Гачев Г. Д. Образы Индии (Опыт экзистенциальной культурологии). — Москва, 1993

  

 

 

 

 

 

 

 

Георгий Гачев — известный советский литературовед и культуролог, давно занимающийся сравнительным описанием национальных культур Евразии и Америки.

 

В публикуемой книге, написанной в жанре научно-художественной прозы, автор исследует образы Индии в древнегреческой (Страбон), русской (Афанасий Никитин), французской (Монтескьё) и германской (Фр. Шлегель) картинах мира. Размышляя над поэмой древнеиндийского поэта Ашвагхоши (Асвагоши) «Жизнь Будды», он сравнивает идеи и образы буддизма с соответствующими христианскими представлениями.

 

---

 

 

 

Как правило, мы начинаем читать любую книгу с заранее сложившимся ожиданием. Ожиданием встречи с определенной авторской позицией, определенным стилем, определенным жанром. И если это ожидание не оправдывается, оно часто оборачивается предубеждением, отчуждением. Тот, кто знаком с другими книгами Г. Гачева, приблизительно знает, что его ждет. Но многие, вероятно, не знакомы, и в первую очередь к ним обращено это короткое предисловие.

 

«Образы Индии» — название, настраивающее на информативное, научное чтение. Между тем с первых страниц книги убеждаешься, что перед тобой не очерк, не описание, а вскоре — что и не вполне наука. Книга как бы целиком вписывается в контуры научного знания, но — к разочарованию, скажем, ученого-индолога — весьма мало считается с принятыми научными критериями. Легко поэтому поставить в вину автору неполноту материала (отобранного иногда «по случаю», иногда «по вкусу»), нестрогость аргументации (подмененной подчас прихотливыми ассоциациями и метафорами), указать на противоречия в тексте, слишком смелые истолкования и прямые ошибки, ложные этимологии и т. п. Однако, как это ни парадоксально, подобного рода перечень неточностей, недоговоренностей, ошибок при оценке книги Г. Гачева выглядит неуместным. Приходится признать, что она не укладывается в привычное научное измерение, призвана не убеждать, а скорее заражать читателя своими идеями и наблюдениями. Она не об Индии, какая та есть сама по себе (а есть ли такая Индия?), но об образе Индии, складывающемся не из фактических доказательств, а из впечатлений, для которых факт мало что значит без интуиции, догадки, домысла.

 

Так, может быть, речь идет о книге художественной, тем более что Г. Гачев известен не только как ученый, но и как оригинальный писатель, критик? Однако и это определение едва ли верно. Во всяком случае, в книге доминирует не эстетическая, а познавательная установка, и пользуется Г. Гачев не художественными образами, а, по его же словам, мыслеобразами, в которых воображение подчинено рассуждению, а эмоциональное начало — рациональному.

 

Если же попытаться охарактеризовать жанр книги, то ее можно было бы назвать своего рода интеллектуальным дневником, но дневником не событий жизни, а авторского чтения и размышлений об этом чтении. Отсюда аккуратно проставленные даты написания большинства отрывков (от 68 до 89 года), отсюда обращенные к самому себе вопросы и увещевания: «Что с того?», «Ну да, так оно и есть», «Теперь только мне понятно», «Лучше об этом и толковать не буду» и т. п. Отсюда естественный переход во второй части книги, касающейся «Жизни Будды» Ашвагхоши, к литературной форме «заметок на полях». Отсюда постоянное присутствие автора, его вовлеченность в материал и увлеченность, так что постепенно авторский образ мыслей и чувств становится для нас не менее важным, чем заявленные в заглавии книги образы Индии.

 

Действительно, ведение дневника — занятие сугубо личное. Желая увидеть, осмыслить Индию, Г. Гачев расставляет вокруг нее зеркала: зеркало описаний грека Страбона, зеркало путешествия русского Афанасия Никитина, зеркала рассуждений француза Монтескье и немца Фридриха Шлегеля. Отображения дополняют друг друга, совмещаются, двоятся. Сквозь очертания Индии просвечивают облики древней Эллады, средневековой России, Франции века Просвещения, Германии эпохи романтизма. Но расставляет зеркала все-таки автор. И наряду с Индией, Грецией, Россией, Францией, Германией, а может быть, и прежде них в фокусе читательского внимания оказывается он сам.

 

Г. Гачевым выбран такой угол зрения, который отвечает его собственному мировосприятию и обнаруживает за комментируемыми текстами излюбленный им метатекст — национальные модели мира, или, в его терминологии, космологосы Индии и других стран, заключающие в себе нерасторжимое единство природных и социальных, материальных и психических феноменов. В свою очередь, чтобы объяснить космологос, Г. Гачев «переводит» все, что он читает и знает, на особый язык, язык четырех изначальных стихий (земли, воды, огня и воздуха) и связующей их чувственной стихии — Эроса. По убеждению Г. Гачева, «все просвечивает во всем»: характер климата — в национальном характере, свойства характера — в свойствах религиозных верований, черты веры — в чертах повседневного поведения. И неожиданным образом своевольный, казалось бы, подход Г. Гачева находит устойчивую опору в самой индийской традиции, последовательно отождествляющей (например, в упанишадах) различные уровни бытия: элементы мироздания и ведийские гимны, времена года и части тела, цвета спектра и человеческие чувства.

 

Это далеко не единственный пример того, как чисто субъективные на первый взгляд интерпретации Г. Гачева способны обретать объективное подтверждение, объективную научную ценность. Но, как уже было сказано, не в научных результатах главная цель и ценность книги.

 

Некогда древнегреческие путешественники и философы очертили первый в истории Европы образ Индии — «земли чудес и мудрецов». Спустя долгое время, на рубеже XVIII—XIX веков, немецкими романтиками был создан новый образ Индии — идеальной, духовной, мистической страны, противостоящей материальному, прагматичному, рациональному Западу. И тот и другою образы были в значительной мере условны, отражали собственные устремления и потребности их созидателей, сопрягали действительное с иллюзией. Но в принципе подобного рода условные образы — безусловный и необходимый инструмент познания. Без предварительного представления трудно оценить и осмыслить любой факт или явление. И не случайно античный образ Индии господствовал на всем протяжении Средневековья и начала Нового времени, а романтический образ Индии (как, кстати говоря, и многие другие романтические образы и концепции) укоренился в европейской культуре не только XIX, но и XX века.

 

Г. Гачев рисует свой образ Индии (и вместе с ним и вступавших с нею в общение стран). В какой-то мере он следует романтической традиции, но в большей — находит иные точки отчета и иную основу для соотнесений, избегая, в частности, прямолинейного и догматического противопоставления Востока и Запада. Что-то в этом образе, вероятно, покажется читателю надуманным, а что-то угаданным, что-то ошибочным, а что-то верным, что-то от фантазии, а что-то от знания. Однако нельзя не согласиться, что Индия увидена по-новому, и увидена свежим и острым взглядом. И потому, хотя заранее можно предвидеть, что книга найдет и горячих сторонников, и не менее горячих противников, ни для кого, я полагаю, она не окажется неинтересной.

 

 

---

 

 

 

Каков жанр и смысл этой книги? Она — фрагмент фрески «Национальные образы мира» — труд, что я делаю вот уже четверть века¹. То — мой способ путешествовать: умом и воображением. При этом главная задача — постичь Космо-Психо-Логос каждого народа, страны, то есть прочитать здешнюю ментальность (особенное миропонимание) в связи со стилем природы и национальным характером людей.

____________

¹ См. книгу: Национальные образы мира. М., 1988; а также статьи: О национальных картинах мира. — Народы Азии и Африки. 1967, № 1; Национальные образы мира. — Вопросы литературы. 1987, № 10; Европейские образы Пространства и Времени. — Культура, человек и картина мира. М., 1987.

 

Мое интеллектуальное путешествие (как у Стерна — «сентиментальное путешествие») в Индию было предпринято в 1968 году. К тому времени мною уже были сделаны работы про русский², эллинский, болгарский³ образы мира и я приступил к германскому. В последующие годы предстояли путешествия во Францию⁴, Англию⁵, Италию⁶, Северную Америку⁷, в Космос Ислама, в Китай, а также в Эстонию, Грузию, Армению⁸, Киргизию⁹, Казахстан, Азербайджан.

____________

² Образ в русской художественной культуре. М., 1981; Космос Достоевского. — Проблемы поэтики и истории литературы. Саранск, 1973; О русском и болгарском образах пространства и движения. — Поэтика и стилистика русской литературы. Л., 1971.

³ Ускоренное развитие литературы. М., 1964.

⁴ Гуманитарный комментарий к естествознанию. — Вопросы философии. 1976, № 12.

⁵ Английский образ мира и механика Ньютона. — Вопросы истории естествознания и техники. 1987, № 4.

⁶ Итальянский образ мира. — Вопросы литературы. 1987, № 10.

⁷ Американский образ мира. — Вопросы литературы. 1987, № 10.

⁸ Гроздь и Гранат. Грузия и Армения (О национальной символике в кино). — Литературная Грузия. 1979, № 7.

⁹ Чингиз Айтматов и мировая литература. Фрунзе, 1982.

 

Но духовный узел Земли — это Индия, и душа рвалась ею пропитаться. Читал книги: по природе, истории, философии, религии, литературе. Вошел в круг наших индологов: Т. Я. Елизаренкова предоставила возможность прочитать свои переводы гимнов Ригведы и Атхарваведы (тогда еще в рукописи); П. А. Гринцер давал консультации по литературе и направлял мое чтение; ходил я на лекции А. М. Пятигорского по Бхагавад-гите и буддизму... Ну и писал свои соображения...

 

— Но зачем все это? Просто — для себя? Так сказать, «Индия — pro domo sua»¹⁰?

____________

¹⁰ Для самого себя (лат.)

 

— Да, именно так: никакого казенного задания и плановой работы не имел и на издание своих писаний не целил, а просто из чистой любознательности, как вольный мыслитель, вел себе дневник уразумений, свой образ Индии дилетантски рисовал...

 

— Однако, возможно, в этом-то и ценность подобного «самовоспитания Индией»: настроить душу в резонанс, свой камертон заведя, — это первое, что нужно при вступлении в новую реальность. Отдать отчет в своих удивлениях — первичных (которые затем смажутся и забудутся) — это и специалисту по данной культуре требуется.

 

По Демокриту, каждый предмет излучает свои оболочки в мир; эти истечения наплывают на нас съемными образами — и так совершается познание. Не имея прямого контакта и непосредственных впечатлений от Индии, я принялся изучать и сравнивать образы Индии, разновременные и разностранные: взгляд из Греции (Страбон), из России (Афанасий Никитин), из Франции (Монтескьё), из Германии (Фр. Шлегель) и из разных эпох; завел как бы диалог (а точнее, ПОЛИ-лог) и между ними, друг с другом, и мой с ними: не скользя, но внимая, пропитываясь каждым и реагируя в собеседе.

 

Но так как я вырос и воспитался в другом ареале, то и русский, и западноевропейский арсенал образов и понятий при этом вступили в интенсивную работу. Ими вооруженный, я шел постигать Индию, но она, своими рефлексами, давала встречное постижение идеям и архетипам Европы и России. Диалог характерных образов и специфических символов разных культур — вот что стало совершаться в моих записях.

 

Это и есть «интеллектуальное путешествие». Ибо не по чудесам природы и памятникам страны наше странствие, но в духовную культуру проникновение, ощупь идей и теорий — свое, личное, вживание и передумывание заново. Вступая в «пещеру» неисчислимых духовных сокровищ, перебираешь драгоценные сверхидеи, стремясь срастить их с опытом своих дум и с путем своей жизни. Так что не ОТвлеченное, а ПРИвлеченное тут размышление об Индии. Я не индолог-специалист и претендую дать не информативное знание, а индивидуально-интимное переживание идей и понятий, связанных с Индией, рассказ о встречах с ними и борениях ума в их постижении.

 

В подзаголовке стоит «ОПЫТ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРОЛОГИИ».

 

Общепринята и признана культурология объективная, научная. Она делается как? Факт культуры сопоставляется с другим, приводятся мнения разных ученых на этот счет и сюжет (эрудиция), автор обосновывает свое — с помощью новых данных, логики рассуждения; однако при этом исключается он сам как человек живущий так, а не иначе, с такими именно своими проблемами, чувствами, настроениями в момент, когда мыслит о данном элементе культуры или научной проблеме. Научный этикет и ритуал требуют абстрагирования от «я», жизни и эмоций ученого: считается, что это не имеет никакого отношения к научному делу.

 

Между тем экспериментальная наука двадцатого века обратила внимание на активность прибора в процессе опыта: его устройство и состояние неизбежно влияют на ход опыта и в своем поле деформируют подопытный материал, особенно если тот живой: из прибора истекают излучения, он создает ситуацию диалога именно с собой таковым, а не иным... Так что результаты контакта прибора и факта зависят и от прибора и его состояния, и на это (на «помехи» чистоте опыта, на привносимые значения) должен ученый делать поправку при вычислении результата.

 

Ну а в теоретическом мышлении — что прибор? А я сам, человек живущий и мыслящий и это не без значения: какие свои потайные загвоздки и сюжеты я могу решать и какой личный интерес преследовать на сублимированном уровне данной отвлеченной проблемы или обдумывая данный факт культуры. Он уже перестает быть «данным», но становится и произведенным («фактом»-актом), сотворенным моей душой в контексте проблем моей жизни. И не только помехи из этого проистекают, но и жизненно-страстная, эросная энергия, что одушевляет предмет и своей волей направляет ассоциации, понимания, самое логику — двигаться в том именно, а не ином направлении. На все это и делает рефлексию экзистенциально мыслящий ученый. Им творится ПРИвлеченное мышление (к ответственности и перед собой — как человеком живущим), и с его посредством извлекаются новые смыслы, каких не откроет в предмете и факте культуры мышление ОТвлеченное.

 

Я не сразу вышел на такой тип мышления и стиль писания. Сначала я писал объективные труды в общепринятом научном стиле, а отдельно — дневник жизни. Но потом они стали как-то перепутываться. На первых порах я стал различать их цветом: предметные мысли писал черной ручкой, а личные — синей (цвет души). Но «в один прекрасный момент» я просто забился в истерике не в силах решить, как, куда начать записывать зреющую мысль: затевается вроде из личной ситуации (в очереди сдавать стеклотару, к примеру), но я уже предвижу, как она воспарит к самым разотвлеченным проблемам духа и зареет в собеседе с Декартом, Кантом... И тогда принялся писать уж сплошным потоком.

 

Текст об Индии написан еще в период относительно раздельных потоков жизни и мышления, но они уже и тут начинали пронизывать друг друга, что совершенно разовьется в последующих моих сочинениях: о Французском, Английском, Итальянском, Американском, Еврейском, Болгарском образах мира, о Русском Эросе и еще... Но и в тексте об Индии культурологические мои уразумения добываются через погружение факта иль мысли не в «литературу вопроса», а в купель моего существа, и там во глубине идет обработка его ассоциациями, интуициями, из этой моей экзистенции черпая содержания и понимания. Так что правомочно будет уже здесь обозначить мой метод и дело — как экзистенциальную культурологию.

 

 

 

Нечаянная радость вчера техредом мне возвещена: желательно пустырь на две почти страницы заселить мыслями. Ради Бога — их навалом!.. Однако об Индии мне нечего добавить: давно вышел я из притяжения этой планеты и отлетел постигать иные звезды и галактики миропониманий. Прошло 25 лет. Тогда я только начинал свои интеллектуальные путешествия в страны и национальные культуры, теперь, похоже, завершаю — пора... И имеет смысл — хоть как дайджест и резюме — дать результаты. Но тут к намерению спокойно дифференцировать национальные понятия о мире и системы ценностей примешивается вздыбленная ныне страстно-политическая ситуация НАЦИОНАЛЬНОГО ВОПРОСА, решать который, как обезумев, бросились и огромные народы-массивы, и каждое племя свою кукольную государственность учреждать. И остро встает прагматический вопрос: ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО — мое исследование и описание? Какая польза и прок, к чему может побуждать, вести?

 

Во-первых, заявляю: Национальное — не высшая ценность для человека, это лишь одно из измерений его бытия среди равномощных сверхидей и сущностей. Выше и труднее — Личность, Истина, Дух, Любовь... Национальное — подсобье, уровень породы-природы (поначалу). Но как надо изучать Природу — чтобы человечество в согласии с ней развивало за Историю — Дух и Культуру, так надо изучать и контекст национальной ментальности, дабы человек мог пронзать эти плотные слои атмосферы и развиваться выше: в Свободу и Личность, а Любовь-Эрос да пресуществляется в Любовь-Агапэ. Так что Национальное — это и почва, и помеха. Как почва, оно плодородяще: умозрения поэтов и философов, идеи науки и даже теории физики там корень своих интуиций имеют. Галилей, Декарт, Ньютон внесли архитектурность Италии, «самосделанность» англосакса, баланс француза — в системы физики и математики. Как раз это мне было любопытнее всего выявлять в начале моих трудов над этой темой — варианты Инварианта единой истины Целого. Однако эпиграфом работы я недаром взял изречение Гераклита: «Для бодрствующих существует единый и всеобщий космос (из спящих же каждый отвращается в свой собственный)». Значит, национальные образы мира — это сны народов об Едином. Зачем же заниматься «снами»? А чтоб не принимать их за действительность. В то же время через сопоставление и взаимную критику разных «снов» можно попробовать и до подлинной реальности добраться.

 

Однако в принципе Национальное — из тех вопросов, про которые мудро сказал генерал де Голль: есть вопросы, которые нельзя разрешить, с ними надо научиться жить — не решенными... Так мыслил и Будда, и другие мудрецы, отказываясь отвечать на последние метафизические вопросы. И парадокс: политическая одержимость национальным вопросом так же не дает ныне изучать и понимать национальные особенности в быту, мышлении, психике — как прежде идеология казенного «интернационализма», что игнорировала этот аспект. Если тогда тут же опасение мне: а не питаете ли Вы своими занятиями национализм? — то ныне: нельзя издавать — чувства заденете, а они так щепетильны к попытке определения — значит, ограничения!.. Выходит: стрелять — не обидно, а мыслить — обидно? Мои ведь интеллектуальные головоломки на национальную тему — во избежание физических как раз...

 

Национальное — вертикаль (или шар). Всемирная единая цивилизация — горизонталь, поверхность. Их диалог — в этом поле силовых натяжений — питает Историю и Культуру мира. Судьба и Свобода — полюса-ориентиры тут. Национальный Космос — как судьба, Предопределение данному Народу, есть ПРИРОДИНА его страны, чему он — и Сын и Супруг и призван любить-возделывать ее в ходе Труда (как Свободы от Природы). Культура есть чадородие их супружества за историю. Причем Труд и Природа — в дополнительности: через труд создается то, чего не дано стране от природы — земля в Нидерландах и проч.

 

Итак, Национальное — частично и есть относительная ценность. Но азарт изучения этой части может застить остальные, и частный аспект начинает выступать как главно ценный и определяющий. Эта односторонность видения есть в моих национальных описаниях — и в этой книге об Индии. Однако увлеченность есть Эрос, энергия. Без страсти не делается ничего истинно великого — говорил Гегель. Да и самого малого — зачатия. Свет клином сходится в данный миг на возлюбленном «предмете», на этом смертном мотыльке, — и тогда совершается порождение и творчество, которые ускользают количественной меры: всякое существо и культура превосходны в своем роде. Вот этот СВОЙ РОД СОВЕРШЕНСТВА и призваны выявить описания национальных образов мира¹¹.

__________

¹¹ За прошедшие 4 года еще кое-что опубликовано из работ этой серии — «Национальные образы мира». Книги: Чингиз Айтматов в свете мировой культуры. Фрунзе, 1989; Неминуемое. Ускоренное развитие литературы. М., 1989; Русская Дума. М., 1991; Книга удивлений, или Естествознание глазами гуманитария, или Образы в науке. М., 1991. Статьи (эссе): Русский Эрос. — Опыты. М., 1990; Национальный Космос. — Современная драматургия, 1990, № 2, 5; Американский образ мира, или Америка глазами человека, который ее не видел. — Европа + Америка, 1991, № 1, 2 и сл.; Космософия России. — День, 1991, № 4; Зависеть от народа (Парадокс о национальном). — Столица, 1991, № 16.

 

---

 

 

 

Предисловие. П. Гринцер 3

От автора 6

 

Книга первая

ОБРАЗЫ ИНДИИ В ЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЕ (опыт «спектрального анализа» национальных миросозерцаний) 11

Мой миф о мире 13

Панорама Евразии 15

 

ЭЛЛИНСКОЕ ВОСПРИЯТИЕ ИНДИИ 22

Язык четырех элементов 24

Вода — промыслитель 26

Космос переходов 32

Огонь—вода 34

Эрос. Цвет. Запах 41

Времена года. Страны света 44

Животные и человек 47

Мудрость Змеи 54

Обычаи 57

Мужское и женское 62

Йога. Космичность мышления 68

Смерть и труд 73

 

РУССКИЙ ОБРАЗ ИНДИИ 81

Русское слово — Родина 81

Смыслы членов тела 83

Национальный вариант Бога 88

На Юге Жизнь—нагая 94

Религиозность одежды и пищи 100

Сраму не имут — живые! 108

Человек — Животное или Растение? 111

 

ФРАНЦУЗСКИЙ ОБРАЗ ИНДИИ 119

Назначение Франции в Евразии 119

Социальное рондо 123

Климат и добродетели 126

Откожное и нутряное мышление 132

Баланс законов и натуры 138

Градусы широты и спирта 145

Де Сад — Сатана по-французски 149

Спектр стихий 152

Черное и ясное солнца 155

Петух и дуб 162

 

ГЕРМАНСКИЙ ОБРАЗ ИНДИИ 168

Гёте, Тютчев и Шакунтала 168

Язык и мудрость индусов 170

Символика чисел с Востока на Запад 173

Индо-германство 181

Германский Логос 184

Стремленье на Восток 188

Внутренние образы 195

 

Интермедия

КОСМОС И КОСМЕТИКА (по индийской драме) 203

 

Книга вторая

СОПОСТАВЛЕНИЕ ВОСТОЧНОЙ И ЗАПАДНОЙ СИМВОЛИКИ (по поэме Асвагоши «Жизнь Будды»), или БУДДИЗМ — КАК ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ 215

1. Рождение 219

2. Юность 230

3. Тревога 233

4. Отречение 245

5. Разлука 252

6. Возвращение Чандаки 263

7. Лес 267

8. Скорбь во дворце 274

9. Поиски 277

10. Зов 281

11. Ответ 284

12. Отшельник 290

13. Мара 296

14. Лицом к лицу 299

15. Вращенье колеса 312

16. Ученики 317

17. Свита 321

18. Щедрый 322

19. Свидание 326

20. Обитель 331

21. Пьяный слон 335

22. Амра 336

23. Предел 337

24. Канун 339

25. Прощание 339

26. Нирвана 343

27. Восхваление 349

28. Благо мира 349

 

Приложение

ДНЕВНИК ПОЕЗДКИ В ИНДИЮ (16.IX—3.X.1989 ) 353

 

Указатель предметов и образов 381

 

---

 

 

 

  

 

---

 

 

Скачать издание в формате pdf (яндексдиск; 10,7 МБ)

 

 

Все авторские права на данный материал сохраняются за правообладателем. Электронная версия публикуется исключительно для использования в информационных, научных, учебных или культурных целях. Любое коммерческое использование запрещено. В случае возникновения вопросов в сфере авторских прав пишите по адресу [email protected].