Гравюры И. Н. Павлова. 1886—1921. — Москва, 1922

 

 

 

 

 

Список гравюр, воспроизведенных в настоящем издании

Заставки и концовки:

ОГЛАВЛЕНИЕ.

 

 

 

 

Известно, что в прошлом русская жизнь так слагалась, что ни только не представляла благоприятных условий для развития таланта, но даже в ней как бы намеренно все велось к тому, чтобы погубить или заглушить всякое светлое проявление, всякую искру самобытности. В прошлом, чтобы выбиться на дорогу какому-нибудь, вышедшему из народа, таланту, у нас нужны были и беззаветная любовь к делу, и железная энергия, терпение и настойчивость, а главное, способность выдержать упорную борьбу со всеми житейскими невзгодами и трудностями. Не выдерживая этого тернистого пути, гибли тысячи молодых жизней, и только единицы из числа этих самородков-талантов, благодаря твердой воле, терпению и исключительной трудоспособности, пройдя путь, полный трагизма, пробивались на дорогу.

 

Ни одна отрасль в области искусства не представляет таких трудностей, не требует такой усидчивой и упорной работы, как гравировальное искусство. С другой стороны, ни один труд в области искусства в прошлом не оплачивался так мизерно, как гравюра. Достаточно вспомнить, что даже профессора гравирования за доску, гравированную резцом, требующую целых месяцев упорной работы, получали от 50 до 100 рублей. Люди, выбиравшие себе специальностью гравюру, обрекали себя положительно на полуголодное существование. Известно, что в прошлом у нас, в России, искусство вообще, а графическое в особенности, было официальной формой жизни совершенно для широких масс чуждого мира. В публике, вследствие незначительного развития вкуса к этому роду искусства, царило полное равнодушие, и этими условиями объясняется, почему у нас так мало художников-граверов по сравнению с Западом, где, например, словарь Beraldi о граверах XIX столетия состоит из 12 томов и сообщает сведения о тысячах представителей гравировального искусства.

 

Еще те из граверов, которым судьба помогла устроиться в Академии Художеств, могли себя считать счастливцами по отношению к тем глубоко несчастным, которым приходилось начать изучение этого трудного дела с „мальчиков“, отданных в учение в какое-нибудь гравировальное заведение. Всем известно, как в прошлом было обставлено это учение; это было сплошная „голгофа“: беготня целыми днями по хозяйственным поручениям, постоянные побои за малейшую провинность, сплошное недоедание, и на последнем месте, так сказать, между прочим — ученье. Вынести эту адскую жизнь и какие-либо знания из этой „науки“ могли очень и очень немногие, исключительные, талантливые натуры, к числу которых принадлежит и Иван Николаевич Павлов, 35-летний юбилей художественной деятельности которого исполнился в настоящем году.

 

Сын николаевского солдата, Иван Николаевич родился 5 марта 1872 года, в местечке Поповке, близ Каширы, Тульской губернии. Отец его из полковых кантонистов вышел в фельдшера, и, по выходе из военной службы, некоторое время служил фельдшером в местной тюрьме. По независящим от него обстоятельствам, он должен был оставить эту службу и в поисках за работой отправился в Москву, где случайно ему удалось получить место сторожа при строившемся храме Христа Спасителя с окладом в 11 руб. 90 коп. в месяц, на каковой он должен был содержать всю свою многочисленную семью; в целях увеличения бюджета, мать будущего гравера шила рубашки по 9 коп. за штуку и, работая день и ночь, успевала делать четыре рубашки в сутки. В то время в храме Христа Спасителя работали многие художники и иконописцы, и наш будущий гравер целыми часами смотрел на их работу, мечтая сделаться впоследствии художником. Предоставленный самому себе, маленький Павлов рос бойким и шаловливым мальчиком, в котором рано развились сметливость и известная самостоятельность. Отец отдал его во 2-е городское училище, которое он через три года окончил с наградой, при чем особенно выделился по рисованию. Рисунки сына отец решил показать, работавшему в храме Христа Спасителя, художнику Сорокину, который их одобрил и советовал отдать сына в школу живописи. Но, чтобы учиться в школе, нужно было платить, а между тем семья Павлова состояла из 14 человек и никаких средств, кроме мизерного жалованья и случайных заработков, едва хватавших на хлеб, не было, а потому нельзя было и думать об определении сына в школу живописи, куда рвалась душа будущего гравера.

 

 

К № 364. „В трактире“. С картины В. Е. Маковского

 

 

Случай помог отцу Павлова определить сына в граверную мастерскую Рихау на пять лет на условиях более или менее приемлемых: харчи хозяйские, только одежда и обувь отца, но по истечение 3 лет И. Н. мог уже зарабатывать сам на одежду и обувь. 1 августа 1883 года И. Н. был принят в мастерскую, при чем было обещано, что он будет проходить гравюру на дереве и меди, должен работать штампы печати, как обронную, так и рельефную работу, штампы для тиснения и гальванопластику. Все это, конечно, заинтересовало и увлекло бойкого мальчика, но мечта о рисовании и живописи его не покидала, и он надеялся, что, когда он окончит ученье у Рихау и будет уже „мастер“, ему будет всего 16 лет и будет еще не поздно серьезно заняться живописью. Но первый год жизни в мастерской ушел на беготню по хозяйственным поручениям, и только на второй год дали инструмент тянуть линии, резать буквы, затем засадили вынимать белые места в гравюрах на дереве. Нечего и говорить, как печально велась эта «наука»: мастера никогда не объясняли ученикам, как надо работать, и ученики учились «с глаза», т.-е. смотрели и запоминали, как надо работать, и то, главным образом, вечерами, когда мастера работали сдельную работу. Кое-как научившись гравировать, И. Н. награвировал „Азбуку-картинку“ по рисункам И. Панова. Взяв несколько оттисков и получив одобрение от мастера, И. Н. решил продать эту свою первую работу и обратился с этим предложением в лавку И. Д. Сытина. Вид маленького 12-летнего мальчугана с оттисками и досками показался Сытину подозрительным; будущий гравер со слезами на глазах уверял, что эта его работа, и с трудом убедил Сытина, который купил все 20 гравюр за 1 рубль. Эту „Азбуку“ И. Д. Сытин печатал с 1884 до 1905 г., когда пожар уничтожил эти доски.

 

Условия жизни „учеником“ в мастерской Рихау были все-таки кошмарные: побои за малейшую провинность и оставление без обеда при постоянной беготне широко практиковались, и И. Н. не выдержал этой жизни: пробыв 2½ года, он решился покинуть ее; убежав из мастерской, он несколько дней бродил по Москве, боясь показаться дома, но голод вынудил пойти к отцу с повинной и предложить ему отдать к опытному граверу для окончания учения. Отец отправился к известному в то время граверу А. С. Янову, ученику Даугеля, работавшему в мастерской „Всемирной Иллюстрации“, но последний назначил за ученье 2500 руб. в год; само собой разумеется, такая плата являлась совершенно невозможной для отца Павлова. Нашелся другой гравер, Ф. П. Денисовский, согласившийся взять подучить И. Н. на один год даром. Денисовский жил вдвоем со старушкой-матерью и других учеников не имел, и Павлов явился не учеником его, а скорее уже помощником в работе, состоящей, главным образом, в гравировании прейс-курантов фирмы „Пихлау и Брандт“. Жизнь у Денисовского, по сравнению с мастерской Рихау, показалась Павлову раем. По истечении года упорной работы, увидав, что Павлов уже освоился с делом и видя в нем хорошего и талантливого гравера, Денисовский предложил ему жалованье 5 руб. в месяц. Эти условия И. Н. нашел для себя обидными и, решив основать свою мастерскую, уговорил отца помочь ему ее оборудовать. Отец раздобыл денег, купил стол и несколько гипсов. И. Н. взял к себе учеников: своих братьев, Павла и Александра, А. Д. Порхунова и брата художника Максимова. Для преподавания рисования был приглашен специальный учитель — товарищ по городской школе И. Н. Павлова — Максимов, бывший в то время учеником в фигурном классе Училища Живописи и Ваяния. Занятия происходили целый день: с 8 часов до 4 ч., с перерывом на обед, резали по дереву, а с 4 ч. до 7, когда мог приходить из школы Максимов, рисовали с гипсов и натуры под его руководством. Было сделано объявление об открытии мастерской, и заказы посыпались со всех сторон, так что маленькая мастерская едва успевала с ними справляться. И. Н. работал для „Ремесленной Газеты“ Казначеева, для журнала „Судебные Драмы“, календари, прейс-куранты и т. д., зарабатывая более 300 руб. в месяц. Его продолжало тянуть к занятиям живописью, и по воскресеньям при первой возможности он постоянно посещал Третьяковскую галлерею, где своими частыми посещениями обратил на себя внимание П. М. Третьякова.

 

Восхищаясь картинами В. Е. Маковского, И. Н. решил попробовать свои силы на исполнении трудной тоновой гравюры с одной из его картин, для чего обратился к самому В. Е. Маковскому; последний указал ему на картину „В трактире“, при чем советовал как можно ближе подойти к оригиналу, стараясь не только совершенно точно передать всю композицию картины, но и технику живописи; никаких технических указаний по части самого гравирования Маковский дать Павлову не мог, ибо гравированием на дереве не занимался. С трепетом и благоговением И. Н. принялся за эту трудную работу, потребовавшую нескольких месяцев упорного труда. Результат получился блестящий. Маковский нашел ее очень удачной и тут же предложил И. Н. более трудную и более сложную картину „Крах банка“. Это был своего рода экзамен по гравированию; по массе лиц, на ней изображенных, и по трудности передачи их выражений, картина эта требовала большого уменья и труда.

 

 

К № 380. „Рыбачки“. С картины В. Е. Маковского

 

 

Над этой картиной Павлов проработал около года, и в 1890 г., окончив ее, понес в Училище Живописи и Ваяния, попав случайно на общий суд собравшихся там художников: В. Е. Маковского, Е. С. Сорокина, Лебедева и Прянишникова. Успех был полный, гравюра единогласно была признана чрезвычайно близкой к оригиналу и особенно удачно была передана экспрессия лиц. Действительно, обе эти гравюры бесспорно обнаруживают талант и, глядя на них, нельзя сказать, что они были выполнены 18-летним юношей-самоучкой. Третьей гравюрой, гравированной И. Н. в том же году, была картина Архипова „Подруги“; автор ее так же, как В. Е. Маковский, остался очень доволен работой.

 

Ободренный успехом, Павлов решил рискнуть послать все эти три работы в 1891 году на объявленный в С.-Петербурге конкурс по гравюре на дереве Обществом Поощрения Художеств. На конкурсе И. Н. Павлову была присуждена 1-я премия — 150 рублей, и гравюры эти были приобретены журналом „Живописное Обозрение“, приславшим приглашение Павлову работать в этом журнале. В. Е. Маковский настолько остался доволен работой Павлова, что рекомендовал его редакции „Всемирной Иллюстрации“, для которой И. Н. была награвирована гравюра „Рыбачки“ с картины того же В. Е. Маковского. К крайнему изумлению Павлова, гравюра эта не была принята редакцией: гравировка была признана слишком своеобразной, „нарушавшей традиции журнала“, как было сказано в полученном ответе Павловым.

 

И. Н. Павлов хорошо понимал, что ему еще нужно учиться, чтобы сделаться настоящим гравером, и учиться у В. В. Матэ, который в то время считался лучшим гравером на дереве в России, но для того, чтобы уехать в Петербург, необходимо было ликвидировать свою мастерскую, дававшую доход для содержания всей семьи Павлова. Эта борьба между призванием и долгом осложнялась еще тем, что отец Павлова решительно отказал сыну в выдаче паспорта. В конце концов призвание и известная доля самостоятельности, свойственная характеру И. Н., взяли верх, и он решил ехать в Петербург учиться.

 

С одним метрическим свидетельством и письмом П. М. Третьякова к И. Е. Репину, 19-летний Павлов поехал в Петербург, не имея там ни одной знакомой души. С трепетом и огромным волнением предстал Павлов пред знаменитым художником. И. Е. Репин похвалил его работы, а когда Павлов показал ему забракованную редакцией „Всемирной Иллюстрации“ гравюру „Рыбачки“, Репин ему заметил: „Возьмите ее у них и ничего не трогайте, я сейчас дам вам письмо к моему другу В. В. Матэ. Поезжайте к нему, он вас устроит, я буду следить за вашей работой“. Знакомый уже с работами Павлова по конкурсу, В. В. Матэ взял его к себе помощником, и одновременно Павлов поступил в школу технического рисования Штиглица вольнослушателем, так как поступить учеником, не имея стажа, не мог.

 

В школу он поступил в орнаментно-гипсовый класс, а по специальному классу гравюры — в класс Матэ. В этой школе Павлов пробыл 1½ года. В. В. Матэ, готовясь к выставке картин И. Е. Репина, получил от него исключительное право на гравирование его картин. Павлов работал на одной доске с Матэ; кроме того у Матэ работали в это время еще два гравера: Троицкий и Глухов. И. Н. Павлов в разговоре с Матэ сказал, что он не со всем хорошо справился, гравируя голову „запорожца“ с картины Репина, на что Матэ ему ответил, „что прежде, чем указывать, нужно попробовать самому“. Вполне сознавая правильность этого замечания, И. Н. отправился к Репину и, взяв у него этюд этой головы, принялся за работу; окончив ее, он отнес на суд прежде всего Репина; последний долго сравнивал обе работы, Павлова и Матэ, и отдал предпочтение Павлову, сказав, что „молодость берет свое“. Матэ, рассмотрев оттиск, сказал Павлову: „Вам у меня больше нечего делать“. Этот маленький инцидент повлек за собой охлаждение отношений между Матэ и Павловым. Работая в качестве помощника, Павлов получал 25 руб. в месяц, всю эту сумму целиком он отправлял в Москву родным, а сам существовал на 17 руб. в месяц — стипендию, получаемую от школы Общества Поощрения Художеств, куда Павлов перешел из школы барона Штиглица.

 

Необходимость дать образование своим братьям заставляла Павлова много работать; своими гравюрами он участвовал в „Живописном Обозрении“, „Всемирной Иллюстрации“, „Севере“ и в „Родине“. И. Н. выписал из Москвы брата Павла, определил его в Анненскую школу учиться, а вместе с этим и в ту же школу Общества Поощрения Художеств. Сам И. Н. Павлов за свои работы получил целый ряд наград и премий на конкурсах: так, в 1891 году первую премию за жанр, в 1892 году первую дополнительную, в 1893 г. за гравюру с картины Рубо (батальная) вторую, и первую за жанр. Затем малую серебряную медаль за „Боярыню“ с картины Репина и большую серебряную медаль за „Швейцара“ с картины Маковского. В 1891 году две первых премии за гравюры с картин В. Е. Маковского: „Не пущу!“ и „Политики“. В Обществе Поощрения Художеств был поднят вопрос о командировании Павлова за границу, но, чуждый всякой рекламы и обладая прямым и самостоятельным характером, скромный работник, любивший беззаветно свое дело, И. Н. Павлов не сумел во-время использовать свой успех и добиться этой командировки.

 

 

К № 595. „Запорожец“. С картины И. Е. Репина

 

 

Прежде, чем говорить о достоинствах и недостатках работ И. Н. Павлова, надлежит сказать несколько слов о гравировании на дереве в России вообще и о том, какой взгляд на работы граверов на дереве существовал у нас в то время, когда работал И. Н. Павлов, и какие требования им предъявлялись.

 

Ни одна отрасль графических искусств у нас так мало не разработана, как история нашей ксилографии. Еще о первом ее периоде, допетровском, мы имеем оценку работ как существовавших у нас в то время отдельных школ, так и отдельных граверов, в высоко талантливых трудах Д. А. Ровинского и В. В. Стасова, но дальнейший период XIX века является совершенно не разработанным: мы не имеем ни полной истории этого периода, ни „Словаря граверов на дереве“, ни даже простого перечня имен наших ксилографов. Вся библиография этого периода ограничивается двумя—тремя журнальными статьями.

 

До изобретения разного рода способов репродукций гравюра служила единственным средством для популяризации художественных произведений в массах, являясь как бы глашатаем других искусств, но вместе с этим гравюра еще с XVI века на Западе имела значение, как самостоятельный и могущественный элемент творчества. У нас, на Руси, гравирование на дереве появилось одновременно с книгопечатанием исключительно лишь в виде иллюстраций для книг религиозного содержания. Когда гравюра на дереве пришла к нам в отечество, из нее не сумели и не нашли нужным сделать того многостороннего применения, какое ей было дано на Западе. Подобно книгопечатанию, наша гравюра на дереве в течение почти двух столетий находилась под ферулой нашей Церкви, которая, преследуя узко-религиозные цели и смотря на всю светскую литературу, как на «бесовскую потеху», осуждаемую ею наравне со сквернословием, целым рядом положительных запрещений, стесняла всякое проявление свободного творчества. На народное художество не обращали никакого внимания, и потому оно не могло живительно и плодотворно влиять на монастырское и церковное искусство, которое с течением времени дошло до простого ремесла. „В продолжение 250 лет своего существования, — говорит Д. А. Ровинский, — гравирование на дереве в России не сделало видимых успехов ни в художественном, ни в техническом отношениях. За все это время у нас не было ни одного замечательного художника, ни одного действительно художественного произведения. При учреждении Академии Наук и Художеств, гравюра на дереве была оставлена за штатом. Новых деревянных досок в этом учреждении не резали, а заставки резались при типографиях особым резчиком-мастером, который вырезал и пунсоны для типографских букв“.

 

В XIX веке гравирование на дереве, можно сказать, снова возникло на Западе в новой форме и с новыми приемами и получило огромное применение для иллюстрирования книг и журналов.

 

У нас первый заговорил о пользе ксилографии академик И. X. Гамель. В интересной речи в Академии Наук, сказанной им в 1831 году и напечатанной в том же году в „С.-Петербургских Ведомостях“, он указал на огромную пользу гравюры на дереве и на те усовершенствования в ксилографии, которые были сделаны английскими художниками, братьями Фомой и Джеконом Бьюнками. В издававшемся у нас „Детском Чтении“ с 1833 года начали появляться получаемые из Лондона политипажи, сделанные для журнала „Penny Magazin“. Развитие ксилографии па Западе было связано сначала исключительно с иллюстрированными журналами, и двигателем ксилографии во Франции явился основанный в 1833 году „Magasin pittoresque“.

 

В 1835 году француз Огюст Семен стал издавать в Москве „Живописное Обозрение“, просуществовавшее недолго; для него он пользовался исключительно гравюрами из „Magasin pittoresque“. Первым замечательным гравером на дереве у нас явился К. К. Клодт, учившийся в Париже у известного Порре, куда он был командирован Академией Художеств при содействии Об-ва Поощрения Художеств. Клодт работал в „Иллюстрации“ Кукольника, а при переходе этого журнала в 1847 году в руки Крашенникова и Крылова, под редакцией Башуцкого, последним была основана под управлением Клодта ксилографическая мастерская, из которой вышел целый ряд талантливых ксилографов, как, например: Бернардский, Грейм, Гогенфельден, Кюи, Липк, Дунон, Дерикер, Ратке и будущая наша знаменитость, первый академик по гравированию Л. А. Серяков. К этому же времени должна быть отнесена деятельность баронов Майделя и Неттельгорста, хотя последний из них занимался гравированием, как диллетант, но первый специально изучал гравирование у Унцельмана в Берлине и в 1835 году открыл в Дерпте ксилографическую мастерскую; из числа его учеников надлежит назвать: Александра Герна, Калли, Михельсона, который перебрался в Москву и, не найдя применения своим знаниям, перешел на должность домашнего учителя, Августа Даугель, переехавшего в 1847 г. в Петербург и открывшего там свою мастерскую. Даугель был очень талантливый гравер, известный многими превосходными работами, среди которых особенно известен портрет Лютера, в котором он свободно подражал старинным гравюрам, не придерживаясь строго оригинала.

 

 

К № 408. „Не пущу!“ С картины В. Е. Маковского

 

 

40-е годы у нас являлись расцветом гравюры на дереве и особенно книжной иллюстрации. Под сильным французским влиянием появился целый ряд чрезвычайно красивых изданий, в которых поражает удивительно красивая архитектурная конструкция страниц текста и рисунка, составлявшая с изящно расположенными виньетками и прекрасным шрифтом одно гармоничное целое.

 

Громкую славу приобрел знаменитый Л. А. Серяков, являющийся у нас первым представителем тоновой гравюры на дереве. Он учился у Best et Leloir в Париже, и его работы украшали заграничные издания, как, например, тот же „Magasin pittoresque“ и „Histoire de France“ Шартона (1859—1860). В 1868 г. им была основана в Петербурге мастерская, где главным помощником был А. И. Зубчанинов. Среди его многочисленных учеников особенно выделились: Кочетова, Стефани, Михальцева, Попова, А. А. Гаврилова (первая доска Серякова), Кубло, П. О. Борисов, И. И. Матюшин, Г. И. Грачев, Карл Крюгер, Я. Я. Яненко, Н. А. Браун, но самым талантливым из них был В. В. Матэ. В течение 30 лет Л. А. Серяков не знал себе соперников, и он являлся у нас единственным в своем роде по своей трудоспособности; лично им было исполнено до 500 гравюр, а в его мастерской 1000 гравюр, которые отмечались обыкновенно монограммами: „С. и Кº“. Большую роль в истории гравюры на дереве у нас сыграло Общество Поощрения Художеств, введя в своей рисовальной школе преподавание гравирования, учреждая конкурсы и особые денежные премии.

 

Из числа учеников Серикова звездой первой величины является В. В. Матэ, учившийся по окончании Академии Художеств у Паннемакера в Париже и в 1894 году избранный профессором гравирования. С конца 60-х по 80-е годы работали: Барановский, Рашевский, Ольшевский, Шюблер, Флюгель, Брож, К. Вейерман и друг.

 

В конце 60-х г.г. Гоппе, имя которого неразрывно связано с историей ксилографии в России, объединил всех ксилографов Петербурга в своей „Всемирной Иллюстрации“. Заведывавший ксилографическими работами в этом журнале, Вейерман в течение нескольких лет вызвал из Лейпцига и Штутгарта 12 помощников. Со смертью Гоппе в 1885 году роль „Всемирной Иллюстрации“ перешла к другому журналу — „Ниве“, которая явилась главной представительницей ксилографии у нас.

 

К сожалению, в прошлом наша ксилография не проникла в народ, где она могла бы плодотворно и живительно сплотиться и слиться с соответствующим национальному вкусу производством лубочных картинок и таким образом получить вполне русский и вместе с тем художественный характер. Даже возродившаяся в XIX веке гравюра на дереве не повлияла на наши лубочные картинки, которые по своему характеру и пошибу продолжали составлять нечто совершенно отдельное и своеобразное в художественном мире.

 

История гравюры на дереве в России еще ждет своего исследователя, но подобно тому, как на трех точках проводится плоскость, так на трех наших лучших граверах: Клодте, Серякове и Матэ, должна быть начертана будущая история нашей ксилографии за последние сто лет. С изобретением различных фото-механических способов воспроизведения репродукций, интерес к гравюре на дереве падает, особенно это выразилось прежде всего в отношении книжной иллюстрации, где гравюра на дереве заменяется фототипией, автотипией и цинкографией, как более дешевыми и простейшими способами воспроизведения репродукций, хотя теперь уже нет сомнения, что по глубине, силе и тонкости рисунка никакой фото-механический способ не превосходит резьбы на дереве для типографского печатания.

 

 

К № 2249. „Бабуся“

 

 

С 80-х г.г. еще поддерживают у нас гравюру на дереве только иллюстрированные журналы, при чем в этих журналах устанавливается совершенно определенный взгляд на ксилографические работы: от гравера требовалась совершенно безличная манера — фотографически точное воспроизведение картин, ничего лично своего, никакой „свободной“ передачи не допускалось, даже малейшее отступление от раз установленного трафарета встречало неудовольствие. Ярким примером такого отношения может служить следующий случай.

 

Верещагин (Ташкентский) поставил условием, чтобы гравюры с его картин резал только Матэ. Работы последнего были слишком тонки для машин журнала „Нивы“, где они помещались, и издатель Маркс, привыкший к ремесленному воспроизведению гравюр, говорил П. П. Гнедичу: „Ваш-то товарищ по рублю берет за дюйм работы и только портит мне весь журнал! Грязные пятна вместо гравюр, а я ничего не могу сделать, так как Верещагин очень доволен“.

 

Таковы были взгляды и традиции для наших ксилографов в то время, когда пришлось работать И. Н. Павлову, и при борьбе за существование, ничего не оставалось, как отвечать требованиям рынка. Работы граверов на дереве у нас всегда как-то оставались в тени, совершенно сводились на-нет. Даже в оглавлениях журналов не находили нужным указывать имена граверов, ограничиваясь именами только художников.

 

В начале 90-х годов из числа иллюстрированных журналов, помещавших гравюры на дереве, первенствующую роль играла „Нива“, и попасть в число тех немногих граверов, которые в ней работали, было очень не легко. И. Н. Павлову это удалось только благодаря исключительной его настойчивости. Попав в число работников этого журнала, И. Н. Павлов предложил его издателю Марксу выпустить специальный нумер, посвященный картинам В. Е. Маковского, и в 1895 году вышел № 46, заключавший в себе 20 гравюр работы И. Н. Павлова с картин этого художника.

 

В № 21 той же „Нивы“ за 1895 г. И. Д. Грабарь писал по поводу выставки печатного дела: „Что касается гравюры на дереве, то она в России находится в довольно первобытном еще состоянии и, если не считать стоящего особняком В. В. Матэ, мало у нас граверов, которые могли бы потягаться с мастерами в этой области на Западе. Лучшей русской гравюрой, выставленной тут, надо считать гравюру с „Запорожцев“ г. Репина и „Графа Толстого в его рабочем кабинете“ с картины того же художника. Гравюры чрезвычайно точно передают манеру художника. Так же близко, если не ближе, сумел передать манеру В. Е. Маковского г. Павлов, выставивший исключительно гравюры с произведений этого художника. Он, невидимому, чрезвычайно основательно и добросовестно изучил г. Маковского, и действительно, между его гравюрами есть такие, которые смело могут быть поставлены на-ряду с многими иностранными. Лучшая из них „Христос“, которую читатели, вероятно, помнят: она напечатана в прошлом году в „Ниве“.

 

И. Н. Павлов, действительно, до тонкости изучил В. Е. Маковского и бесподобно передал не только манеру художника, но даже технику его живописи. За время с 1891 г. по 1898 г. им было награвировано около 70 картин этого художника, при чем некоторые из них, как, например, „Деспот семьи“, „Первый фрак“ и превосходные по тонкости передачи: „Не пущу!“, „Политики“, „Швейцар“ и „Христос“ были им гравированы по два раза. Все эти гравюры были помещены: в „Художнике“, „Севере“, „Всемирной Иллюстрации“, „Родине“, „Живописном Обозрении“ и, главным образом, в „Ниве“. Издатель этого журнала Маркс настолько был доволен работами И. Н. Павлова, что хотел его командировать за границу с окладом 2000 руб. золотом в год и с обязательством доставлять гравюры исключительно для „Нивы“; к сожалению, болезнь И. Н. и другие семейные обстоятельства не дали возможности состояться этой командировке.

 

В школе Общества Поощрения Художеств преподавал гравирование на дереве Гогенфельден, у которого учился И. Н. Павлов. Этот гравер начал свою деятельность в 1858—1860 г. г. в юмористических листах „Весельчак“ и „Гудок“, затем работал в Плюшаровской „Библиотеке путешествий“, в Баумановской „Иллюстрации“ и др. изданиях. В 90-х годах за старостью он должен был оставить преподавание, и его место было предложено И. Н. Павлову.

 

На первую же его лекцию явился директор школы Е. А. Сабанеев и стал давать наставления и директивы. Прямой и по своему времени свободомыслящий, И. Н. Павлов был возмущен таким обращением и сразу стал в оппозицию. Борьба была, конечно, далеко неравная, и И. Н. Павлов должен был лишиться преподавания, при чем этот конфликт был одной из главных причин, почему не состоялась командировка его за границу от Общества Поощрения Художеств. В это время отец Павлова лишился места, И. Н. перевез в Петербург всю свою многочисленную семью и для ее поддержки должен был много и усиленно работать. Но И. Н. обладал положительно исключительной трудоспособностью. Достаточно сказать, что к 1901 году, т.-е. за первые 15 лет своей деятельности, им было исполнено 695 гравюр на дереве. Цифра эта, по сравнению с количеством работ наших ксилографов, положительно рекордная. Из всей этой огромной массы только 17 гравюр были исполнены им в 1895 году вместе с Мультановским.

 

Работы И. Н. Павлова попрежнему отмечаются наградами и премиями: так, в 1895 году на выставке печатного дела за гравюру с картины В. Е. Маковского „Толкучий рынок в Москве“ он был удостоен высшей награды — серебряной медали. В 1899 году да превосходно исполненную гравюру с картины И. С. Козакова „У сапожника“ он получил первую премию и, наконец, в 1911 г. Общество Поощрения Художеств присудило ему также первую премию за оригинальную гравюру „Уголки Москвы“.

 

К концу 1909 года у нас наступил положительный кризис для ксилографов; все иллюстрированные журналы перешли на цинкографию, и граверам пришлось заняться разгравированием цинковых клише. Нужда заставляла работать. И. Н. Павлов должен был некоторое время также исполнять эту скучную работу, но и в ней он оставался верен гравюре на дереве: оставляя в цинковом клише только то, что было выгодно оставить, остальное загравировывал ксилографической манерой. Из числа этих работ им было исполнено несколько портретов для Демчинского и „Калевалу“ по рисункам Н. Живаго.

 

Фанатично любя гравюру на дереве и будучи твердо уверен, что она не может окончательно умереть, а только несколько видоизменить свою задачу и, вместе с тем еще больше повысить свои технические требования, И. Н. Павлов, несмотря на весьма выгодные с материальной стороны предложения, не согласился изменить своему призванию и, не находя себе работы в Петербурге, решил перебраться в родную Москву, где у издателей А. Д. Ступина и И. Д. Сытина он рассчитывал найти себе работу. 1903 годом оканчивается первый „петербургский“ период деятельности И. Н. Павлова, за который им было исполнено с 1891 г. 393 гравюры на дереве с картин, главным образом, русских художников и преимущественно жанристов, т.-е. наиболее трудных для их передачи.

 

Все работы этого „петербургского“ периода деятельности гравера имеют одну общую характеристичную черту: в них гравер старался как можно меньше вносить своего „я“; добросовестно изучая каждого художника, гравер ставил себе задачей фотографически точно передать индивидуальные особенности художника, его манеру и технику; именно такое выполнение и отвечало требованиям рынка того времени. Нельзя не признать, что при огромном мастерстве владения резцом, И. Н. Павлов достиг блестящих результатов.

 

С 1904 г. по 1909 г. И. Н. Павлов исполняет огромное количество (1384) мелких гравюр для различных изданий т-ва И. Д. Сытина и А. Д. Ступина, а также принимает участие своими работами в таких изданиях, как Н. К. Шильдер „Александр І“. После пожара у т-ва Сытина в 1905 году, когда все доски сгорели, И. Н. пришлось их восстанавливать.

 

В 1909 году И. Н. был приглашен преподавателем гравюры на дереве в Строгоновское училище, где усиленно работал вместе с основателем графической мастерской С. С. Голоушевым вплоть до войны 1914 года. Одновременно Павлов был приглашен на службу в типографию т-ва И. Д. Сытина гравером.

 

В 1909 году И. Н. Павлов познакомился с гравированием на линолеуме, и с этого года начинают появляться многочисленные его гравюры на линолеуме, при чем ему принадлежит большая роль в деле популяризации у нас этого материала. Вместе с С. С. Голоушевым И. Н. Павлов подробно разработал техническую сторону линолеумной гравюры, поставив перед ней задачи художественной гравюры на дереве. И. Н. Павлов горячо увлекся этим новым, гибким и послушным материалом и внес много усовершенствований в новое дело. Между прочим он стал с большим художественным вкусом применять линолеум для тиснения на тканях и перешел от олифных красок к корпусным, приятным своей матовой поверхностью и сдержанной густотой тона. И. Н. Павлову, принадлежит у нас и первое применение печатания гравюр на линолеуме в широком масштабе: именно, по его предложению т-во И. Д. Сытина в 1916 году выпустило календарь-альманах „Царь-Колокол“ с 12 видами Москвы на линолеуме в красках работы И. Н. и со статьей Сергея Глаголя „Стареющая Москва“ в количестве 20.000 экземпляров. Успех этого издания был огромный: оно разошлось в несколько дней, тогда как прежние издания этого же календаря расходились очень туго. Упорным трудом И. Н. Павлов настойчиво добивался все бо́льших и бо́льших эффектов в своих гравюрах на линолеуме, и с течением времени он достиг того, что получил приятный и ровный тон, и некоторые из его особенно удачных гравюр положительно с трудом отличаются от подлинных цветных гравюр, резаных на дереве.

 

С 1909 г. по 1915 г. И. Н. Павловым напечатано 84 цветных обложки для книг в изданиях А. Д. Ступина и т-ва И. Д. Сытина.

 

Любя родную Москву, И. Н. Павлов начал разыскивать и собирать рисунки и фотографии былой „уходящей“ Москвы и поставил себе задачей сохранить в репродукциях своих гравюр былую красоту старинных архитектурных крупных и мелких памятников.

 

 

К № 2288. „Барки на Волге“

 

 

Известно, что Москва за последние 50 лет сильно изменилась в своей архитектуре: началось тяготение к новому стилю, пришедшему к нам из Нового Света. С новыми архитектурными вкусами боролась более чуткая часть художников-строителей, и одни из них пытались возродить в новых формах стиль александровских времен, тогда как другие возводили постройки в духе допетровской старины. И повсюду Москва меняла свой вид. Сохранить старинные уголки, доживающие свои последние дни, эти особняки александровского ампира, старинные церковки с их крылечками и колокольнями, эти „дворики“, все эти драгоценные реликвии старины, воспроизвести их добросовестно, без всяких хитросплетений и отсебятины и поставил себе задачей И. Н. Павлов. На эту тему в течение шести лет, с 1911 по 1920 год, И. Н. Павлов выпустил, помимо отдельных листов, целую серию альбомов: „Уходящая Русь“, „Уходящая Москва“, „Старая провинция“, „Московские дворики“, „Уголки Москвы“, „Старая Москва“, кроме этого им был выпущен альбом „Останкино“.

 

Во всех этих гравюрах И. Н. Павлов живописует „Уходящую Москву“: церкви, сады, очарование приземистых деревянных построек, крепких старинных амбаров, главы церквей, рисующиеся сквозь ветви старых садов, глухую прелесть доживающей свой век провинции. В этих гравюрах И. Н. Павлов выказал свое огромное мастерство во владении резцом, уверенную руку и острый глаз. В некоторых же, особенно удачных гравюрах с большим вкусом расположены цветные пятна и выбраны тона. К числу таких в сюите „Уходящей Москвы“ относятся: „Мамоновский павильон“, „Донской монастырь“, „Георгиевский монастырь“, „Особняк Леонтьевых“. Некоторые листы в сюите „Старая провинция“ отличаются уверенностью обработки, изумляют усидчивой тщательностью отделки, как, например: „Терем Олега в Рязани“, „Торговая площадь в Торжке“, листы Павлова Посада, „Нижний-Новгород“, „Рынок“ и „Застава“ в Касимове.

 

Но, с другой стороны, есть листы более слабые как по тонам, так и даже чисто в графическом отношении, как, например: „Кирилловский собор в Рязани“, „Церковь Косьмы и Дамиана в Муроме“ и „Вход в древний монастырь“ в том же Муроме. В некоторых гравюрах недостает изящества и легкости, хотя грубоватость отчасти искупается умелым, твердым рисунком и удачной схематизацией архитектурных очертаний. К числу недостатков должна быть отнесена некоторая модернизация линий облаков и куп деревьев. В деталях Останкинского дворца И. Н. Павлов добился до известной степени непринужденной мягкости исполнения и некоторой поэтичности.

 

Как общая характеристика всех этих многочисленных гравюр И. Н. Павлова второго „московского“ периода его деятельности, можно сказать, что за точным воспроизведением старины в этих гравюрах чувствуется, помимо трудолюбивой техничности и мастерства, некоторое фотографическое восприятие в основе работ, хотя бездушное ремесло фотографии отчасти облагорожено и смягчено искусством резца. Во всяком случае у этих гравюр есть одно исключительное достоинство — их документальность, и гравюры эти будут иметь значение подлинных археологических документов, и это зафиксирование московских старинных памятников составляет несомненную заслугу И. Н. Павлова.

 

И. Н. Павлову принадлежит честь изобретения у нас печатания акварельными красками так называемая им „акватипия“.

 

И. Н. Павлов поставил себе задачу, каким способом заменить машинным печатанием часто применяемое раскрашивание гравюр от руки. Он начал изыскивать тот материал, который надо было добавить к акварельной краске, чтобы из этой смеси получить на линолеуме оттиск. Путем целого ряда опытов ему удалось образовать такой состав, который давал превосходные отпечатки, производящие полную иллюзию акварельного рисунка. „Акватипия“ давала огромное количество совершенно одинаковых отпечатков.

 

Это изобретение было сделано И. Н. Павловым в 1915 году. По свойственной ему скромности и полному неумению широко его рекламировать, оно прошло у нас почти совершенно не замеченным.

 

В числе крупных работ И. Н. Павлова последнего времени надлежит указать на издание, выпущенное им в настоящем году: „Книжные знаки в гравюрах на дереве Ивана Павлова“. Это издание, напечатанное на ручном станке, заключает в себе 34 книжных знака, исполненные со свойственным И. Н. Павловым мастерством, с собственных рисунков.

 

Несмотря на то, что книжный знак в России существует более 220 лет, в прошлом русские художники и граверы почти совсем им не интересовались, считая, очевидно, для себя унизительным заниматься их компановкой и гравированием, так как только этим можно объяснить, что за все время до 1902 года нельзя насчитать более одного десятка книжных знаков, гравированных нашими граверами. Другой причиной, конечно, служит та скромная роль, которую в прошлом играла у нас книга. Только с 1902 года, с момента появления на свет трудов о книжных знаках В. А. Верещагина и У. Г. Иваска, русские художники и граверы обратили, наконец, на них внимание. Но в числе их у нас нет ни одного, который исполнил бы такое их количество, как И. Н. Павлов. Настоящее издание является у нас первым опытом такого рода трудов в противоположность Западу, где немало таких изданий, так как там существует целый ряд художников, специально посвятивших себя этой отрасли искусства.

 

 

К № 2357.

 

 

В 1917 году И. Н. Павлов был избран профессором гравирования Высших Московских Художественных мастерских, образовавшихся из бывшего Строгоновского училища, а в 1918 году он вместе с С. В. Герасимовым преобразовал бывшую школу т-ва И. Д. Сытина в Государственную Художественную Мастерскую печатного дела, где и руководит до настоящего времени гравированием. Обладая огромным опытом и мастерством и зная все тонкости техники гравирования на дереве, И. Н. Павлов является чрезвычайно ценным руководителем этого дела. Помимо этого И. Н. Павлов обучал гравированию на дереве и некоторых художников, как, например: проф. Н. А. Шевердяева, проф. Н. И. Пискарева, А. И. Кравченко, проф. А. А. Сидорова, В. И. Соколова, А. Г. Якименко и др.

 

В настоящем году исполнилось 35-летие деятельности И. Н. Павлова, как гравера исключительно по дереву. За это время им было исполнено свыше 2735 гравюр, — цифра для русского гравера совершенно исключительная; ни один из наших самых плодовитых граверов за всю свою жизнь не исполнил и половины этой почтенной цифры, только у иностранных граверов и литографов мы можем встретить подобное количество работ.

 

В лице И. Н. Павлова мы имеем исключительный у нас пример как трудоспособности, так и фанатичной любви и преданности своему делу. За все время своей многолетней деятельности И. Н. Павлов твердо и прямо шел по раз намеченному пути, не уклоняясь в сторону и оставаясь неизменно верным гравером на дереве. Взяв в руки резец в то время, когда гравюра на дереве была популярным способом репродукции, он не выпустил его из рук, и в те неблагоприятные годы, когда фото-механические способы почти совершенно вытеснили старинное мастерство, перенеся со стойкостью фанатика годы гонения, он дожил до нового возрождения гравюры. За эти долгие годы скромный и честный труженик, вынужденный отдавать борьбе за существование большую часть времени, никому неведомый, кроме тесного кружка специалистов, И. Н. Павлов неуклонно шел к совершенству и достиг изумительного мастерства. К сожалению, жизнь И. Н. Павлова так сложилась, что не дала возможности развиться в нем индивидуальному творчеству, но у многих наших граверов, очень часто обладающих богатством замысла, именно нехватает того, чем так богат И. Н. Павлов: гибкостью руки, зоркостью глаза, большим мастерством и исключительной трудоспособностью. И если слава И. Н. Павлова не велика по лаврам, зато высока по духу. Она чужда материального расчета, она не бьет на мишурный эффект и дешевую популярность, она находит отзыв только в сердцах настоящих ценителей.

 

 

 

 

Скачать издание в формате pdf (яндексдиск; 76,1 МБ).

 

 

Библиотека портала Tehne.com работает при поддержке АО «Прикампромпроект». АО «Прикампромпроект» выполняет комплекс проектных услуг — от обоснования инвестиций и инженерных изысканий до разработки проектно-сметной документации объектов гражданского и промышленного назначения.