Est! Est!! Est!!! di Montefiascone: средневековая легенда

Могила епископа Фуггера / де Хука в Монтефьясконе. Фото: Ulrich Mayring (апрель 2007). Источник: wikipedia.org

 

 

В монументальной работе «Иллюстрированная Италия», впервые изданной в Риме в 1474 году, Флавио Бьондо¹ лишь коротко описывает положение Монтефьясконе «в горах после крутого подъёма» и не даёт никаких исторических справок, лишь уточняя, что место, именуемое им «Mons Faliscorum», ныне «искажённо называют Монс Фласконус» («corrupte dictus Mons Flasconus»). В конце ХV века рыцарь Арнольд фон Харфф, один из многочисленных немецких путешественников того времени, о котором мы располагаем более точными сведениями², отправившийся в паломничество из Кёльна сначала в Рим, а после — на святую землю, записывает, минуя Монтефьясконе, что «крепость находится высоко в горах», не упоминая ни какой-либо церкви, ни храма, хотя чуть выше он делает это для Больсены и сразу после — для Витербо. Кроме того, на подходе к этому городу, двигаясь по «прекрасной равнине, где паслось множество овец», он отмечал «сернистый дым», что, очевидно, относилось к водам Буликаме³. Может показаться странным, что этот осторожный немецкий путешественник, находя в коротких записях своего дневника место для таких сведений, которые обычно остаются за пределами интересов паломника, не заметил в Монтефьясконе церкви святого Флавиана, где можно было посмотреть на могильный камень немецкого прелата (по крайней мере, так утверждают более поздние источники) и, вероятно, также услышать занимательную историю о надписи Est, Est, Est, о которой мы расскажем ниже.

 

Так или иначе, мы убеждены, что эта роскошная романская церковь — как и легенда о мученике, которому она обязана своим именем — не могла уйти от внимания паломника, проезжающего по Кассиевой дороге, — а только по ней можно было попасть в Рим из Флоренции. Об этом свидетельствует среди прочих испанский путешественник Диего Лопес де Естуньига в рассказе о своей поездке, начатой в испанском городе Картахена в октябре 1520 и законченной в Риме около четырёх месяцев спустя⁴. Он тоже в нескольких словах описывает местоположение Монтефьясконе как «города на поистине знатной высоте» («oppidum quidem nobile loco edito»), добавляя затем краткие сведения о почитании святых мучеников Маргариты и Флавиана, которым посвящены две главные церкви города. При описании Больсены он аналогичным образом рассказывал о страданиях св. Кристины, но ещё более детально его описание Витербо, содержащее разные исторические сведения, в которых сильнее проявляется его гуманистический интерес, нежели религиозный. При этом не похоже, чтобы и он что-то слышал про историю о прелате и его могиле. А полтора десятилетия спустя другой немецкий путешественник, известный правовед Иоганн Фихард, прибывает в Рим, откуда отправляется в путь на север, по Кассиевой дороге⁵. В своём дневнике он цитирует лишь имена двух городов — «Viterbium» и «Monteflascone» — и сообщает дистанцию, отделяющую их от ближайшей почтовой станции; на этом всё. Однако в Рончильоне он восторгается красотой пейзажа («Roncilium... Mire humiliter inter montes situm» [«Ронцилиум... удивительно скромно помещённый среди гор»]), а в Больсене впечатляется колыханием озёрных волн, подобных морским (mi lacus Borsenàe [sic!] amplissimus vecturas interdum instar maris agit [«Где озеро Борсенское шире всего, колыхания иногда морским подобны»]). О храме св. Кристины, как и об отменном вине, делаемом из произрастающего в округе винограда, он не упоминает.

 

Теперь, из других источников, мы знаем, что знаменитые мускатные вина этого региона не только имели славу уже в то время, но и ценились многими выдающимися людьми, такими, как папа Юлий ІІ (1503—1513), который побывал проездом в Монтефьясконе в рамках путешествия, описанного в более поздних стихах Адриана, кардинала церкви святого Хрисогона в Риме, который подчёркнуто пишет о высоком госте: «praebuit huic celeber mons dulcia vina Faliscus» [«преподнесла ему сладкие вина славная гора фалискская»]⁶. Затем, всё ещё в первой половине ХVІ в., немецкий гуманист Георг Фабрициус (1516—1571), юнцом приехавший в Падую обучаться, оставил здесь поэтическое описание своего пути в Италию, в котором есть такие строки: «Faliscos venimus, et Baccho felicia rura secantes» [«...и пересёкши тучные Вакховы поля, в Фалерию пришли мы»]⁷. И ровно к этому же периоду восходит первое свидетельство о том, что Монтефьясконе «многократно упоминалось и рекомендовалось немцами за его нежные и сладкие белые и красные мускатные вина». Здесь стоит поблагодарить историка Леандро Альберти, который вставил эту информацию, можно сказать, не к месту в своё объёмное «Описание всей Италии», богатое историческими замечаниями, и огорчиться можно лишь тому, что этот болонский учёный монах не счёл заслуживающим упоминания рассказ о могиле прелата в церкви святого Флавиана, о мучениях которого он однажды заводит речь, но не вдаётся в тему⁸. Тем не менее, во времена Леандро Альберти рассказ этот был, конечно же, известен, как это можно узнать из записок ещё одного немецкого паломника, Иоганна фон Хирнхайма, посетившего Рим в 1569 году, прежде чем повернуть на север и отплыть из Венеции к святой земле. Прибыв в Монтефьясконе, он отметил в своём дневнике, что услышал его от местных жителей⁹.

 

Важнейшее прямое свидетельство того, что наш рассказ уже был распространён ко второй половине XVІ в., мы находим у немецкого путешественника-гуманиста, описавшего на латыни свои странствия по Италии в 1556—1559 годах, хотя книга была опубликована лишь три десятилетия спустя: Лоренц Шрадер, родом из Хальберштадта, неподалёку от Магдебурга¹⁰, не просто увидел в Монтефьясконе прекрасно расположенное место с древними традициями («quondam Faliscorum caput, situm arduo loco» [«вершина, некогда принадлежавшая фалискам, в чудном месте расположенная»]), но и отметил с интересом некоторые другие вещи: «знаменитое мускатное вино, лён и множество других плодов». Завершая своё короткое описание парой цитат из античных авторов, он добавляет:

 

«Venit hic notanda historia de quodam praelato, qui nimia vini ingurgitatione in monte Faliscorum mortuus est. Nam habebat pro more dum iter faceret, ut sempre famulum praemitteret, qui de hospitijs quaereret, quae melioribus vinis essent instructa, ne forsitan in illa re falleretur. Adveniens igitur ex famulo quaesivit Episcopus, an esset bonum vinum. Famulus ut bonitatem vini eo magis exprimeret, respondit: Est Est et vocem duplicauit. Mortuo itaque Episcoipo famulus tale posuit Epitaphium. Propter est est, Dominus meus mortuus est».

[«Здесь стоит упомянуть о жившем некогда прелате, который умер на Горе Фалисков от поглощения чрезмерного количества вина. Дело в том, что он имел обыкновение, отправляясь в странствие, всегда посылать слугу разузнать у чужеземцев, какие из лучших вин им известны, дабы ненароком не ошибиться в этом деле. Когда слуга вернулся, епископ спросил, есть ли хорошее вино. Слуга, чтобы сильнее показать добротность вина, ответил: „Есть, есть!“, удвоив слово. Когда же епископ умер, слуга сделал такую эпитафию. Propter est est, Dominus meus mortuus est. (Из-за est est хозяин мой почил.)»]

 

Нам захотелось повторить этот рассказ полностью не только потому, что это первое печатное упоминание нашей истории, но и потому, что в нём уже присутствуют некоторые существенные элементы, сохранившиеся до наших дней. С другой стороны, мы можем констатировать, что здесь нет некоторых деталей, переданных последующими версиями, а именно — в первую очередь — утверждения, что прелат или епископ был немцем; к тому же, здесь ясно говорится, что надпись «Est» была повторена всего лишь дважды, а не трижды, как утверждают более поздние варианты; наконец, нет и намёка на завещание прелата, состоящее в желании выливать каждый год определённое количество этого ценного вина на его могилу, и о самой могиле не сообщается, что она находится в церкви святого Флавиана. Эта версия была также наиболее распространённой в то время, как можно заключить из рассказа ещё одного немецкого путешественника, Гаспара Энса (1609), который пересказывает её в своём описании Италии почти дословно¹¹.

 

 

Следующее упоминание, которое мы процитируем (ограничиваясь работами, напечатанными в то время), может считаться другим подтверждением того, что к концу XVI в. рассказ базировался исключительно на приведённых чуть выше деталях, и прежде всего в нём не было слов о завещании прелата: Пауль Гентцнер, учёный-правовед и сопроводитель молодого немецкого барона, совершив внушительные путешествия по Германии, Швейцарии, Франции и Англии, прибыл в Италию в 1599 году, остановился ненадолго в Риме, откуда выехал первого ноября во Флоренцию. Остановившись третьего ноября в Монтефьясконе поужинать, он также нашёл время привести некоторые исторические сведения о городке (хотя источником значительной части был Леандро Альберти) и рассказать своими словами историю о пьянице-прелате¹².

 

И последнее латинское упоминание, которое мы процитируем — это версия, содержащаяся в «Mercurius Italicus» Иоганна Генриха фон Пфлаумера¹³. Оно показывает, что в первые десятилетия XVII в. история осталась в основе неизменной, пусть даже её содержимое обогатилось некоторыми личными размышлениями, обращёнными к читателю или, скорее, к путешественнику, чтобы предупредить его об опасностях, сопутствующих обильным винным возлияниям. Кратко сообщив расположение и древнее название Монтефьясконе, он рассказывает, что город обязан славой как своим нынешним пьяницам «благодаря отменности и изобилию сладчайших вин» («ab dulcissimi vini praestantiam copiamque»), так и одному давнему эпизоду благодаря «мужеству римских всадников» (virtus Romanorum equitum), затем описывая его так:

 

В это же время, а точнее — в 1600 году, возникает первое немецкоязычное упоминание, которое делает Георг Краниц фон Вертгейм в небольшом путеводителе, предназначенном для немецких путешественников по Италии¹⁴. Он сравнивает расположение места с «бутылкой (fiasco), от которой город и получил своё имя», и сразу сообщает, что здесь растёт лучший мускатный виноград во всей Италии, а затем пересказывает инцидент с прелатом в довольно упрощённой форме:

 

Примерно в этот же период находим небольшое свидетельство (переданное по-немецки), описывающее дипломатическую поездку князя-епископа Бамберга, Иоганна Готфрида фон Ашхаузена со свитой в 1612—1613 гг.¹⁵, со стоянкой в Монтефьясконе, где его кортеж переночевал и «отведал на деньги принца хорошего мускатного вина»; тут в немецкий текст вставлено на латыни: «de quo epitaphium exstat: „et propterea dominus meus hic mortuus est“» [«из-за чего появилась эпитафия: „и от этого мой господин здесь скончался“»] — и ничего более.

 

Вслед за этими свидетельствами, большинство из которых в оригинале написаны на латыни и собраны в период с середины XVІ в. по начало ХVІІ в., следует рассмотреть три описания путешествий по Италии, выполненные на немецком языке в первые десятилетия XVII в., важные для нашего исследования как упоминанием Монтефьясконе, так и формой, в которой они переданы¹⁶. В конце 1599 года в Рим прибывает (дабы поприсутствовать на праздновании юбилейного года) герцог Вюртембергский, Фридрих І, в сопровождении небольшой свиты, в которой был, в частности, придворный архитектор герцога, Генрих Шикхарт фон Херренберг, опубликовавший впоследствии путевой дневник, проявив замечательную наблюдательность и особенно ревностное прилежание в описании собственных приключений¹⁷. Он первым среди известных доныне немецких путешественников пишет, что герцогская свита остановилась в Монтефьясконе в «Herrberg zur Glocken» (постоялом дворе «У Колоколов»), где все чувствовали себя замечательно, особенно в отношении еды, и где им довелось выпить «самое приятное мускатное вино за всю поездку, которым некоторые даже напились допьяна». Потом он уточняет, что к их приезду в город была уже половина второго ночи, а отъезд случился до зари, но не стоит забывать, что речь идёт о периоде самых длинных ночей, в районе Рождества. Несмотря на это, немного удивительно, что не упомянута ни наша история, ни могила прелата, но, очевидно, у свиты герцога не хватило времени или не было возможности посетить её. Помимо этого интересного путевого дневника, мы хотим процитировать два путеводителя, заслуживающих особого внимания по той причине, что они — одни из первых работ этого рода на немецком языке, имеющих целью сообщить полезную информацию желающим поехать в Италию и не знающим ни латыни, ни итальянского¹⁸. В книге Неймайра из Рамслы (1622) можно прочитать лишь, что Монтефьясконе «нынче представляет собой маленький городок», но отмечено также, что «здесь растёт лучший мускатный виноград». Зато в «Newes Itinerarium Italiae» Фуртенбаха (1627) Монтефьясконе упоминается исключительно как «городок, где похоронен прелат, которому нравилось мускатное вино», без иных подробностей, очевидно, побуждая читателя справиться на месте.

 

Прежде чем процитировать ещё несколько свидетельств немецких путешественников, иллюстрирующих трансформацию или, вернее, детализацию истории в течение XVII и XVIII веков, мы считаем важным коротко передать здесь рассказ одного английского путешественника, Джона Ивлина, который, посетив Монтефьясконе 4 ноября 1644 года, записал в своём дневнике, что это место

 

Таким образом, у Джона Ивлина речь идёт о голландском епископе (Dutch Bishop), хотя остальная часть рассказа в общем и целом согласуется с уже процитированными, разве что в ней отсутствует часть о завещании прелата. В то же время другой английский путешественник, Джон Реймонд, попав в Монтефьясконе всего лишь два года спустя, рассказывает уже о немецком епископе (German Bishop), всю историю при этом передавая во всём аналогично Ивлину²⁰.

 

Наряду с этими двумя версиями рассказа, в которых мы также впервые находим указание на то, что могила епископа (немецкого или голландского) находится в церкви святого Флавиана, следует процитировать ещё одну английскую версию за авторством Ричарда Ласселса, который был в Италии целых пять раз (в качестве наставника и проводника молодых английских джентльменов) и опубликовал в 1670 году описание своих поездок, а спустя три года эта книга была переведена на немецкий²¹. Процитируем здесь весь рассказ, так как он содержит не упоминавшуюся до сих пор другими деталь, а именно — уточнение, что надпись «Est» повторялась трижды. Заметим также, что, по словам Ричарда Ласселса, речь шла о состоятельном голландце:

 

Завершая этот небольшой обзор различных иностранных (но не немецких) версий, прочитаем свидетельство Франсуа Максимилиана Миссона, француза, по политическим мотивам переселившегося в Англию, датируемое 1688 годом:

 

Являясь пока что самой подробной версией истории (помимо версии англичанина Ласселса), она также впервые содержит почти полный текст надгробной надписи, проверенный, по утверждению автора, непосредственно на месте. И всё же здесь присутствует ошибка, скопированная позднее многими другими и дожившая до наших дней: имя прелата было им ошибочно прочитано как (Johannes) de Fuc., а позднее в одном документе интерпретировано как Fucris, откуда возникает ошибочный вывод, что речь идёт о члене знаменитой немецкой аристократической семьи Фуггеров из Аугсбурга. И действительно, мы находим преобразование имени в Foucher в одном описании поездки, изданном на немецком языке в 1701 году, анонимный автор которой пересказывает историю в сходной форме, очевидно, переведя её с французского оригинала и не сославшись на него, но со следующим важным добавлением в конце:

 

Итак, мы впервые встречаем упоминание о распоряжении прелата перед смертью проливать раз в год «несколько бутылок мускатного вина над его могилой»; в течение некоторого времени это выполнялось, но теперь вино раздаётся нищим, чтобы они могли выпить за его память и помолиться за его душу в чистилище.

 

Рис. 2. Участок изображения «прелата» из Монтефьясконе, на котором ясно различимы три закруглённых отростка, сделанных, вероятно, из складок некоторого иного головного убора, изначально имевшего сходство с головным убором на рис. 5 и 6.

 

Как мы видим, наша история разрослась за XVII век, переходя из уст в уста, превратившись фактически в легенду. Это подтверждается сообщением о поездке в Италию, в Неаполь, начатой в конце 1699 года ландграфом гессенским Карлом. В Кассель он возвращается первого апреля 1700 г.²⁵ Согласно рассказу Иоганна Бальтазара Клауте, которому было поручено вести путевой дневник, кортеж графа выехал из Рима первого марта 1700 года на север и проехал через Монтефьясконе, где все прежде всего любовались «на плодороднейший холм, простирающийся до глубокой долины и покрытый тысячами миндальных деревьев». Помимо этого, продолжает он свой рассказ, «здесь нет ничего примечательного, однако я вошёл в церковь святого Флавиана, стоящую в открытом поле, чтобы рассмотреть „рыцарскую могилу“, где погребён тот, кто умер, выпив слишком много». Следует пересказ истории, начинающийся точным описанием могильного камня — впервые среди известных нам немецкоязычных источников — с подробностями, ранее не зафиксированными никем:

 

Эта версия тоже отождествляет покойного с членом семьи Фуггеров, ошибочно интерпретируя так надпись De Fuc, в то время как остальная часть текста точно согласуется с оригиналом. Слуга получил приказ отмечать места с хорошим вином надписью «Est», которую должен был удваивать, если вино было очень хорошим, а когда наконец хозяин нашёл утроенный знак, он убедился, что лучшего не бывает. Далее говорится, что затем прелат после обильных возлияний схватил сильную лихорадку, от которой умер, но оставил завещанием капитал в 10 000 имперских рейхсталеров²⁷. Однако здесь не упоминается последняя воля пьяницы: проливать некоторое количество вина над его могилой. Согласно утверждению главы почтовой станции (почтмейстера), речь шла о немецком епископе, хотя автор воспринимает это утверждение с некоторым скепсисом.

 

Рис. 3. Мемориальная надпись Est, Est, Est на маленькой прямоугольной плите, добавленная к могильной плите «прелата» после того, как надпись на последней стала совершенно нечитаемой.

 

Этот же подробный рассказ, но переданный в совершенно независимой манере, мы находим в описании путешествия, составленном в районе середины XVIII века Иоганном Георгом Кейслером²⁸, с тем отклонением, что этот аббат — не прелат и не епископ — раз в год раздавал бедным хлеб с сыром. Таким образом, и здесь не упоминается повеление проливать вино над могилой, но зато Кейслер уточняет, что надпись на ней полностью стёрлась, в связи с чем была приложена ещё одна прямоугольная плита с новой надписью, которую Кейслер далее передаёт. Он тоже более или менее повторяет ту же ошибку в транскрипции имени: Jo. d.. Fug., объясняя её сразу после как Johannes de Fugger, замечая в то же время, что герб Фуггеров, аккуратно им описанный, отличается от выбитого на могиле аббата, и отсюда делает вывод, что о члене немецкого знатного рода речь идти не может. В конце концов в критическом замечании он добавляет с небольшим возмущением, но не без чувства юмора, что «общий предрассудок об обильном пьянстве у немцев был, возможно, причиной, по которой этот брат был сочтён нашим соотечественником».

 

Рис. 4. Надгробие (датируемое 1403 годом и находящееся ныне во внутреннем дворике собора святого Иоанна в Латерано, Рим) с лежащим изображением епископа в папском одеянии; голова, украшенная митрой, покоится на подушке с кисточками между двумя гербами, а руки в перчатках скрещены спереди в положении, типичном для погребальных камней этой эпохи (ср. рис. 5 и 6). Вероятно, подобное надгробие послужило неизвестному скульптору-дилетанту из Монтефьясконе образцом для преображения образа покойного в «прелата».

 

В то же время история печатается в первой большой немецкой энциклопедии (если точнее, это был историко-биографический словарь), опубликованной в Галле и Лейпциге в 1732—1754 годах в 68 томах Иоганном Генрихом Цедлером²⁹. В ней мы находим почти все многократно повторявшиеся подробности, хотя имя в надписи лишь с осторожностью приписывается некоему «де Фукрису или Фуггеру», а далее герой называется просто «неким немцем»; однако в отношении завещания находим новый вариант: «раз в год, в день Троицы, бедняки должны выпить 60 бутылок вина на могильной плите в память о нём, что долго соблюдалось, но ныне совершается лишь раздача хлеба и вина беднякам на ту же сумму», не сообщая об оставленном наследстве.

 

Отсюда история расходится по другим немецким энциклопедиям, опубликованным в течение XVIII и XIX веков. За это время она появляется также в известном Словаре историко-церковной эрудиции Гаэтано Морони³⁰. Он говорит о мученике и о церкви святого Флавиана, где у подножия алтаря можно увидеть «истоптанное от времени знаменитое надгробие из вулканического камня, принадлежащее Джованни Деуку, известное также как Est, получившее европейскую славу из-за своей загадочной эпитафии готическими буквами». В подробном пересказе эпизода впервые можно прочитать утверждение, что этот пьяница (далее называемый «немцем») «нашёл здесь свою смерть якобы в 1113 году». Что же до завещания, Морони пишет о состоянии в примерно тридцать тысяч скудо и о традиции, вероятно, установленной местными жителями и заключающейся в проливании ежегодно бочки мускатного вина над могилой. В конце статьи Словаря бережно воспроизводится текст надписи.

 

Рис. 5. Могильная плита аристократа, датируемая 1420 годом и находящаяся в левой боковой стене церкви святой Бибианы в Риме. Фигура находится в той же положении, что и епископ на рис. 4, за одним исключением: мантия не покрывает ноги до конца. Вероятно, скульптор-дилетант сделал шапку с тремя закруглёнными выступами (рис. 2) из головного убора, похожего на представленный здесь (см. прим. 37 и 38).

 

Эти биографические данные более или менее повторяются Л. Пьери Бути в его «Истории Монтефьясконе»³¹, среди источников которой есть и не использованные ранее никем³², но он по непонятным причинам возвращается к неточному прочтению имени как DEFUCK, что было позднее изменено в «Defc, по уверению большинства, а по мнению других — Devc». Завещанное состояние, по записанному Бути преданию, насчитывало двадцать четыре тысячи римских скудо, с условием проливать бочку мускатного вина над могилой, которую он ещё успел увидеть перед ступеньками большого алтаря, откуда она была в начале XX века помещена в правый неф возле входной двери³³. В настоящий момент (1981 год) плита убрана на время реставрационных работ, которые начались в 1978 году и затронут всю площадь пола церкви³⁴.

 

Попробуем сделать выводы. Судя по собранным нами свидетельствам, легенда об Est, Est, Est начинает распространяться во второй половине XVI в., сформировавшись вокруг исходного ядра, состоящего из реально произошедшего факта — смерти прелата (возможно, немецкого или, как считаем мы, голландского происхождения) вследствие чрезмерного потребления мускатного вина. Одновременно или чуть позже начинают рассказывать, что этот кутила имел обыкновение посылать вперёд слугу, заданием которого было обозначать знаком «Est» место с лучшим вином, который затем обнаружил в Монтефьясконе вино непревзойдённого качества. Прочие элементы легенды, завещание прелата и повеление проливать некоторое количество вина над могилой, были добавлены позднее, и с различными вариациями история получает широкое устное распространение³⁵. Её происхождение несомненно восходит к эпохе, предшествующей всем письменным упоминаниям, пусть даже то предположение, что герой истории жил во времена императора Генриха V в начале ХІІ века, остаётся для нас всего лишь одной из гипотез.

 

Рис. 6. Участок могильной плиты с рис. 5.

 

Мы считаем существование могильной плиты настолько важным свидетельством, что оно позволяет нам даже установить примерную дату, когда легенду связали с этим надгробием. Надгробие выполнено из продолговатой плиты серого магматического туфа (пеперина) и представляет собой грубо высеченный барельеф с изображением лежащей знатной особы (очевидно, прелата), завёрнутой в одеяние, на котором ещё можно различить ряд пуговиц и воротник, частично поднимающийся на плечи. Надпись внизу плиты, из которой мы могли бы узнать, кем в действительности был герой истории, стёрлась от времени и прежде всего от ног множества людей и оттого стала совершенно нечитаема. С другой стороны, мы знаем из приведённых выше цитат, что оригинальная надпись уже была неразборчива к концу XVII в.³⁶, но стала такой она, разумеется, задолго до этого. Поэтому стало необходимым добавление ещё одной прямоугольной плиты, поменьше, со знаменитой надписью, так часто цитируемой (частично или полностью), которую мы можем воспроизвести в собственном прочтении на месте:

 

 

Эпитафия, которую Морони называет «готической», но в нашем понимании скорее просто грубо выбитая, была сделана, по всей видимости, скульптором-дилетантом, который, тем не менее, использовал тот же тип камня (вулканический), из которого сделана основная плита. Её, как по форме, так и по позе покойного, можно датировать периодом с конца XIV в. по вторую половину XV в.³⁷ Две чаши или бокала, которые можно явственно различить по бокам между головой и гербами, были изначально двумя кисточками и частями подушки, на которой покоилась голова. И та же рука скульптора (или шутника?) также изменила форму головного убора³⁸, сделав три закруглённых выступа, смутно напоминающих берет с бубенчиками. В остальном, личность особы, представленной на плите, идентифицирует герб (по обеим сторонам головы) в форме щита, разделённого вертикально: слева виден лев с поднятыми передними лапами, а справа — три горизонтальные перекладины. Уже давно было известно, как это видно прежде всего из процитированного нами свидетельства Й. Г. Кейслера, что герб Фуггеров выглядит совсем иначе, и потому изображённая личность не может быть отпрыском этого известного немецкого знатного рода³⁹. Тем не менее, можно установить сильное сходство с гербами двух итальянских аристократических родов: Каццанига из Кремоны и Деодати из Лукки⁴⁰, но возможно, что некоторые детали герба также были изменены рукой скульптора-дилетанта, сделавшего два кубка из кисточек подушки и изменившего форму головного убора. На основе того, что мы установили, можно прийти к заключению, которому мы склонны верить, что изображённая на камне фигура и имя на добавленной позднее плите, Johannes Deuc, относятся к двум разным людям.

 

Наконец, остаётся проблема фамилии на маленькой магматической плите, добавленной к надгробному камню позже. Мы, как и Морони, и многие другие, отчётливо читаем Deuc и считаем, что за этой формой, очевидно, прячется голландская фамилия: Den Hoek, произносящаяся как «Де Хук»⁴¹. По этому поводу стоит вспомнить, что английский путешественник Джон Ивлин, фиксируя вариант предания, существовавший ещё в начале XVII века, впервые заговорил о голландском епископе как о персонаже легенды, истоки которой бесследно затеряны в прошлом.

---

 

Иоганнес ди Фуггер ещё в юности определил для себя, что Бог находится в бочке, из которой нужно постоянно отхлёбывать. Но найти эту бочку не мог. Нельзя сказать, что он вообще ничего не знал об этой бочке и её посюстороннем содержимом. Кое-что знал. Например, что в бочке находится белое вино, и что оно исключительно приятно на вкус. Иоганнес также считал, что сможет распознать Бога, отхлебнув из бочки.

  

Всю свою жизнь он посвятил её поискам. Неведомая Бочка стала для него Святым Граалем. Нам не совсем понятно, почему Фуггера не удовлетворяло таинство Евхаристии, пресуществлявшее простое красное вино в Истинную Кровь Божию. Возможно потому, что он не любил красного вина и полагал, что Бог может подлинно проявить Себя только в белом? Свои мысли на этот счёт он не поверял никому, и это неудивительно, поскольку Фуггер был христианским епископом, а с еретиками в Германии XII века поступали весьма сурово. Он просто искал. Но искал не один. У Иоганнеса был специально обученный слуга — Мартин, натренированный на дегустацию белого вина. Иоганнес и ему не поверял своей мечты, но доверял проводить первоначальный отбор. Мартин без проблем отличал хорошее белое вино от плохого, а только это от него и требовалось. Бог точно не мог явить себя в кислой бурде.

  

Когда в 1110 году епископ Иоганнес ди Фуггер отправился из родного Аугсбурга в Рим на коронацию императора Священной Римской Империи Генриха V, он понимал, что это возможно его последний шанс найти заветную бочку. Верный Мартин шёл впереди, в нескольких дневных переходах, обследуя каждый город, каждую деревню на предмет виноторговых точек. Слуга-дегустатор передавал разведданные Иоганнесу условным шифром, отмечая потенциально интересные заведения знаком EST, начертанным мелом на дверях. EST в данном случае означал отсылку к латинскому выражению Nihil est in intellectu, quod non fuerit in sensu, nisi intellectus ipse — «нет ничего в сознании, чего бы не было раньше в ощущениях, кроме самого сознания». Сознание Фуггера жаждало быть омытым Божественной спиритической жидкостью, но чувства её не поставляли.

  

Месяц за месяцем продвигался епископ к Риму, скрупулезно открывая каждую дверь с надписью EST, но не находил за ними ничего кроме обычного вина и снеди. Другой бы на его месте давно впал в отчаяние, принялся посыпать голову пеплом, рвать волосы на теле и кричать: «Несть Бога на земле, несть; смерть — одно спасенье, смерть», но не таков был наш епископ. Нет, Иоганнес смиренно принимал всё, посланное ему Богом, в этом лучшем из миров. Вино было вкусным, а еда достойной, луна безмятежно отражалась в водоёмах.

 

Ди Фуггеру была неприятна мысль о грядущей встрече с враждебным церкви Генрихом V, терроризировавшим в это время Италию со своим 30-тысячным войском, но больше его беспокоили результаты Поиска. Не может такого быть, чтобы в вотчине Святой Церкви не было Святой Бочки: «Если не здесь, то нигде», — решил он для себя.

  

И Господь услышал его. Он явил ему чудо, когда Иоганнес уже почти завершил свой путь, в 60 милях от Рима, в местечке Монтефьясконе. Сначала он узрел начертанные Мартином знаки «EST! EST!! EST!!!» на двери постоялого двора, и сердце его забилось от волнения. «Mundus hic est quam optimus!», — вскричал Фуггер, перекрестился и вбежал внутрь. А там его уже ждал Бог.

 

Как и предполагал Иоганнес, Господь находился в бочке белого вина, он понял это по первому глотку. В этом не было никаких сомнений. Чувства и разум, дух и душа Фуггера слились в одно целое. Не было более никакой двойственности, исчезли бессмысленные субъект-объектные различения, пришли покой и умиротворение. «Est, est, est...», — в экстазе мистического слияния с Единым твердил Фуггер. Он понял, что знак EST вовсе не отсылал его к латинской премудрости, а был просто EST — чистый и незамутнённый, ни на что не указывающий, ничего не значащий, ни к чему не отсылающий. «По улице идёт девушка, она младшая или старшая сестра?», — громким голосом вдруг возопил епископ на всю харчевню. Но тут же ответил сам себе: «Истина в том, что повторено трижды подряд».

  

Три дня Фуггер не выходил из харчевни. Он даже не вставал из-за стола. Потребление Бога — самый сладостный дискурс. Он никогда не наскучит. Однако дела Церкви требовали немедленного присутствия епископа в Риме. Фуггер захватил с собой такое количество Бога, которое мог увезти, и отправился в путь. Следующий месяц Иоганнес ди Фуггер пребывал в состоянии раздвоенности. Телом — на коронационных мероприятиях, выполняя необходимые рутинные процедуры, общаясь с коллегами, немного даже интригуя по инерции. Мыслями же он оставался с Богом в бочке обычной харчевни маленькой итальянской коммуны. Лучшее итальянское вино в лучших заведениях Рима оставляло его равнодушным, юные мальчики не радовали, культурные изыски не прельщали. Но всё рано или поздно проходит, прошло и это. Настал наконец сладостный миг возвращения к Богу.

  

Иоганнес не допускал даже мысли об отъезде обратно в Германию. Он остался навсегда в Монтефьясконе, где обрёл радость ежедневной внехрамовой литургии. Воистину, Царствие Божие внутри нас, и Фуггер был буквальным воплощением этого тезиса. Но мыслимое ли это дело для смертного — вместить в себя Бога? Конечно, нет. И Фуггер не вместил. А кто бы смог? Слаб человек и несовершенен, не может объять необъятное. Неумеренное потребление Бога пагубно отразилось на здоровье епископа. В сентябре 1113 года трансцендентное излилось бурным потоком в имманентное, и бренное тело Фуггера обратилось в прах.

  

Епископа Иоганнеса ди Фуггера похоронили в церкви Сан Флавиано. Верный Мартин самолично сочинил эпитафию своему господину: EST EST EST PROPTER NIMIUM EST HIC IOANNES DEVC DOMINUS MEUS MORTUS EST (невнимательные средневековые путешественники обычно передавали эту надпись на надгробном камне в следующей сокращённо-искажённой форме: Propter Est Est dominus meus mortuus est).

  

Иоганнес предвидел такой поворот событий и хорошо к нему подготовился. Фуггер был богат и желал, чтобы его состояние послужило ему и после смерти. Кто говорит, что деньги нельзя забрать с собой в могилу? Очень даже можно. Но Фуггер хотел большего. Он хотел потреблять Бога телесно и после смерти. Кто знает сколько осталось до воскрешения умерших и Страшного Суда? Душа не пьёт, а тело разложилось. Временность этого состояния утешала Иоганнеса, но только отчасти. Вмещавший Бога не хотел расставаться с Ним и на миг. Фуггер пожертвовал муниципалитету всё своё немалое состояние — 24 тысячи скуди только с одним условием: раз в год бочонок его любимого вина должен был выливаться на могилу епископа, чтобы и после смерти его тело «могло продолжать впитывать эту вкусную жидкость».

  

Ключевой пункт завещания свято соблюдался более шести веков. Ежегодно в день годовщины смерти епископа в церкви на его могилу выливался бочонок вина, которое получило уже к тому времени название «EST! EST!! EST!!!». И только в начале XVIII века иудушка-кардинал Джованни Франческо Барбариго поистине по-варварски запретил эту «языческую» традицию. Бочку вина он повелел отправлять будущим священникам в семинарию Монтефьясконе.

  

И по сию пору тело Фуггера не получает положенной ему бочки вина, которую выпивают наглые семинаристы. Может быть пришло уже время поставить на место муниципалитет Монтефьясконе, отобрать у студиозусов Святую Бочку и вернуть её Иоганнесу ди Фуггеру?

---