|
Ю. В. Шатин. Дизайн и экология: коэффициент полезного действия. 1990
Дизайн и экология: коэффициент полезного действияЮ. В. ШАТИН, ВНИИТЭ
Человеческая цивилизация замещает естественные формы биосферы искусственно культивируемой средой, и главная опасность этой экспансии связана не с эстетическими критериями. Резко ограниченный набор синтезируемых форм, с которыми оперирует проектная деятельность, сужает практически бесконечное многообразие результатов эволюции дикой природы, что в далекой перспективе отразится на выживаемости биосферы в целом. Дизайн, конечно, не может претендовать на роль направляющей силы эволюции техно-мира, но он способен содействовать последовательному переводу в техносферу принципа интеграции процессов распада и синтеза, сформировавшегося за миллиарды лет в живой природе. Целевая установка на защиту среды должна — с помощью дизайна — органически входить в концепцию любой создаваемой вещи, группы или системы изделий.
Когда человек выделился из животного царства, он стал создавать собственный мир, сосуществующий с естественным миром живой и неживой природы. Искусственную среду для себя создают пчелы, муравьи, многие другие живущие колониями виды, но применяемые ими технологии сформировались в ходе естественной эволюции и не оказывают экологического давления на общую среду обитания. Человек же, проектируя и реализуя окружающую среду, стал применять такие инструменты ее формирования, которые способны нарушать динамическое равновесие природных процессов. Когда же интенсивность экологического давления технологии превышает восстановительный потенциал природы, оно становится опасным. В итоге развивающийся техномир оказывается агрессивным по отношению к естественным формам биосферы. Мало того: бесконтрольное врастание техники в повседневную жизнь угрожающе изменяет ее формы и традиции. Сознание человека не поспевает за развитием науки и техники, которые в значительной степени эволюционируют самостоятельно, уже помимо его воли. Следствием этого стало не только все возрастающее загрязнение окружающей нас среды, но и искажение нравственных основ жизни и взаимоотношений человека с природой. «Распадение человека с природой, — писал А. И. Герцен, — как вбиваемый клин, разбивает мало-помалу все на противоположные части, даже самую душу человека»¹. Трансформируя природу вне себя, человек меняет и свою собственную природу. Поэтому экология, возникшая поначалу как биологическая наука, которая изучала, по определению БСЭ, «организацию и функционирование надорганизменных систем», то есть видов, популяций, биоценозов, в настоящее время понимается много шире. В частности, взаимоотношения человека и созданных им систем с природой стали одним из самых важных объектов современной экологической науки.
____________
¹ ГЕРЦЕН А. И. Письма об изучении природы (1842—1846). Письмо второе. Наука и природа // Собр. соч. в 30-ти т. Т. III. М. Изд-во АН СССР. 1954. С. 134.
Индивидуальное и социальное поведение человека формируется чувственно воспринимаемыми структурами, которые на уровне, скажем, города, здания, средств производства и предметов потребления дают нашему окружению определенную форму и культурное содержание. Поведение «второй природы» отличается от поведения всех других подсистем, существующих на планете. До недавнего времени, когда экологический кризис из фантома отдаленного будущего стал сегодняшней реальностью, многие были склонны рассматривать природу как фон для самоутверждения «венца творенья» — подобно додарвиновскому натурфилософскому эволюционизму. Такая видовая гордыня, лежащая в основе антропоцентристских мировоззрений, приводит к опасным последствиям. Наша подсистема отличается прежде всего способностью злоупотреблять своими отношениями с другими подсистемами, коренным образом влияя на их судьбы. Остальные подсистемы также способны нарушать экологическое равновесие соседних, но беда в том, что «вторая природа» может вызывать субстанциальные, необратимые возмущения динамического равновесия других подсистем, что в конечном счете не может не отозваться на дестабилизации целого.
Все ускоряющийся рост производства самых разнообразных вещей, в создании которых непосредственно участвует дизайн (кто бы ни выступал в каждом случае в качестве дизайнера), давно уже стал в масштабах Земли бесконтрольным, а последствия непрерывной трансформации природных ресурсов в вещи и отходы — непредсказуемыми. По утверждению эксперта ООН по проблемам экологии доктора экономических наук М. Я. Лемешева, современная промышленность превращает в отходы до 98% всех потребляемых ресурсов. Таким образом, «коэффициент полезного действия» всей суммы современных технологий оказывается ниже, чем у первых паровых машин — их кпд достигал все же 5—9%.
Что же нас ждет дальше?
Задержать процесс производства изделий невозможно. Сомнительно, чтобы идеи самоотречения в духе Махатмы Ганди нашли отклик в современном обществе потребления. Многие же «экотехнические» программы, в которых делаются попытки создания новой техники на пути совместного развития потенциала человека и природы, исходят из принципа замораживания или понижения человеческих потребностей. Этот же тезис отстаивают и некоторые радикальные экологические движения в Западной Европе, например, довольно широко известное движение «Друзей Земли». Но беда в том, что попытки повернуть вспять процесс возрастания потребностей несостоятельны — он составляет часть исторической эволюции, а эволюционный процесс, как известно, не повторяет себя. Так что интенсификация потребления, а следовательно, и производства, появление все новых масс отходов, видимо, неизбежны.
Какова же роль дизайнера в этой ситуации? Вероятно, прежде всего он должен глубоко осознать ее, поднявшись над профессиоцентризмом. Не зря же в религиозно-философском памятнике древнеиндийского эпоса «Бхагават-Гите» указывалось, что «знание, порождающее привязанность к одному виду деятельности как единственно важному, очень скудное и не отражающее истину»². И такое «знание» приравнивалось к невежеству, тьме.
____________
² Бхагават-Гита, гл. 18, текст 22.
Необходимо хорошо представлять себе не только сценарий потребления каждого изделия, комплекса, системы, не только изменчивую структуру социокультурных требований к ним, но и весь процесс существования и сосуществования вещи с другими объектами, в том числе природными.
Т. Мальдонадо два десятилетия назад писал, что «мы хотим использовать больше изделий, чем производим, а непосредственно потребляем меньше, чем используем»³. Это приводит к постоянному пополнению «популяции отбросов», то есть суммы остаточных продуктов жизненного цикла всех других популяции, в том числе человеческой. Если изделие после многих операций удается уничтожить, то оно, исчезнув как морфологическая единица, переходит в не менее опасную «популяцию загрязнения и искусственных факторов эрозии» (формулировка Т. Мальдонадо). В отличие от предыдущей, эта популяция не оккупирует обитаемых пространств, но загрязняет их, разлагает, иссушает, делает непригодными для человека, а то и для жизни вообще.
____________
³ MALDONADO Т. La speranza progetuale. Torino. G. Einaud. 1970.
Можно, таким образом, принять за одну из основных экологических задач дизайна содействие сокращению количества отходов. Оставляя в стороне так называемые «безотходные» технологии с замкнутым производственным циклом, которые не входят в компетенцию дизайна, стоит поискать пути безотходного, точнее малоотходного, потребления.
Без сомнения одной из причин угрожающе быстрого загрязнения окружающей среды отходами является сокращение сроков активной «жизни» изделий. Если раньше дедовское ружье, прабабушкина брошь или чашка были предметом гордости, то в наше время потребительство понуждает выбрасывать даже еще работающий фотоаппарат или радиоприемник, чтобы заменить его новой, якобы лучшей моделью. Это касается не только технически сложных изделий, все более совершенные поколения которых действительно очень часто сменяют друг друга, но и таких вещей, как мебель, столовые приборы, дверные ручки и пр. и пр. И подхлестываемый техническим прогрессом дизайн вольно или невольно способствует распространению недолговечных изделий. Свалки уже не вмещают «отбросов», которые вполне работоспособны, но которые имели несчастье перестать быть «последним криком моды».
А вспомним — иные плоды дизайнерской мысли выгодно выделялись на фоне многочисленных однодневок: это автомобили-«жуки» фирмы Volkswagen (ФРГ), итальянские мотороллеры «Веспа», претерпевшие за десятки лет выпуска лишь незначительные модификации, гнутая мебель М. Тонета, которая без всяких изменений производится с середины прошлого века, популярный уже около двух десятилетий галогенный светильник «Тициан». С позиций экологии учреждение премии Busse Zonglife Design Award (ФРГ), которая раз в три года присуждается изделиям, долгое время удерживающимся на рынке, объективно представляется более эффективным, нежели многочисленные манифестации «Друзей Земли» и умозрительные футурологические программы «экотехников». Нелишне вспомнить и то, что долговечный дизайн никогда не бывает безликим — напротив, изделия с долгой биографией всегда оригинальны, стилистически активны и часто продолжают жить в своих «потомках», как это случилось с мотороллером «Веспа», продолжением которого стала новая модель фирмы Piaggio— «Ко́за», с фанерно-полотняным бипланом По-2, продолжением и развитием которого стал цельнометаллический Ан-2, также отличающийся завидной долговечностью. Срок службы подобных объектов измеряется не частотой смены стилевых веяний, а естественным физическим старением, и на свалку они попадают, лишь отслужив свой долгий срок. Они в конце концов пополняют две упомянутые выше популяции, но по крайней мере не так интенсивно.
Другое дело — изделия разового пользования, само соучастие в создании которых следовало бы квалифицировать, на мой взгляд, как экологическое преступление. Между тем, дизайнеры всего мира вносят немалый вклад в их популярность, проектируя эстетически полноценные, привлекательные разовые зажигалки, шариковые авторучки, посуду и столовые приборы, электронные и наручные часы, зубные щетки4 и др. Причем большинство этих вещей делается из различных синтетических материалов, проблема реутилизации которых сегодня не решена. Что же может предпринять дизайнер, обретший «экологическое сознание», если он работает, как правило, в интересах заказчика, хотя интересы не изготовителя, а потребителя постоянно провозглашаются руководящим принципом дизайна? Он не может бойкотировать заказы на разработку изделий разового пользования, не рискуя остаться без работы. Не может пойти и на «диверсию», то есть на заведомо плохое решение, чтобы изделие не нашло сбыта, ибо этого ему не позволит профессиональная этика. Остается один момент, который дизайнер мог бы использовать в интересах экологии, — право рационального выбора материала для проектируемого изделия. Дизайнера редко привлекают к созданию новых материалов, хотя и этому можно найти примеры, выбор же их — его неотъемлемое право.
____________
4 Здесь небезынтересно упомянуть случай, происшедший на последнем «Интердизайне-89» в Японии (октябрь 1989), о котором рассказал один из координаторов семинара Д. Азрикан: в качестве протеста против расточительства материальных ресурсов, что несовместимо с дизайнерской профессиональной этикой, участники семинара единодушно (40 человек) решили отказаться от предлагаемой им ежедневной смены вчерашних пластмассовых зубных щеток на сегодняшние (Прим. ред.).
8. Одна из последних модификаций итальянского мотороллера «Веспа», который также выпускался в течение сорока лет
Почему, например, не делать корпуса разовых зажигалок или «выбрасываемых» наручных часов из стекла — самого универсального из искусственных материалов? Ведь сырье для него— не быстро убывающая в земле нефть, а песок под ногами. Реутилизация стеклянного боя не представляет трудностей, он перерабатывается почти без потерь. Эстетические достоинства стекла общеизвестны.
О технологических и функциональных возможностях этого материала еще в 1752 году прекрасно рассказал М. В. Ломоносов в «Письме о пользе стекла». По многим параметрам стекло действительно «превысило своим раченьем естество», то есть природные материалы. Оно использовалось человечеством на всем протяжении его истории, причем так многообразно, как ни один другой материал. Вспомним хотя бы стеклянную посуду Древнего Египта, витражи готических соборов и витринное стекло, чешскую бижутерию и стеклянные изоляторы на опорах ЛЭП, стеклоткани, строительные стеклоблоки, лабораторную посуду, электрические лампы, волоконную оптику и многое, многое другое. Сейчас итальянские фирмы Sica и FIAM выпускают стеклянную мебель: кресла, шкафы, столы. Они, правда, несколько тяжеловаты, но этот недостаток компенсируется устойчивостью к химическим и механическим воздействиям, гигиеничностью и своеобразной красотой необычного материала, опровергающего укоренившееся в сознании представление о хрупкости стеклянных вещей.
Стекло применяется для изготовления подошвы электроутюгов, работающих на инфракрасном излучении, из него делают сковороды и кастрюли, многообразие возможностей этого материала постоянно подтверждают чехословацкие и финские дизайнеры. Однако пока не известны случаи его применения для изделий разового пользования (исключая стеклотару, которая во многих странах после однократного использования идет в переработку, что оказывается дешевле, нежели повторное использование, поскольку отпадает необходимость в приемных пунктах с немалым штатом работников, специальных моечных цехах и пр.).
Но свое победное шествие пока осуществляют пластмассы, загрязняя моря и океаны, атмосферу и почву. Правда, среди дизайнеров растет скепсис по отношению к синтетическим материалам, они уже не считаются существующей реальностью будущего, как это было совсем недавно. Плата за их богатые технологические возможности оказывается слишком высокой. Справедливости ради отметим, что сейчас вопрос реутилизации пластмасс приближается к решению: их сплавляют в гранулы (это относится, конечно, лишь к ограниченному числу термопластов) и используют как теплоизолятор в строительных конструкциях. Но есть ли смысл переводить нефть в материал, который с успехом заменяют дешевые шлако- и стекловата!
В изделиях разового пользования могут применяться и бумага, картон, папье-маше. Из бумаги давно уже делают стаканы, тарелки, ложки и вилки. Большим спросом за рубежом пользуются «бумажные» фотоаппараты серии Fujicolor Quicksnap (фирма Fuji, Япония) и Fling 35 (Kodak, США), которые после экспонирования пленки сдаются в лаборатории фирм. Прессованная бумага и бумажные массы с не меньшим успехом, чем стекло, могли бы послужить материалом для тех же разовых зажигалок, авторучек, часов, срок службы которых измеряется несколькими месяцами. Из бумаги можно делать станки безопасных бритв, детские коляски, прогулочные лодки «на один сезон» и многое другое. Кстати, для всех этих изделий не требуется высокосортная бумага, в качестве исходного сырья здесь может использоваться макулатура. Пластмассы же, производство которых остановить нерентабельно и нереально, разумнее применять там, где они прослужат много лет — до того момента, когда лучший способ их реутилизации будет найден.
Не составило бы, наверное, труда сделать перечень тех изделий, с помощью которых — если будут применены с умом подобранные материалы — удастся сократить количество трудноуничтожаемых или не утилизируемых отходов. Даст ли это ощутимые результаты? Ответ может оказаться неутешительным, ибо на фоне гигантских выбросов металлургических, химических и множества других заводов и фабрик эффект подобной меры выглядел бы довольно бледно.
Можно вообразить и совершенно иной путь.
Предположим, дизайнер (или, скорее, коллектив единомышленников) задался целью, взяв в качестве парадигмы естественную эволюцию, построить «эволюционное дерево» вещей. Сама по себе идея может показаться логичной. Действительно, космология нашего времени закладывает концептуальный фундамент новой научной картины мира — теории глобального эволюционизма, конкретизирующей диалектико-материалистический принцип развития на уровне оснований науки. В свете этой концепции единство законов эволюции для всей Вселенной — космоса, отдельно взятой планеты, живой и неживой природы — предстает очевидным. Нет оснований постулировать обособленность «второй природы» от этих законов. Даже при самом беглом сравнении естественной и искусственной природы можно заметить убедительные аналогии. Так, современная космология на основе новейших физических данных вплотную подходит к признанию философской идеи, впервые выдвинутой еще Авиценной. По его схеме мир зародился в виде точечного геометрического образования. В ходе космогенеза точка вытянулась в линию, линия развернулась в плоскость, а она — в трехмерное «тело». Оставляя в стороне поправки, внесенные в эту схему современной наукой, напомним, что любое изделие в конечном счете начинается с точки, линии и двухмерного чертежа (хотя бы и на экране дисплея), который затем материализуется в трехмерном объекте, а с момента его появления добавляется и четвертое измерение — время. Принципиальную разницу между Вселенной и вещью можно усмотреть в том, что Вселенная одна, а вещь обычно в той или иной степени тиражируется. Но в этом вопросе далеко не все ясно и бесспорно. Например, древнеиндийская философия исходила из того, что Вишну создал не одну Вселенную, а множество, то есть «тиражировал» ее. Одновременное существование многих Вселенных, пока не познанных нами, не опровергают и некоторые современные философские школы.
Далее: всякая вещь на протяжении своей эволюции проходит примерно одинаковый путь от примитива до сложности, причем на этом она обычно не минует тех же моментов, что и природные объекты: постоянного взаимодействия противоположных процессов — усложнения и фрагментации, прогресса и регресса, возникновения нового и исчезновения старого. По мере технического прогресса многие группы вещей не миновали и свойственной живой природе тупиковой ветви — гигантизма, причем отмиранию ее в обоих случаях всегда содействуют одни и те же причины. Радиокомбайны размером с комод, танки величиной с дом, шагающие экскаваторы уходят в небытие в силу тех же обстоятельств, что и гигантские рептилии, мегантропы и индрикотерии — растущая мощность живого организма и технического устройства требует опережающего увеличения потребляемой энергии. Организм или механизм не способны справиться с проблемой своего питания, становятся неэкономичными.
Отталкиваясь от идеи единства законов эволюции для природы и мира вещей, представляется заманчивым составить глобальную программу развития «второй природы» — программу упорядочения всего мира вещей, подразумевая под ним все, создаваемое человеком, включая здания, транспортные системы, производственные комплексы и пр. Но составление подобной программы неминуемо окажется сопряженным с целым рядом трудностей. Прежде всего для развития «второй природы» придется признать единственный известный для «первой» природы метод — проб и ошибок. Попытки подтолкнуть слепую и неуправляемую эволюцию в желаемом направлении, как и печально известные «планы преобразования природы», дают результаты, очень далекие от ожидаемых. Если же допустить, что раз мир вещей — создание мозга и рук человека, то человеку и устанавливать законы его развития (хотя бы и взяв в качестве парадигмы естественную эволюцию), то анализ такого эволюционного дерева мог бы быть очень полезным. Можно было бы попытаться прогнозировать развитие каждой вещи или группы вещей, оценивать их перспективность, отсекать заведомо тупиковые ходы. Может быть, удалось бы выяснить, какие объекты нуждаются в охранительных мерах, и предложить эти меры, то есть помочь им противостоять негативным влияниям научно-технического прогресса, в отношении же других — дать возможность им благополучно «вымирать». Все это позволило бы существенно уменьшить отходы как от производства, так и потребления, предотвратить излишнее потребление ресурсов, вообще учесть экологические требования в большей мере, чем при существующем положении. При таком подходе остается место и для самых широкомасштабных дизайн-программ, и для комплексных проектов, и для мастерства «штучников».
Беда, однако, в том, что на деле «эволюционное дерево» предметного мира окажется огромным лесом, в котором корни и ветви переплетаются, врастают друг в друга и вновь расходятся веером. Простая схема оборачивается сложнейшей многокомпонентной сетью, с построением которой не сможет справиться не только человек, но и любая современная вычислительная система. Нынешние компьютеры способны оперировать с десятками или сотнями параметров, в данном же случае их число окажется на несколько порядков выше.
Можно представить себе еще один путь: замыслить, например, некую всепланетную систему, включающую в себя замкнутые производственные циклы (на современном уровне технологии, к сожалению, часто нереальные), природоохранные комплексы, экологически чистые транспортные средства (пока существующие чаще всего лишь в воображении писателей-фантастов) и многое другое, что обеспечило бы безотходное потребление и всеобщее благоденствие. Не говоря уже о препонах чисто политического характера, реализация такой системы связана с несколькими крайне сомнительными моментами. Во-первых, по подсчетам экспертов ООН, если общее производство всех видов энергии возрастет лишь на один порядок, в 10 раз, это приведет к глобальной экологической катастрофе. Осуществление же проекта такого рода первоначально может потребовать энергозатрат, превышающих этот предел. Во-вторых, все подобные проекты, начиная с идеи Р. Бакминстера Фуллера о помещении городов под прозрачные колпаки, под которыми поддерживается экологическое равновесие, и кончая достаточно бредовыми предложениями возвести на выровненной поверхности Земли (включая осушенные моря и океаны) правильные четырехгранные террасированные пирамиды с жилищами, садами, заводами-автоматами по производству всего необходимого человечеству, оказывались несостоятельными5. Веским предостережением против слишком «масштабных» проектов стала печальная судьба Волги, Аральского моря, Кара-Богаз-Гола. Такие проекты предполагают не сохранение биосферы, а формирование искусственной, качественно новой среды. Каковы могут быть последствия этого для жизни на Земле, представить себе невозможно.
____________
5 Такого рода проекты были популярны, в том числе и в нашей стране, в середине 50-х годов наряду с более скромными: проектом перекрытия плотиной Берингова пролива, растопления Антарктического ледяного щита и др. Были проекты и космического масштаба, например: предлагалось заключить в оболочку Солнечную Систему, чтобы сделать пригодными для обитания все ее планеты.
Сегодня такого рода идеи уже не вызывают энтузиазма тех, кого принято называть «потребителями», так что дизайну вряд ли резонно устремляться к чересчур глобалистским решениям, чтобы не стать посмешищем или, хуже того — пугалом.
Однако отрицать пользу любых попыток систематизации дизайнерских проблем, проектных прогнозов и более или менее широких программ было бы нелепо. Даже весьма робкая дизайн-программа «Вторсырье», предложенная ЛФ ВНИИТЭ, безусловно принесла и еще принесет полезные плоды. Проектное же прогнозирование представляется одним из самых действенных средств дизайна в решении экологических проблем, тем более в условиях смены объектного подхода средовым. Основой проектных прогнозов могут быть любые допущения, но опора на природную эволюцию представляется наиболее логичной и естественной. Она может помочь ставить задачи как программного, так и частного характера, разрабатывать, если оперировать терминами биологии, типы, классы, отряды, семейства и виды изделий, осуществлять анализ их «экологических ниш» и возможностей сосуществования друг с другом и со средой. Такой подход позволит упорядочить и структуру дизайнерских проблем и задач, так как ее тоже можно строить, опираясь на биологические аналоги.
Всякая вещь, в зависимости от ее функциональной сложности, может быть уподоблена тому или иному организму (или органу). Изучение внутренней структуры биоаналога на макро- и микроуровне поможет уточнить функциональную и конструктивную структуру изделия. Причем этот метод может оказаться всеобъемлющим, ибо нет, пожалуй, вещи, узла или детали, не имеющих аналогов в живой природе. Даже колесо, принцип которого природой, казалось бы, нигде не использован, по сути ничем не отличается от конечностей птиц, пресмыкающихся и млекопитающих. Достаточно убрать обод, оставив спицы, как аналогия становится наглядной, с точки же зрения механики принципиальной разницы между колесом и переступающими конечностями нет.
Опора на биоаналоги (на сходных установках, кстати, построена учебная программа Европейского института дизайна в Милане) при очевидной плодотворности может, правда, привести дизайнера к другой крайности — биологизации человека, то есть к рассмотрению его лишь как жаждущего экспансии биологического вида. Но это — лишь вопрос чувства меры, без которого подлинное экологическое сознание немыслимо.
Для того чтобы экологическая составляющая стала органичной частью проектной культуры, можно найти множество путей. Хотя в наше время в проблеме формирования «экологического дизайна» больше вопросов, чем ответов, можно категорически утверждать, что путь к их решению лежит более всего через проектное прогнозирование. Подобно философу, который часто оперирует не фактами, а гипотезами, дизайнер может (скорее должен) искать поддержки не в найденных до него решениях, а в идеях завтрашнего дня, пусть еще и не проверенных. Дизайнерская мысль часто опережает инженерные идеи, страдающие некоторой инерционностью в силу укоренившейся узкой специализации. К тому же, именно инженерной мысли свойственно стремление вверить одной лишь технологии все средства общественных преобразований, оставить культуре лишь «низший» уровень человеческой деятельности. Дизайн, располагающий всем, что впитало человечество от всех научно-технических революций, но проникнутый вниманием к воспроизводящему и сберегающему началу в любом проекте, избавившийся от иллюзий профессионального самосознания, способен внести весомую лепту в разрешение кризисной ситуации. Причем речь идет далеко не только и не столько о защите природной среды, сколько о защите человека, о сохранении его как части и продолжения природы, о сохранении созданных человечеством духовных и материальных благ.
В этих условиях разговор должен идти не о новом образе дизайна, а о его новой судьбе.
Получено 16.10.89
25 февраля 2022, 10:26
0 комментариев
|
|
Комментарии
Добавить комментарий