. А. Мерца, горячо приветствовал появление в свет печатного органа Общества, принял в нем деятельное участие в качестве сотрудника, а впоследствии — редактора отдела по русскому стилю и продолжал писать статьи для «Зодчего» вплоть до самой своей смерти. Первая статья его — «Историческое исследование памятников русского зодчества» — появилась в 1873 г., а продолжение ее напечатано в 1875 г. Последующие его литературные труды преимущественно относятся к области древнего русского церковно-строительства и орнаментики. Таковы статьи: «Трехглавые церкви» (1874 г.), «Древние деревянные церкви в России» (1875 г.), «Церковь Грузинской Божией Матери» (1877 г.), «Старинные деревянные церкви в Олонецкой губ.» (1877 г.), «Борисоглебский собор в г. Старице» (1878 г.), «Обзор русской орнаментики», помещенный тремя отдельными статьями в 1870 и 77 годах, и интересное исследование о «Назначении голосников» (1875 г.). Кроме исследований по отечественной архитектуре, Л. В. по временам касался и других современных вопросов. Так, в 1874 г. он написал 3 статьи: «Материалы для истории русского гражданского зодчества», «Венская всемирная выставка 1873 г.», «Строительная деятельность Москвы» (1876 г.). Статьи исторические обыкновенно сопровождались мастерски сработанными рисунками, что, конечно, еще более возвышало значение его работ. Большинство перечисленных статей написано им в Москве, куда он переселился окончательно из Нижнего, оставив там службу в феврале 1874 года. Здесь-то, в тиши своего московского домика, Даль работал чрезвычайно много, покидая Москву по временам для тех археологических экскурсий, о которых мы упоминали выше, а по возвращении домой опять принимался с новой энергией за приведение в порядок и обработку груды сырых материалов, собранных трудолюбивой и умелой рукой среди отечественных памятников старины Севера и Поволжья. Иногда, как бы для отдыха, отрывался он от этих работ и направлял свою деятельность в другую сторону, задаваясь какой-нибудь задачей на современную жизненную тему: то писал он статью, то принимался за компоновку проекта на заданную тему. Плодом таких досугов является проект здания исторического музея в Москве, сработанный им на заданный правительством конкурс. В этом сочинении сказалось столько знакомства с типичными формами древней русской архитектуры и орнаментики, столько понимания ее характера, что проект вполне отвечал идее сочинения и исполнение его было бы вполне уместно именно в Москве, у Иверских ворот, где и назначалось сооружение здания музея. Знатоки отнеслись к этой композиции художники-археолога с должным уважением, признали ее выдающеюся среди других работой, но, тем не менее, лавры первенства на состязании достались не ему.

 

Перечисляя частицу работ Л. В. Даля, не можем пройти молчанием, выдающееся по характерности и верности художественного воспроизведения русского орнамента, еще одно сочинение его — гробницу Минина, в Нижегородском соборе. Рисунки этого произведения и многие другие, коими он обогатил музей академии художеств, будут на предстоящей художественно-промышленной выставке в Москве, где они займут почетное место.

 

Помещенные в «Зодчем» 1877 г. описание и чертежи старинных деревянных церквей в Олонецкой губернии были плодом последней его археологической поездки по России. С этого времени, по возвращении в Москву, он стал, попрежнему, вести сидячую жизнь, предаваясь труду по обработке собранной им археологической жатвы. Среди этих занятий он, быть может, задумывал новую поездку, делал новые предположения, хотя симптомы болезни по временам и напоминали о необходимости отдыха и серьезного лечения для поддержания здоровья, — но всем этим планам живого человека помешала незванная гостья — смерть...

 

22-го марта 1878 г. с Далем внезапно случился обморок; был призван врач, по помощь его оказалась уже бесполезной: Даля не стало.

 

 

(Род. 27-го октября 1834 г. † 10-го декабря 1876 г.).

 

Иван Александрович Мерц родился 27 октября 1834 года, в С.-Петербурге. Проведя первые годы жизни в кругу семейства, у родителей, он еще в отроческих годах определен был в Петропавловскую школу, где пробыл до 1847 года, а затем поступил воспитанником в Строительное училище, находившееся тогда в ведении главного управления путей сообщения и публичных зданий.

 

Поступив в это учебное заведение, Иван Александрович попал на свою дорогу, не смотря на молодые годы, ему удалось развиться по тому направлению, которое больше всего подходило к его способностям, характеру и стремлениям. В училище он пробыл около 8 лет и в 1855 году, 16 июня, выпущен, с званием архитекторского помощника, и тогда же, как и все окончившие в то время курс, по заведенным правилам был зачислен на государственную службу. Назначенный в распоряжение инженера Киприянова, Иван Александрович, под его наблюдением и ближайшим руководством, производил изыскания одной из южных железных дорог, построенной только в недавнее время.

 

Окончив эту работу, Иван Александрович вернулся в Петербург, где ему поручили составить проект углубления петергофской гавани и перестройку пристани при ней.

 

Этот проект удостоился Высочайшего утверждения и был исполнен под личным наблюдением автора. За этот проект, выработанный в окончательном виде, со всеми подробностями и детальными расчетами, Иван Александрович возведен был, в 1863 году, в звание инженер-архитектора.

 

Последующими его работами были устройство шоссейных дорог на Плагином острове, исполненных по поручению строит. конторы министерства Императорского двора, и участие, в качестве помощника инженера Г. Е. Паукера, при постройке лесов вокруг Александровской колонны. Окончив эти работы, Иван Александрович поступил помощником к архитектору Шуберскому, которому поручено было возведение здания для Общества петербургских водопроводов. В качестве помощника Шуберского, Иван Александрович Мерц был составителем проекта водоподъемной башни в Петербурге. Он несколько лет работал над этим делом, жил на месте постройки, и она, по праву, должна быть признана произведением Ивана Александровича.

 

1862 год застает его в сборах к поездке за границу. Сбережения от трудовых заработков доставили ему необходимые средства на путешествие в чужие края, с целью усовершенствоваться.

 

Пребывание на чужбине длилось недолго, всего полтора года, но при его цельной впечатлительной натуре, при свойственной ему любви к произведениям искусства, которые постоянно доставляли ему высокое художественное наслаждение, — это время оставило в его памяти глубокий и светлый след.

 

Обозревание предметов искусства молодой художник начал с Австрии. Пробыв недолго в Вене, он отправился в Венецию, где оставался несколько месяцев.

 

Италия поразила его своими сокровищами искусства, и впоследствии он с восторгом вспоминал о днях, проведенных в этой прекрасной стране. Здесь он очень много работал над изучением архитектуры Италии и над собственным усовершенствованием в технике.

 

Подвигаясь в Италии с севера на юг, Иван Александрович постепенно, с редкою настойчивостью, изучал все, что только попадалось интересного и замечательного из области искусств, и не было на пути городка, где он не остановился бы хотя на короткое время, чтобы срисовать пейзаж, или осмотреть то или другое произведение — все равно, был ли то музей, монумент, здание.

 

Под влиянием чудных произведений Италии развился его вкус, а прекрасный климат, водная естественных красот природа невольно манили к себе восприимчивую его натуру. Тут полными руками он черпал сокровища, разбросанные на всем пространстве Апеннинского полуострова: тут же, впервые, быть может, в душе молодого художника зародилась мысль, которую он не переставал лелеять и в зрелом возрасте, его заветной мечтой было, со временем, навсегда поселиться в стране, с которой были связаны самые дорогие воспоминания юношеских восторгов и помыслов. Быть может, эта мысль, крепко засевши в мозгу, была тем стимулом, который возбуждал его недюжинную энергию в трудовой, полной борьбы, дальнейшей деятельности.

 

Путешествие по Италии, несомненно, принесло его духовному развитию весьма ощутительную пользу; не то было с организмом: во время вторичного пребывания в Риме, при переезде через Понтийские болота, он схватил лихорадку, которая не покидала его полгода.

 

Из Рима Иван Александрович направился в южную Францию, где, несмотря на болезнь, предался изучению памятников, преимущественно классических. В Лионе, однако, силы ему изменили: лихорадка до того его изнурила, что не могло быть и речи о продолжении путешествия: он должен был удалиться в Цюрих, где в то время находился брат его. Здесь четыре месяца он провел безвыходно в постели. Оправившись, Иван Александрович вернулся во Францию, проехал в Париж, посетил Лондон и, затем, через северную Германию, вернулся в Россию.

 

Собственно, время до возвращения в Россию, в 1863 г., можно считать периодом, в который деятельность Ивана Александровича окончательно не обрисовалась: тогда он еще не работал самостоятельно. Но с 1866 года начинается необыкновенная деятельность его по самым разнообразным отраслям строительного дела. К несчастию, недолго пришлось ему работать. С возвращением Ивана Александровича из-за границы, начинается его служба в хозяйственно-строительном комитете при городской думе, а впоследствии, — при преобразовании общественного управления столицы, — последовало назначение его архитектором 1-го строительного участка. В этой должности Иван Александрович оставался до последнего отъезда своего за границу в 1876 году. Занятий, по делам службы, было много. Хотя характер занятий был простой, но, вследствие массы мелких поручений, требовалось много энергии и труда, чтобы все их исполнять добросовестно. Деятельность Ивана Александровича в качестве архитектора 1-го участка доставляет немаловажные удобства и до сих пор жителям столицы. Ему принадлежит почин в сплошном перемощении улиц С.-Петербурга по однообразной выпуклой профили, и если мы можем спокойно проезжать по Офицерской, Миллионной, Невскому проспекту, от Аничкина до Знаменского моста, по Литейной и некоторым другим*) улицам, то этим мы обязаны энергии и деятельности Ивана Александровича, который это дело начал на свой собственный риск. К постройкам, возведенным по поручению гор. управы, относятся, затем, приемная станция Преображенского кладбища по Николаевской железной дороге и общественные отхожие места. Предположения Ивана Александровича об устройстве на Сенной площади крытого рынка, выработанные им совместно с покойным арх. Макаровым, до сих пор, к сожалению, не приведены еще в исполнение.

____________

* Казанская ул., Вознесенский пр., Галерная ул., Симеонов пер., Максимил. пер., Фонарный пер., Новый просп. — также сплошь выстланы им двойной булыжной мостовой по выпуклой профили.

 

При своих служебных обязанностях, поглощавших у него много времени, Иван Александрович постоянно занимался обширной частной строительной практикой, и в последние годы им построено было очень много различных зданий.

 

Вот краткий перечень работ, произведенных им в период времени с 1863 по 1875 год. Первой его работой, по возвращении в Россию, была перестройка здания бывшей адресной экспедиции, купленного г. Малыгиным. Затем он произвел капитальную перестройку внутри здания комиссии погашения государственных долгов; надстроил дом генер. Оржевского, на углу Литейной и Симеоновской улиц; перестроил в Б. Морской дом князя Лобанова; построил дом кн. Барятинского, в Сергиевской ул., дом прис. пов. Языкова, в Эртелевом переулке, и деревянную дачу ген. Жербина, на Выборгской стороне.

 

В 1875 году, перед самым отъездом в чужие края, он заложил дом г. Яковлева, в Колокольной улице, дом Ленца, на Песках, и собственный дом, в вновь проложенной у Невского просп. улице. По поручению частного Общества, Иван Александрович выработал подробные проекты типам казарменных зданий для всех родов войск.

 

Кроме этой, чисто архитектурной деятельности, Иван Александрович был одним из учредителей василеостровского Общества водопроводов, и все постройки для этого Общества были проектированы Иваном Александровичем. Он был также одним из учредителей Общества обработки строительных материалов, и первый устроил в Петербурге гоффмановскую, беспрерывно действующую, печь. Под его же непосредственным наблюдением произведена бо́льшая часть заводских построек этого Общества; кроме того, в последние годы жизни, Иван Александрович был архитектором при Екатерининском институте, при Тульском банке и участвовал в комиссии, наблюдавшей за работами при перестройке Европейской гостиницы. Эта кипучая деятельность требовала много и трудов, и знания, но, вместе с тем, доставляла значительные материальные выгоды, давала довольство горячо любимой им собственной семье.

 

Обширность его трудов невольно вызывает в нас изумление. Но в числе этих трудов для нас наиболее симпатичны те, которые связаны непосредственно с жизнью нашего архитектурного Общества. Он любил это Общество, как родной круг, был предан его интересам, жил его духовною жизнью. Всякое полезное дело всегда встречало с его стороны полное сочувствие. Иван Александрович всегда горячо относился ко всем вопросам, волновавшим наш художественно-технический мир, и умел всегда с достоинством и необыкновенною правдивостию отстаивать интересы защищаемого им дела, не стесняясь при этом высказывать свои убеждения. Это был характер прямой, правдивый, но мягкий, симпатичный, всегда поддававшийся влиянию идеальных стремлений. При своей душевной доброте, он чутко откликался на горе ближнего и с радостью нес свою лепту на всякое полезное начинание. Когда праздновался 25-летний юбилей Строительного училища, было решено составить фонд для посылки кого-либо из товарищей за границу, с специальною художественно-научною целью, — Иван Александрович был одним из первых вкладчиков этого фонда.

 

Точно так же тепло отнесся он к учреждению нашего Общества архитекторов. Все мы хорошо помним его, всегда с готовностью уделявшего свой труд и приемы на служение высшим задачам Общества. Живым памятником его трудов на пользу искусства и науки служит то издание, на страницах которого печатается настоящее скорбное повествование о его рано порвавшейся жизни. Каким быль Иван Александрович в течении своей деятельности, таким же оставался и в то время, когда ослабевшие физические силы приневолили его не покидать постели. Больной, он постоянно вспоминал и любил беседовать о нашем Обществе, о наших целях и стремлениях.

 

Никогда не покидавшая его бодрость духа скрывала незаметным образом хотя и медленный, но видимый упадок сил. Постоянно занятый заботами о делах, он забывал о себе и не замечал, как подтачивались его силы. Эта изо дня в день неустанная, без отдыха, работа ослабила организм, а случайно схваченная простуда довершила остальное.

 

Явные признаки болезни обнаружились весною 1875 года. Смерть любимой дочери сильно потрясла его и без того расстроенные нервы; последовавшая, затем, разлука с семейством также не мало повлияла, и, наконец, летом 1875 г., сильная простуда окончательно сломила его крепкий вообще организм. Ни воздух теплого края, ни самый деятельный уход любящей жены и сестры, ни искусство врачей не в силах были отсрочить роковую развязку. Смерть его последовала 10-го декабря 1876 г., в Меране, в Австрии.

 

До какой степени Иван Александрович был привязан к нашей среде, к нашему кругу товарищей, к тем целям, которые мы преследуем, лучшим доказательством может служить то, что, умирая, он, почти уже без голоса, просил еще передать Спб. Обществу архитекторов свой привет, просил его не забывать...