|
В. Ф. Сидоренко. Проблема формы в художественном конструировании
Архитектор и дизайнер Майкл Грейвс (Michael Graves; 1934—2015). Чайник. Источник: MoMA
ПРОБЛЕМА ФОРМЫ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ КОНСТРУИРОВАНИИВ. Ф. Сидоренко
В профессиональном сознании художника-конструктора важное место занимают категория и понятие формы. Внешне это выражается в чрезвычайной популярности термина «форма», с которым в этом плане, пожалуй, не может сравниться никакой другой термин. Обратимся ли мы к естественному языку художников-конструкторов к проектносопроводительной документации (пояснительные записки, описания проектов, тексты договоров, технические задания и т.п.), к формулярам и образцам экспертиз, патентным документам и описаниям, к плановой тематике научно-исследовательских и проектных разработок, к описаниям практикующих художников-конструкторов своей собственной деятельности и т.д. — везде с термином «форма» связаны какие-то существенные для художественного конструирования смыслы, важные значения и содержания. Даже при весьма беглом и поверхностном рассмотрении нетрудно заметить, что эти смыслы и содержания есть не что иное, как особое выражение тех практических проблем, которые встают перед художником-конструктором и которые он решает в своей деятельности.
Проблемы эти имеют много различных сторон и не лежат в одной плоскости. Соответственно, и термин «форма» имеет множество разных значений. В одних случаях речь идет об особой стороне объекта деятельности, которая противопоставляется и отчленяется от других сторон, например от конструкции, функции и т.п.; в других — этим термином обозначают интенции, цели и установки художника-конструктора; очень часто под формой подразумевается та сторона объекта, которая является носителем эстетических свойств, причем такой стороной (которая нередко сама рассматривается как самостоятельный объект и предмет) может быть, например, геометрия вещи, ее внешний вид, поверхность, оболочка и проч. Термин «форма» служит также для обозначения способа выражения содержания (при этом последнее в свою очередь имеет множество значений и смыслов); под формой имеют в виду также специфическую предметность художественного конструирования и еще массу других сторон, смыслов и содержаний. И если мы пытаемся рассмотреть деятельность художника-конструктора, понять методы его работы, то, естественно, возникает вопрос, как в его деятельности сочетается и связывается все это многообразие проблем и каким именно образом оно отображается в понятии формы, какую роль это понятие играет в процессе деятельности.
Прежде всего, достаточно очевидно, что проблемы, решаемые художником-конструктором, зачастую выступают в его сознании как проблемы формы, или формообразования. Сам по себе этот факт говорит о том, что понятие формы является способом и средством осмысления и освоения художественно-конструкторской практики и выражением метода деятельности художника-конструктора (разумеется, при условии, что его сознание более или менее адекватно отображает его практическую деятельность). Если приять за основу естественное для сознания художника-конструктора отношение его деятельности к объекту, то можно заметить, что проблемы формы, как они формулируются самим художником-конструктором, располагаются, по крайней мере, по трем уровням. Разведение этих уровней чрезвычайно важно как для уяснения сути проблемы, так и для выявления понятия формы в его специфической содержательности в рамках художественного конструирования.
На первом уровне художник-конструктор рассуждает о форме и действует с ней как с натуральным объектом. Хотя он и говорит: «форма вещи», — но в действительности форма сама понимается как особого рода вещь, обладающая относительно самостоятельным бытием. Функциональностью, конструктивностью, технологичностью, материальностью, знаковостью, информативностью, содержательностью, красотой, рациональностью, удобством и т.д. обладает в этом случае не вещь, а форма как особая вещь, которая определяется как форма лишь в отношении к другой вещи, вместе с которой, или на которой, она существует. Форма выступает здесь как название для особого типа вещей, «назначение» которых или способ бытия которых заключается в том, чтобы быть «формой».
Каковы особенности этого бытия? На первый взгляд дело может показаться весьма простым, но по существу оно достаточно сложно. В наиболее обыденном случае вещь, называемая формой, просто-напросто отождествляется с тем, что иначе называется кожухом, материальной оболочкой или «одеждой» вещи. И далее рассматриваются все свойства, которыми может обладать и которые реально имеет эта оболочка, или эта «форма». Их оказывается чрезвычайно много. Значительно больше, как это ни странно, чем у «содержимого» вещи, которое в эту оболочку заключено, так как кроме обычных конструктивно-технологических и функционально-технических свойств, форма-оболочка оказывается условием непосредственного контакта вещи с человеком — непосредственным носителем культурных смыслов и социальных значений. Форма-оболочка предстает как вещь, пожалуй, более сложная по своему существованию, чем ее «начинка». Если в «начинке» овеществлены в первую очередь, технические процессы, точнее — она рассматривается главным образом с технической точки зрения, то оболочка для художника-конструктора — это условие контакта человека с вещью, и на этом основании она выделяется в качестве специфического объекта деятельности художника-конструктора.
В практике обыденного языка формой вообще называют все внешнее, хотя и далеко не во всех случаях, и механизм этого называния достаточно тонко отработан. Например, стакан не называют формой по отношению к его содержимому, а он осмысливается как вполне самостоятельная вещь, имеющая, кстати говоря, свое собственное содержание и соответствующую ему форму. Точно так же можно рассмотреть, например, такую обыденную вещь, как пирог с начинкой и любую другую вещь, имеющую сходное морфологическое строение (почти вся радиоэлектронная аппаратура по своей морфологии — это тот же самый «пирог с начинкой»). И если бы смысл оболочки заключался бы только в том, чтобы быть вместилищем для «начинки», то, вероятно, никаких оснований называть ее формой у художника-конструктора не было бы. И это становится особенно ясным в тех случаях, когда оболочка в буквальном смысле отделяется от своего содержимого, т.е. «начинки», и оказывается пространственно и физически вполне самостоятельным предметом (например, когда «содержимое» какого-нибудь прибора встраивается в стену или выносится в другое помещение, удаленное на многие километры от места работы оператора, а оболочка прибора преобразуется в панель управления или мнемосхему), который уже не является оболочкой и формой в прежнем смысле этого слова. Вместе с тем и в этом случае проблемы формы для художника-конструктора остаются главными, хотя здесь он вовсе не имеет дела с оболочкой и содержимым («начинкой»). При этом форма отнюдь не перестает быть вещью в сознании художника-конструктора.
Но так как в данной вещи уже нет того, чему бы форма была противопоставлена как «не-форме», то форма, в сущности, отождествляется с вещью как таковой, т.е. не только форма трактуется как вещь, но и вещь рассматривается целиком как форма. Контекстуальный анализ термина «форма» в подобных ситуациях наглядно обнаруживает эту тождественность, отнюдь не очевидную для самих художников-конструкторов. Например, стул или настольную лампу художник-конструктор рассматривает под углом зрения формы, привлекая и воспроизводя при этом все многообразное богатство содержания, в котором определяются эти вещи целиком и без остатка. Не случайно такого рода предметы входят в класс вещей, ответственность за формообразование (формирование) которых несет целиком художник-конструктор, в то время как в проектировании других вещей, имеющих форму в качестве оболочки художник-конструктор часто оказывается лишь дополнительным участником проекта.
Вместе с тем есть целый ряд вещей, сходных по своей морфологии со стулом или настольной лампой (т.е. не имеющих самостоятельной и отделяющейся от них оболочки), но не относимых к компетенции художника-конструктора и не рассматриваемых под углом зрения формы. Применительно к таким вещам в обиход художественно-конструкторского языка вошел даже термин «обнаженная», т.е. не имеющая оболочки и, тем самым, формы. То, что в других вещах является «начинкой», здесь обнажено, как говорили конструктивисты, и само по себе есть форма. Проблема формы здесь как бы снимается и переводится в другой план — чистого конструирования.
Но тем самым ставится под сомнение вообще основательность выделения формы в качестве самостоятельного объекта деятельности. Такого объекта — формы — в принципе нет и быть не может, ибо даже в тех ситуациях, когда оболочка вещи выступает под именем формы, она в действительности ничем не отличается от вещи вообще по способу своего существования (она в той же мере обладает природными и культурными свойствами, как и всякая другая вещь). Иными словами, получается, что есть вещи, которые в определенных ситуациях рассматриваются и определяются художником-конструктором как формы (внешние оболочки как формы или такие вещи, как стакан, стул, светильник и т.п. в качестве форм), но нет формы как специфического объекта. Можно выделять оболочку вещей в качестве объекта особой деятельности, например художественного конструирования, и называть ее при этом формой, но нельзя определять форму как объект деятельности художника-конструктора, потому что ведь и «начинка» в определенной ситуации может приобрести статус формы. Категория формы может иметь и реально имеет множество онтологических выражений, и это значит, что сама объективация ее смысловых содержаний, рассмотрение формы в качестве особой вещи или вещей как форм является в действительности следствием и проявлением особого метода деятельности, который каким-то образом аккумулирован и представлен в понятии формы в том его специфическом содержании и значении, которые это понятие имеет в сфере художественного конструирования. И действительно, эмпирически очевидно, что применяя категорию формы к тем или иным объектам, художник-конструктор не просто переименовывает вещи, а включает их в иные контексты, в которые они раньше не включались, ставит новые проблемы, а значит, и изменяет процессы их формирования.
Отсюда вытекают проблемы второго уровня, ибо метод выражается не в самих по себе вещах и, следовательно, не в объективно-вещных определениях и смыслах понятия формы, а в тех расчленениях и опосредствованиях объекта деятельностью художника-конструктора, которые наглядно выступают и формируются в принципах и законах формообразования. На этом уровне форма предстает не как вещь, а как тот особый способ, каким дан объект художнику-конструктору в его сознании.
Прежде всего объект предстает перед включающимся в практику художником-конструктором через профессиональный язык. В языке, в первую очередь, художник-конструктор находит расчлененности и связи объекта деятельности. Эти языковые расчлененности и связи, поскольку они вырабатывались в процессе общественно-исторической практики, ориентированы на практику и конституируют определенные операции и процессы деятельности с материалом. Объект дан художнику-конструктору через язык в уже отрефлектированном виде, и ему нет надобности осуществлять дополнительную рефлексию. Форма объекта в данном случае — это его языковая форма, которая выступает одновременно как норма деятельности. И все те языковые расчлененности и связи объекта, которые художник-конструктор освоил в процессе обучения своей профессии и которые стали нормой его деятельности, образуют систему его профессиональных категорий и одновременно систему форм объекта, данного в языке. Связь же всех этих форм или категорий фиксируется в определенном принципе деятельности, который вместе с тем есть закон формообразования, и ему соответствует категория формы в предельном для художественного конструирования значении.
С этой точки зрения проблемы формы на данном уровне предстают как проблемы освоения системы категорий художником-конструктором в процессе его обучения. Но реальная ситуация такова, что система профессиональных категорий в художественном конструировании еще не сложилась. Поэтому на начинающего практику художника-конструктора обрушивается огромный поток отдельных значений и смыслов термина «форма», которые он не в силах каким-то образом связать, и вся эта множественность «рвет» его деятельность, так что он оказывается не в состоянии осмыслить практические ситуации и сознательно поставить перед собой какие-то реальные проблемы. Единственным выходом для него является рефлектирование по поводу многообразия значений термина «форма» и самостоятельное конструирование тех принципов или законов формообразования, которые составляют операциональный и объектно-содержательный смысл понятия формы в художественном конструировании.
В сущности, художнику-конструктору приходится вырабатывать свою собственную профессиональную методологию. Он сам для себя становится профессионально-образовательной «школой». И если это ему удается, если множество значений приобретает в его сознании связанность и осмысленность, и он знает, что и как нужно делать и что за чем должно следовать, тогда становится возможным обучать этому и других, т.е. придать данной индивидуальной профессиональной «школе» действительный социальный статус*.
____________
* История знает немало примеров возникавших так школ и направлений, связанных с именами выдающихся деятелей художественного конструирования (Г. Земпер, Ван де Вельде, Г. Мутезиус, В. Гропиус, М. Билл, Т. Мальдонадо и др.).
Но проблема формы как проблема снятия множественности смыслов и содержаний понятия формы не может быть переведена в плоскость профобучения. Для художника-конструктора, впервые ее решающего, она есть практически-теоретическая проблема, заключающаяся в том, чтобы в каждом новом акте деятельности осуществлять рефлексию и осмысливать объективное множество значений, приводить в связь и целостность это множество, а вместе с тем свою деятельность и свой объект. В сознании осуществляется связь значений и конструирование понятия формы, а в практике конструируется объект. Отношение понятия формы к объекту и выражается в законах формообразования и принципах методики художественного конструирования.
Многообразию форм практики соответствует многообразие указанных законов и принципов. Но всякая практика имеет также интенцию на единство и целостность, и этой интенции должны соответствовать непрерывное вырабатывание принципов и законов целостного формообразования и непрерывная актуализация самой этой проблемы. В связи с этим рефлексия все более усложняется, изощряется и превращается в достаточно сложную «мыслительную технологию», постепенно отделяющуюся от непосредственно практических операций в сферу собственно теоретической работы, которая начинает выполняться другими людьми — теоретиками. Именно в этой плоскости теории и существуют проблемы второго уровня, которые, однако, теснейшим образом связаны с проблемами первого уровня, ибо при всей своей самостоятельности теоретическая деятельность является частью практики художественного конструирования в целом. В свою очередь собственно практический акт деятельности, хотя внешне он и противостоит теоретическому акту, в сущности невозможен без последнего. Оба акта взаимопроникают друг в друга и только вместе образуют художественно-конструкторскую деятельность.
Тем не менее социально-технологическое разделение художественного конструирования делает это единство проблематичным. В реальности художники-конструкторы, организованные в «цех практики», осуществляют деятельность, не выходя в плоскость собственно теоретического мышления. Апеллируя к здравому смыслу и интуиции, они связывают на свой страх и риск случайно обнаруживаемые культурные значения, содержания и смыслы понятия формы, как правило, не осознавая, что при этом всякий раз порождается еще одно, новое культурное значение, которое умножает длинный ряд уже существующих значений, и что снова и снова возникает проблема их связи. Пределом этого бесконечного процесса порождения может быть только осмысление художественно-конструкторской деятельности в рамках социально-культурной деятельности как целого и рассмотрение категории формы под углом зрения этого предельного смысла, т.е. как культурно-исторической категории. А это требует специальной теоретической работы, которая тоже выделилась в «цех» и стала малопроницаемой для практиков в силу специфичности ее языка и технологии.
Таким образом, художнику-конструктору объект дан через язык, и в языке художник-конструктор находит или строит форму (объекта), которая для него же затем выступает как принцип, норма или закон деятельности. Осмысление этих принципов и законов приводит к выделению «цеха теории», в котором проблема формы разрабатывается как сугубо теоретическая проблема. Понятие формы расслаивается на собственно практическое и теоретическое и выражается в двух языках: во-первых, продолжает мыслиться вещно (форма как вещь), а во-вторых, мыслится как способ деятельности, точнее, как принцип или смысл, который в деятельности должен реализоваться.
Если на первом уровне категория формы конституирует объекты деятельности, то на втором уровне конституируются методы и принципы, применяемые к этим объектам. В качестве объектов могут выделяться: внешняя оболочка («кожух»), внешний вид, «начинка», вещь как целое, ансамбли вещей, социально-технические структуры, организации и т.п. Метод деятельности может формулироваться, например, в принципах конструктивной формы, функциональной формы, открытой формы, стайлинг-формы и т.п. Если на первых порах, когда художники-конструкторы были сами авторами своих методов и принципов, язык второго уровня носил естественный характер и был вполне доступен для практиков, то теперь, с усложнением «мыслительной технологии», язык этот и понятие формы конструируются наподобие вещей и приобретают искусственный характер со специфической терминологией и способами и средствами построения высказываний. То, что раньше считалось вполне допустимым и понятным — например, высказывание типа: «форма следует за функцией» — теперь в таком афористическом виде недопустимо и непонятно, ибо теоретическое сознание требует выявляет ту действительность и те основания, которые делают работающим тот или иной принцип. Предполагается, с одной стороны, репрезентация исходных философско-мировоззренческих и идеологических установок, а с другой — конструирование идеальных объектов и моделей деятельности. И понятие формы выступает здесь как особое соединение этих двух сторон, как собственно теоретическое понятие и категория теоретического сознания.
На этом уровне проблема формы приобретает для практика и теоретика различные смыслы и окраску: для практика — это проблема овладения формой как средством и методом деятельности, а для теоретика — это проблема конструирования понятия формы как такого средства и метода. Следовательно, проблема возникает в плане коммуникации практика и теоретика и как необходимость трансляции теоретического понятия практику и практических значений — теоретику. В этом пункте проблема формы помимо практического и теоретического приобретает еще один важный смысл или план — методический.
В методическом плане проблема формы сводится к тому, чтобы дать теоретическому понятию формы объектно-вещную интерпретацию, т.е. представить это понятие в естественном языке художника-конструктора и в виде естественной нормы его деятельности. Форма здесь снова выступает как вещь, но в отличие от собственно практического плана в методическом понятии «форма» сохранено и репрезентировано операционально-категориальное содержание теоретического плана, или понятия. Благодаря этому, в сознании художника-конструктора не происходит полного отождествления формы с вещью, ибо методист понимает сам и доносит это понимание до практика, что «вещность« формы является лишь способом объективации метода художественного конструирования. Художника-конструктора не смущает теперь, что термином «форма» обозначаются и внешняя оболочка, и «начинка», и внешний вид, и геометрия вещи, и цветовая форма, и конструкция, и функция, и морфология и т.д., ибо в методике художнику-конструктору и дана вещь в такой форме, которая включает в себя все эти элементы и показывает связь их в процессе деятельности и в отношении к тем или иным задачам и целям, которые внутри нее ставятся. В методике объект предстает в виде системы и структуры, направляющей развертывание деятельности по определенным руслам, причем в каждом элементе этой системы она воспроизводится как целостность, поэтому деятельность может развертываться от любого элемента. Категория формы и выражает эту целостность системного объекта, которая в методическом плане обеспечивается тем, что методист «пропускает» вещь, взятую во всей ее эмпирической многозначности (с точки зрения художника-конструктора), сквозь построенное теоретиком понятие формы и «возвращает» эту вещь художнику-конструктору в виде упорядоченной системы (объекта деятельности), выступающей для последнего как норма.
Для художника-конструктора, вооруженного методикой, проблема формы сводится к выбору той или иной стратегии формообразования в зависимости от целей и задач, которые он ставит относительно объекта. Точнее, сам объект будет при разных стратегиях иным, ибо объект есть не что иное, как многообразие его системных целостностей, или форм, воспроизводимых деятельностью в процессе ее развертывания от того или иного пункта системы. Поэтому выбор стратегии для художника-конструктора в известном смысле совпадает с выбором объекта деятельности и, следовательно, нужно проявлять особую осторожность при перенесении стратегий с одного объекта на другой. Если, например, в начале нашего столетия был выдвинут принцип «форма следует за функцией« как универсальный, то теперь мы понимаем, что в действительности это была лишь одна из возможных и необходимых стратегий, в которой рассматривалась зависимость внешнего вида и морфологии вещи от ее целевой функции, при установке деятельности на реализацию этой функции в производственно-технологическом материале. Здесь в качестве объекта деятельности бралась целевая функция. Но художественное конструирование всегда решало и другие задачи, связанные с другими объектами, в частности, с тем же внешним видом. Внешний вид может рассматриваться как знак, выражающий все те отношения и связи человека с вещью, которые вещь имеет в культурной и социально-производственной среде. Выражение утилитарного назначения вещи во внешнем ее виде может быть, а может и не быть важным в той или иной ситуации деятельности. Чаще всего задача эта либо вообще не ставится, либо ставятся совершенно другие задачи (например, при создании фирменного стиля, визуальной символики, ассоциативных образов и т.п.). Поэтому внешний вид, когда он проектируется специально, выступает как вполне самостоятельная вещь, формируемая отнюдь не по законам утилитарно-технической целесообразности, а исходя из ее социальных значений и культурных смыслов.
* * *
Итак, проблема формы в деятельности художника-конструктора предстает как минимум тремя сторонами — практической, теоретико-методологической и методической — каждая из которых, с одной стороны, существует относительно самостоятельно, а, с другой, все они в свернутом виде существуют в сознании художника-конструктора.
Детальное рассмотрение того, как именно, в каком конкретном виде, в каких расчленениях и определениях выступает понятие формы на каждом из уровней, выходит за рамки настоящей статьи, целью которой было лишь обратить внимание на разноплановость понятия формы в художественном конструировании и его связь с деятельностью художника-конструктора.
5 декабря 2024, 11:09
0 комментариев
|
|
Комментарии
Добавить комментарий