Меерович М. Г., Конышева Е. В., Хмельницкий Д. С. Кладбище соцгородов: градостроительная политика в СССР (1928—1932 гг.). — Москва, 2011

  

 

 

 

 

 

 

В монографии рассматриваются ключевые моменты советской градостроительной политики начального периода индустриализации: дискуссия о соцрасселении и причины ее запрета; кампания по обобществлению быта и основания ее отмены; принципы выбора территории под строительство новых городов и недостатки, генетически заложенные в этих принципах; особенности планировочной организации соцгородов — центров территориальной организации населения, отражающие устройство структуры партийно-административного руководства советским обществом; типология массового жилища соцгородов-новостроек, соответствующая иерархии социальной структуры советского общества; принудительные миграции, как способ перемещения трудовых ресурсов в места освоения территорий; насильственная урбанизация, как результат осуществления расселенческой доктрины; формулы расчета нормативной численности населения соцгородов, воплощающие постулаты трудо-мобилизационной и военно-мобилизационной организации населения страны.

 

---

 

 

С детства каждый из нас, кто учился в советской школе или вузе, знал истину, которая была многократно повторена в различной литературе — исторической, научной, популярной и, конечно же, в учебной. Она общеизвестна. Мы старательно заучивали ее, готовясь к экзаменам по отечественной истории. Эта истина заключалась в том, что советская власть, осуществляя неустанную заботу о советском народе, все усилия и чаяния устремляла на то, чтобы создать в стране победившего социализма самые лучшие в мире условия жизни, отдыха и труда.

 

В конце 1920-х гг. партия и правительство приняли трудное, но мудрое и, как показала история, единственно правильное решение — ускоренными темпами осуществить индустриализацию. Сметая неисчислимые преграды, преодолевая все препятствия, борясь с хитрыми внутренними врагами и агентами мирового империализма, проникшими в руководство народным хозяйством и экономикой, напрягая все силы и волю, политическое руководство страной развивало промышленность. Для того чтобы изготавливать станки и машины, строить дома, хорошо одевать народ и вкусно его кормить, облегчать повседневный быт и улучшать среду городов. Собственно говоря, индустриализация и была затеяна для того, чтобы улучшить жизнь советских граждан, повысить их благосостояние, сделать их счастливее.

 

Прежде всего создавалась тяжелая промышленность. А как же иначе?! Сначала нужно добыть руду, выплавить металл, изготовить станки, а уже потом на этих станках производить мебель и одежду, велосипеды и швейные машинки, посуду и рукомойники, туфли и радиоприемники. Народ терпел невероятные лишения, прилагая все усилия к приближению светлого часа. И лишь совершенно неожиданно начавшаяся война с вероломным немецким фашизмом, не позволила достигнуть этого долгожданного счастливого будущего, сорвала планы партии и правительства по улучшению жизни людей.

 

Подле промпредприятий — «первенцев первых пятилеток» — должны были вырастать новые, красивые, современные города. Скорейшее разрешение жилищной нужды тех, кто возводил заводы-гиганты, электростанции, строил железные дороги и шахты, рыл каналы и участвовал в появлении многих других промышленных и транспортных новостроек, было главной целью, на достижение которой партия и правительство неустанно направляли свои усилия. К сожалению, органы государственного управления СССР, которые планировали самым незамедлительным образом разрешить жилищную проблему, не смогли реализовать эти планы из-за непредвиденных материальных трудностей: «...для запланированного в первой пятилетке строительства десятков индустриальных гигантов и благоустроенных соцгородов при них» не нашлось денег, «средств в государственном бюджете хватило только на промышленные объекты. В результате, вместо образцовых социалистических городов с полным набором объектов коммунально-бытового обслуживания пришлось в массовом порядке строить при индустриальных гигантах бараки, общежития»¹.

____________

¹ Хан-Магомедов С. О. «Сталинский ампир»: проблемы, течения, мастера // Архитектура сталинской эпохи: опыт исторического осмысления / сост. и отв. ред. Ю. Л. Косенкова. М., 2010. С. 10—24.

 

В советской литературе за все годы существования СССР так и не появилось вразумительного ответа на вопрос, почему планирование осуществлялось так, что денег на жилье хронически «не хватало», почему советский народ жил хуже, чем в странах «загнивающего капитализма»? Причем, не только в тяжелые годы первых пятилеток, но и в послевоенные годы, и потом — в 1960-е, 1970-е, 1980-е... Почему жилищная нужда была одной из наиболее непреодолимых проблем? Почему в стране год за годом, пятилетка за пятилеткой, не выделялось в достаточном объеме средств не только на строительство жилья, но и на производство «товаров народного потребления», на наполнение прилавков магазинов «широким ассортиментом продуктов питания»?

 

В советской прессе широко освещались факты закладки новых архитектурных ансамблей или производственных объектов, прокладки транспортных магистралей или разработки новых месторождений. Но на фоне бравурных отчетов об объемах осуществленного строительства, о кубах вынутой рудоносной породы и срубленного леса, о километрах возведенных судоходных каналов и проложенных железных дорог, о введенных в строй все новых и новых мощностях заводов-гигантов, ответ на вопрос «зачем» всегда был чисто пропагандистским — «ради светлого будущего»! Никогда не спрашивалось о том, «куда все это девается», почему люди десятилетиями, а подчас и всю жизнь живут в неблагоустроенных домах, в нищете и в условиях хронического вещевого, продуктового и жилищного дефицита. Не анализировалось, почему, из каких соображений, принимаются те или иные планировочные, градостроительные, расселенческие решения. Все эти «почему» неизменно оставались как бы «за кадром», плотно затушевываясь идеологической завесой расхожих лозунгов, цитат, фразеологических штампов, политических формулировок.

 

Если информация посвящалась отдельному человеку, то это был, казалось бы, обычный человек, рядовой гражданин страны, такой же, как сотни и тысячи других. Хотя подобный «простой человек» на самом деле таковым не являлся, а был специально выбранным, специально проинструктированным, искусно изображенным. Если речь шла о городах и поселках, то наглядно демонстрировались и целенаправленно пропагандировались лишь те качества среды и примеры ее формирования, которые соответствовали идеологическим представлениям «о должном». Если речь шла о жилище, то это был рассказ о его доступности и комфортности, хотя, на самом деле, государство оставляло населению только один законный способ обретения жилища: на долгие годы встать в очередь по месту работы для получения его из общегосударственных фондов при обязательном условии добросовестной и долголетней выслуги на производстве, а также послушания и беспрекословного подчинения начальству.

 

Это была специальная «представительская», мифическая действительность, целенаправленно формируемая пропагандой, в которой повседневная жизнь поселений и ежедневное бытие людей были изображаемы с таким же искусством, с каким советское документальное кино «отображало» реалии советского общества. Т. е., на самом деле, — искаженно, парадно-лубочно, фальшиво, совсем недокументально. И никогда в рамках этой действительности не раскрывались истинные цели закладки новых городов, прокладки каналов и строительства железных дорог, возведения заводов-новостроек. Все это происходило как бы само собой. При этом любой человек, выросший в СССР или много читавший об устройстве советской власти, прекрасно понимал, что «само собой» в градостроительстве Советского Союза ничего не происходило, кроме, пожалуй, самостроя в деревнях и возведения «нахаловок» на окраинах городов. Любая мало-мальски значимая стройка, а уж тем более строительство нового города, было делом исключительно государственным, абсолютно подконтрольным и всецело управляемым. Тем более в условиях тотального государственного распределения финансовых, материальных ресурсов, строительных материалов, рабочей силы, транспортных мощностей и квот на разработку природных ископаемых.

 

В советской архитектурной науке, в градостроительных знаниях, слой фактического исторического материала присутствовал очень выборочно. Мы до сих пор непростительно мало знаем об условиях обычной жизни обычных людей в соцгородах в период первых пятилеток. Кто-то обитал в бараках и выкопанных в земле своими руками полуподземных жилищах, а кто-то жил в отдельных возводимых за счет государства коттеджах. Кто-то имел право получить квартиру в «доме специалистов», а кто-то лишь комнату в коммунальной квартире. Кто-то обитал ввосьмером в комнатушке ведомственного общежития, а кто-то вынужден был вместе с семьей ютиться в арендованном сарае или в списанном товарном вагоне. Но в то же самое время точно такой же рабочий почему-то мог получить от администрации фабрики, на которой трудился, безвозмездную ссуду для выплаты паевого взноса в жилищный кооператив... Это не просто повседневность. Это реальное проявление жилищной и градостроительной политики советской власти.

 

 

С годами некоторые незыблемые устои заученной нами версии истории СССР, оказались сильно пошатнувшимися. В частности, исчезла уверенность в том, что в трудностях первых пятилеток виноваты окопавшиеся в СССР враги социализма, желавшие его крушения и сыпавшие для этого молотое стекло в бензобаки тракторов или коварно срывавшие календарные планы запуска доменных печей. Что причиной постоянных задержек с разработкой проектной документации являются инженеры, доказывавшие с расчетами в руках экономическую неэффективность возведения, например, Урало-Кузнецкого комплекса промышленных предприятий. Что именно архитекторы виноваты в том, что в городах строятся «суррогатные жилища», т. е. возводимые из досок с засыпкой строительным мусором или с обмазкой глиной. Правда, сами «враги народа» прояснить этих моментов уже не могли, так как к этому времени были либо расстреляны, либо, в большинстве своем, умерли в лагерях, либо (те, кто выжили) были запуганы настолько, что не желали ничего рассказывать даже ближайшим родственникам.

 

Померкло ясное понимание того, что «иностранные фирмы, привлекаемые к проектированию и строительству предприятий тяжелой индустрии..., верные интересам империализма, использовали любую возможность, чтобы затормозить социалистическое строительство в СССР»². Особенно сомнительным это представлялось после углубленного изучения роли иностранных специалистов в возведении гигантских плотин, мощнейших доменных печей, крупнейших промышленных комплексов, в разработке чертежей заводов-гигантов и генеральных планов поселений при них³.

____________

² Галигузов И. Ф., Чурилин М. Е. Флагман отечественной индустрии. История Магнитогорского металлургического комбината им. В. И. Ленина. М., 1978. С. 26.

³ Bauhaus на Урале. От Соликамска до Орска: материалы международной научной конференции 12–16 ноября 2007. Екатеринбург / под. ред. Л. И. Токмениновой, А. Фольперт. Екатеринбург, 2008; Коккинаки И. В. Советско-германские архитектурные связи во второй половине 1920-х гг. // Взаимосвязи русского и советского искусства и немецкой художественной культуры. М., 1980. С. 115—132; Конышева Е. В., Меерович М. Г. «Берег левый, берег правый: Э. Май и открытые вопросы истории советской архитектуры (на примере проектирования и строительства Магнитогорска) // Архитектон: Известия вузов. 2010. № 30. URL: http://archvuz.ru/2010_2/13; Конышева Е. В. Орск и Магнитогорск: наследие «соцгородов» конца 1920-х — первой половины 1930-х годов на Южном Урале // Архитектурное наследство. 2010. № 52. С. 159—207; Меерович М. Г. Альберт Кан в истории советской индустриализации // Архитектон: Известия вузов. 2009. № 26. URL: http://archvuz.ru/2009_2/10; Меерович М. Г., Хмельницкий Д. С. Иностранные архитекторы в борьбе за советскую индустриализацию. URL: http://archi.ru/lib/publication.html?id=1850569767&fl=5&sl=1; Меерович М. Г., Хмельницкий Д. С. Американские и немецкие архитекторы в борьбе за советскую индустриализацию // Вестник Евразии. 2006. № 1; Шпотов Б. М. Американский фактор в индустриальном развитии СССР в 1920—1930-е годы. М., 2009; Шпотов Б. М. «Не дано нам историей тише идти» (техническая помощь Запада советской индустриализации) // Мир истории. 2002. № 3; Юнгханс К. Немецкие архитекторы и советский союз (1917—1933) // Взаимосвязи русского и советского искусства и немецкой художественной культуры. М., 1980. С. 96—114.

 

Растаяла вера в слова о том, что в Советском Союзе в период 1930—1940-х гг. хронически не хватало строительных материалов для возведения жилья. Неопровержимые данные о невероятных объемах изготовленного за годы первых пятилеток вооружения, извлеченные в послеперестроечные годы из советских архивов⁴, а также сведения о количестве вывезенного за границу зерна (в самый разгар охватившего страну смертельного голода) с целью закупки на вырученные деньги военно-производственных технологий, заставляли задуматься об истинных целях власти, о подлинном предназначении индустриализации, и о том, куда девались металл, древесина, резина, стекло, кирпич, цемент и проч.

____________

⁴ Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939—1941 (Документы, факты, суждения). М., 2000.

 

Эта книга не об индустриализации, не о том, что основной задачей первых пятилеток было возведение военно-промышленного комплекса. Не о том, что осуществлялось это, действительно, благодаря максимальному напряжению всех сил народа. Не о мужественном преодолении людьми бытовых невзгод, не о пожизненных очередях в ожидании получения квартиры. Книга призвана рассказать широкому читателю о малоизученной странице истории советского градостроительства — о зарождении, расцвете и умирании Идеи — идеи поселений «нового типа», совершенно иных, нежели капиталистические города. Именно их обещала возвести для своего народа советская власть. Новые города, застроенные жилыми домами, совершенно другими, чем жилье капитализма, в котором совместно обитают дружные коллективы трудящихся фабрик, заводов и советских учреждений. С общественными столовыми, в которых вкусно и быстро, не теряя времени на приготовление еды, питаются рабочие и служащие. С просторными и светлыми зданиями школ, больниц, детских садов. С новыми фабриками и заводами, утопающими в зелени, потому что стремительно развивающаяся наука, разрабатывающая самые передовые в мире технологии, позволит избавиться от дыма, копоти, чада и вредных газов. Без трущоб, без контраста «центра» (где до революции среди самых лучших магазинов, ресторанов и кинотеатров обитали буржуи и прочие состоятельные люди) и «периферии» (где при царском режиме в неблагоустроенном самодельном жилье, среди непролазной грязи, ютились бедняки). С широкими улицами, по которым ходят праздничные демонстрации горожан, собираясь на огромных площадях или в Народных домах для обсуждения и совместного решения важных городских вопросов.

 

Советская власть, следуя заветам основоположников марксизма-ленинизма, обещала устранить присущую капитализму скученность проживания беднейших слоев населения. Обещала создать новые формы быта и отдыха, позволяющие человеку максимально эффективно ежедневно восстанавливать свои силы к новому трудовому дню — в специальных помещениях на заводах и в жилищах, снабженных книгами, играми, оборудованием для занятий наукой и спортом, на свежем воздухе — в парках культуры и отдыха. А также, эпизодически, в специальных санаториях для рабочих и служащих. Обещала создать общественный транспорт, быстро и комфортно доставляющий людей к месту работы.

 

Эта Идея вдохновляла все новые и новые поколения советских людей на бесконечную борьбу с бытовыми невзгодами, помогала терпеть и ждать. Об этой Идее, о драматической судьбе светлого образа советских «городов будущего», «городов счастья» — настоящая книга.

 

Новые города нового общественного строя — социализма, так официально и назывались — «социалистические города», «соцгорода». Их возведение не было ни результатом последовательной эволюции теоретических воззрений, ни плодом естественной трансформации планировочных решений в постоянном процессе градостроительных поисков, ни итогом свободных дискуссий. Сформулированные советскими архитекторами-теоретиками 1920—1930-х гг. градостроительные идеи урбанизации и дезурбанизации, изложенные в концептуальных спорах на страницах профессиональной печати (какое-то время существовавшей довольно независимо), а также их предложения в отношении судьбы существующих и будущих городов в равной степени оказались не нужны власти. Она оказалась равнодушна к любым авангардным градостроительным теоретическим доктринам — урбанистические и дезурбанистические теории представлялись ей одинаково бессмысленными. Ей нужно было лишь одно — свободно манипулировать населением. А архитекторы, в ее понимании, должны были заниматься формированием среды, которая бы наиболее полно соответствовала этой задаче.

 

Соцгорода создавались таким образом, чтобы быть изначально приспособленными к задачам социального управления: содержали строго фиксированный социально-профессиональный состав и определенную расчетами численность населения, согласованную с нормативами и показателями планового распределения фондов материального и продуктового снабжения. Включали установленные свыше типы жилищ, основывались на конкретных планировочных структурах, включали конкретный список объектов обслуживания и т. п.

 

Объем потребных проектных работ для обеспечения строительных программ индустриализации был грандиозен. Власть остро нуждалась в целой армии профессионалов-архитекторов — послушных, готовых не задумываясь выполнять любые, самые противоречивые приказания, инициативных в скорейшем достижении поставленных перед ними задач, способных квалифицированно обеспечивать выполнение любых спускаемых сверху заданий. И власть практически осуществила эту непростую задачу — изменила традиционный строй профессионального мышления и характер практической деятельности архитекторов-градостроителей, создав общегосударственную систему проектного дела и превратив архитекторов и градостроителей в государственных служащих.

 

Несмотря на огромное количество специальной литературы, история возникновения, проектирования и воплощения идеи соцгорода освещена очень фрагментарно, потому что со страниц монографий 1930—1980-х гг., посвященных градостроительству и архитектуре жилища, к читателю приходила лишь малая толика реалий проектирования и строительства жилища в соцгородах СССР. Количество публикуемой архитектурной и градостроительной информации отражало, скорее всего, не более 5—7% того объема жилья, которое реально проектировалось и возводилось. Об остальном стыдливо умалчивалось. Или рассказывалось в мифологически-парадных интонациях.

 

«Методологическая привычка» советского времени идеологически приукрашать факты, мифологизировать реальность породила серьезную научную проблему — проблему отсутствия правдивых исторических знаний о реальных процессах формирования среды советских городов, о реальной типологии советского жилища, о содержании архитектурных замыслов и трудностях их практического воплощения, проблему, не только никак систематически не решаемую, но даже до конца не осмысленную и не поставленную.

 

Поразительной устойчивости официальной советской мифологии в отношении архитектурной профессии способствовала также и вопиющая неточность советской историографии в отношении жилищной и градостроительной политики. Причем в градостроительстве эта неточность была многократно усугублена нарастающей с начала 1930-х гг. «секретностью». Некоторые «крупные типологические разделы» проектирования и строительства соцгородов оказывались начисто «забытыми» как, например, массовое возведение бараков. А некоторые были искажены до неузнаваемости, как, например, технология поточно-конвейерного проектирования генеральных планов соцгородов, привнесенная в советскую систему массового проектного дела немецким архитектором Э. Маем. Некоторые получали разъяснение, не имеющее ничего общего с реальностью, например, причины запрета концепции города-сада или официального исключения из советской расселенческой доктрины частного усадебного жилища и ориентация государственных программ исключительно на многоэтажное и многоквартирное. Кроме того, официальная советская пропаганда совершенно сознательно искажала фактические данные о реальном положении дел. И часто одно выдавала за другое. Например, фотографии отдельно стоящих двухэтажных домов в обособленных поселках для партийно-советского руководства в соцгородах-новостройках она представляла как массовое жилище для простых рабочих. С ужесточением сталинского механизма цензуры на страницы архитектурных журналов могло проникать лишь то, что было официально согласовано и допущено для широкого ознакомления.

 

Именно на этих общедоступных, официально разрешенных к опубликованию 5—7% информации и основывались многочисленные исследования советского периода. Причем кто-то из их авторов искренне верил в те объяснения, которые давала власть, и старательно изучал в качестве массового жилья для рабочих те коттеджи и «полнометражные» квартиры, которые строились наркоматами для узкой прослойки своего руководства. Кто-то, конъюнктурно следуя за постоянно меняющимся «политическим курсом» и направленностью цензуры, вполне осознанно искажал подлинные причины появления очередных партийно-правительственных установок, отказываясь замечать проводимое властью отстранение основной массы профессионального архитектурного сообщества от участия в определении стратегии советской государственной жилищной и градостроительной политики. А кто-то, привычно абсолютизируя творческую составляющую деятельности советских архитекторов и видя в проектах и постройках лишь проявление определенных художественных взглядов, упрямо не желал обращать внимание на принудительность формирования стилистики советской архитектуры и стереотипов планировочной организации поселений.

 

В результате фактическое состояние советской жилищной и градостроительной политики сталинского периода оказалось так надежно сокрыто за пластами мифологизированного прошлого, что проще начинать реконструировать историю заново. Безусловно, на протяжении двух последних десятилетий наши знания об общем ходе и причинах событий истории советской архитектуры существенно обновились и расширились. Прежде всего, благодаря открытию архивов и публикации ранее неизвестных источников, а также созданию на их основе ряда фундаментальных исследований⁵.

____________

⁵ Архитектура сталинской эпохи: Опыт исторического осмысления / сост. и отв. ред. Ю. Л. Косенкова. М., 2010; Вайтенс А. Г., Косенкова Ю. Л. Развитие правовых основ градостроительства в России XVIII — начала XXI века: Опыт исторического исследования. Обнинск, 2006; Казусь И. А. Советская архитектура 1920-х годов: организация проектирования. М., 2009; Косенкова Ю. Л. Советский город 1940-х — первой половины 1950-х гг. От творческих поисков к практике строительства. М., 2008; Меерович М. Г. Рождение и смерть города-сада. Градостроительная политика в СССР 1917—1926. Иркутск, 2008; Меерович М. Г. Рождение соцгорода. Градостроительная политика в СССР 1926—1932. Иркутск, 2008; Меерович М. Г. Наказание жилищем. Жилищная политика в СССР как средство управления людьми. 1917—1937. М., 2008; Паперный В. Культура Два. М., 1996; Советское градостроительство 1920—1930-х годов: Новые исследования и материалы / сост. и отв. ред. Ю. Л. Косенкова. М., 2010; Хан-Магомедов С. О. Архитектура советского авангарда. Книга 2: Социальные проблемы. М., 2001; Хмельницкий Д. Архитектура Сталина. Психология и стиль. М., 2007; Хмельницкий Д. М. Зодчий Сталин. М., 2007. Нельзя не отметить и вышедшую значительно ранее книгу В. Э. Хазановой (Хазанова В. Э. Советская архитектура первой пятилетки. Проблемы города будущего. М., 1980).

 

История советской архитектуры и градостроительства, история отечественной архитектурной и градостроительной мысли, казалось бы, изучена настолько глубоко и основательно, что трудно найти тему, которой не заметило бы пытливое око исследователя. Причем за годы советской власти она так часто и так основательно изменялась, интерпретировалась и переписывалась, что сегодня выбрать из существующих версий наиболее правдивую оказывается абсолютно невозможным. Если на сегодняшний день сталинский период развития таких сфер искусства, как литература, театр, кино, живопись оказался раскрыт более или менее подробно, то сфера архитектурного и градостроительного знания о периоде 1920—1940-х гг. до сих пор остается зоной, где властвуют старые шаблоны и штампы. Даже несмотря на то, что многие «привычные» и, казалось бы, незыблемые объяснения движущих сил и мотивов истории советской архитектуры уже перестали быть очевидными и, с крахом официальной идеологии, отпали сами собой. Некоторые трактовки исторических событий, и раньше казавшиеся сомнительными, сегодня представляются совершенно смехотворными.

 

Так, например, любому архитектору, анализировавшему планировки жилых ячеек и разбиравшемуся в пространственной организации галерейных домов Секции типизации Стройкома РСФСР, всегда очень сомнительным казалось утверждение о том, что «советский конструктивизм был отброшен потому, что оказался бесплодной бумажной архитектурой», «изжил себя». Те, кто в подлиннике читал статьи, опубликованные в «Современной архитектуре», «Советской архитектуре», «Строительстве Москвы» (или в других, относительно независимых в середине 1920-х гг. архитектурно-строительных журналах), и был знаком с теоретическими и проектными предложениями представителей советского архитектурного авангарда, никак не могли согласиться с утверждением о том, что: «... многие предложения, выдвинутые, представителями АСНОВА, ОСА, АРУ и другими группировками, оказались преждевременными, оторванными от возможностей и потребностей текущего строительства. Их теоретическая содержательность была слишком абстрактной, поскольку проблема города, жилого дома, культурно-бытового здания рассматривалась чаще всего созерцательно, вне связи с конкретной экономикой, техническими возможностями страны и эстетическими идеалами трудящихся масс»⁶.

____________

⁶Всеобщая история архитектуры. Т. XII. Кн. 1. Архитектура СССР. М., 1975. С. 10.

 

Тем, кто самостоятельно читал выступления докладчиков первого Съезда советских архитекторов (а не знакомился с ними лишь во вторичных «научных рефлексиях»), а уж тем более тем, кого судьба забросила в архивы — изучать первоисточники, всем им было известно, чьими устами выговаривались те словесные шаблоны разъяснения событий, которые потом превращались в официальные формулировки, становились расхожими и, в конце концов, устойчиво повторяемыми «истинами».

 

Тем, кто сопоставлял постановления партии и правительства в области архитектуры с незамедлительно следовавшими за ними изменениями в риторике и призывах представителей высшего руководства профессией — крупных государственных чиновников от архитектуры, были очевидны причины поворотов и в направленности массового профессионального сознания, и в ориентации проектной деятельности. А также было вполне понятно, какими конкретными людьми, и в каких конкретных целях осуществлялась «переориентация архитектурного творчества». Но ни эти цели, ни эти люди (ни стоящая за ними «воля партии и мощь государства»), никогда не являлись в советской архитектурной историографии объектом исследования.

 

В итоге, нового знания — более исторически точного и правдивого — так и не возникало. И, как следствие, история советского зодчества (особенно сталинского периода) до сих пор продолжает оставаться «терра инкогнито», своеобразным «неприкосновенным запасом» отечественной архитектурной культуры.

 

Сейчас, когда живых свидетелей той эпохи почти не осталось, истину приходится выискивать в «бумажных первоисточниках»: оригиналах статей из журналов, газет и книг 1920—1930-х гг., в экспертных заключениях, в декретах органов власти, в ежегодных отчетах органов коммунального хозяйства, в протоколах заседаний госкомиссий и производственных собраний, посвященных разбору персональных дел, в материалах личных архивов представителей советского архитектурного авангарда, в служебных представлениях, докладных записках, политических доносах... Причем каждый из этих источников в отдельности не способен дать исчерпывающей картины. Потому что постановления партии и правительства прекрасно отражают идеологические установки, но не способны проявить фактического положения дел на стройках и в проектных конторах. Нормативные документы выражают «писанные» нормы, регулирующие проектную деятельность, но никак не отражают тех «неписанных» правил и «полунамеков свыше», которые, фактически, и предопределяли регулирование художественного самовыражения и вообще любые проявления творческого «я».

 

С начала 1930-х гг. и в последующие годы описания и изображения отдельных сооружений и генпланов поселений, заполнявшие страницы архитектурных журналов, в большей степени иллюстрируют официальные вкусы власти, чем личные профессиональные позиции авторов построек и проектов. Прочие же 90% объема реальной проектной и строительной практики оставались, и, заметим, по-прежнему остаются практически не репрезентируемой и неизвестной областью.

 

Проектные материалы личных архивов и мемуары, которые мастера архитектуры (или их родственники) сочли возможным сдать на хранение в госорганы, великолепно отражают те вершины индивидуального творческого взлета архитектурной мысли, которых достигли их авторы. Но абсолютно не проясняют реального положения дел в советской архитектуре и истинных взаимоотношений между архитекторами, советскими и партийными руководителями профессией, студенчеством, проектировщиками среднего звена, различными органами в общегосударственной системе проектного дела и др. Самобичевания архитекторов — «виновников» рассмотрения персональных дел и «откровения» участников заседаний партийно-административных активов имеют малое отношение к реально происходившим событиям, так как почти всегда люди вынуждены были говорить не то, что думали, а то, что от них требовалось.

 

Такое же малое отношение к реальности имеют содержания докладов на официальных мероприятиях, которые их «авторами» лишь озвучивались, а писались, как правило, специально сформированной группой, предварительно согласовывавшей свои тексты в органах партийной цензуры. И положения теоретических трактатов, якобы раскрывавшие «закономерности развития советского зодчества» и обосновывавшие постулаты о «позитивном воплощении принципов соцреализма», на самом деле, отражали не столько собственные убеждения авторов, сколько чутко схваченные настроения руководства и т. п.

 

Лишь совместное использование всех этих источников способно прояснить картину, в какой-то степени объективно отражающую процессы искусственного регулирования творчеством, происходившие в недрах сталинского режима. Без погружения в этот материал невозможно уяснить ни специфику сталинского периода, ни особенности предшествовавшего ему, ни характер последующего.

 

 

Официальная картина развития отечественного зодчества на протяжении всего советского времени трактовалась как последовательный и неуклонный прогресс. Она была стройной и всеобъемлющей. Теория и история советской архитектуры так умело полировали и закрашивали все шероховатости этой официальной версии развития советского зодчества, так убедительно раскрывали неуклонную заботу советской власти о советском народе и советских зодчих, что даже разглядеть противоречия, несуразности и нестыковки было сложно. А уж тем более — исследовать разрывы в строгом строе якобы незыблемых исторических закономерностей.

 

Хотя вопросы, буквально, лезли в глаза: зачем советская власть в первые же дни своего правления муниципализировала городское жилище? Почему при этом муниципализировала не все жилище и не во всех городах? Какими средствами принуждала архитекторов переориентироваться с проектирования особняковой застройки на многоэтажную, коммунального типа заселения? И для чего? Зачем упорно создавала коммунальное жилище и настойчиво (а порой даже принудительно) переселяла в него рабочих из собственных домишек с окраин городов, реально ухудшая, а не улучшая их жилищные условия? Почему так упорно и повсеместно внедрялось покомнатно-посемейное заселение и по каким принципам специально для этого разрабатывались архитектурные проекты? Какую задачу выполняла правительственная кампания по «обобществлению быта»? Почему власть сначала активно провозглашала, но, в конце концов, отказалась от идеи тотального обобществления быта и почему в столь жесткой форме зафиксировала свою официальную позицию в отношении проектов и реальных построек домов-коммун? Почему власть отказалась от всеобщего введения «коммуны» — формы существования трудо-бытовых коллективов? Какова была реальная типология основной массы проектируемого и возводимого жилища? Какие типы жилья были нормативно закреплены в советском законодательстве, регулирующем проектирование соцгородов, а какие проектировались, невзирая на нормативы (и почему)? Чем «жилище для всех» отличалось от «жилища для руководства»? Почему архитекторы, несколько лет подряд активно разрабатывавшие свои собственные инновационные подходы к проектированию жилых и общественных зданий и формировавшие собственный уникальный творческий метод градостроительного и объемного проектирования, вдруг одновременно «прозрели» и дружно обратившись к исторической архитектуре как к «источнику вдохновения», направили свои усилия на выработку «единого стиля советской архитектуры» (и почему кто-то отказался это делать)? Исходя из каких соображений И. В. Сталин награждал тех или иных архитекторов премиями своего имени? И в чем, собственно, заключалось «руководство архитектурным творчеством», осуществляемое Союзом советских архитекторов (вряд ли кто-то до сих пор верит в то, что он создавался для организации, прежде всего, клубной жизни и чтения публичных лекций)? Почему практическая реализация идеи городов нового «социалистического» типа оказалась далека от замысла? В чем заключалась официальная градостроительная политика, кто ее разрабатывал, как она концептуально закреплялась, как практически осуществлялась, в каких формах транслировалась от высших эшелонов власти к рядовым исполнителям? И еще многочисленные, подобного рода вопросы.

 

Советская жилая архитектура сталинского периода возникала в специфических условиях отсутствия того, что обычно называется «социальным заказом» и означает прямую и постоянную ориентацию производителей жизненных благ на интересы потребителей. В СССР распределение основных жизненных ресурсов осуществлялось централизованно из государственных фондов и по утверждаемым нормам. В том числе и распределение жилища. Советское население снабжалось им точно так же, как и продуктами питания, вещами, медицинским обслуживанием, пособием по старости или заслугам, льготами в получении материальных благ, т. е. по фиксированным квотам и в соответствии с местом, занимаемым конкретным человеком в служебной, должностной, партийной иерархии.

 

Этот процесс исключал свободу выбора и вида жилья, и места его расположения, его «количества» и «качества», т. е., фактически, исключал свободу «потребления жилища». Жилье в советский период не было «собственностью» в подлинном смысле этого слова. Жители богатых ведомственных домов, точно так же как и обитатели бараков или землянок, не имели права выбора жилища по собственному вкусу (или сообразно своему образу жизни), и не могли влиять на характер появляющейся архитектуры, определяя ее планировку или стиль. У высокопоставленных слоев населения в сталинском государстве было, безусловно, больше привилегий, чем у низших, но никак не больше гражданских прав. Их заселение в роскошные многокомнатные квартиры с гостиными, комнатами для прислуги, кухнями-столовыми, террасами также, как и для всех остальных, всецело зависело от места в должностной иерархии или от воли начальства. Как, впрочем, и выселение из этих квартир — утративших связь с местом работы (по причине увольнения или ареста) с неизбежностью изгоняли из жилища.

 

Даже архитекторы — авторы проектов и сооружений «сталинского классицизма» фактически никак не могли влиять на «содержание» жилой архитектуры. Они имели право лишь варьировать элементами декора и внешней композицией фасадов зданий в рамках предписываемых на тот момент стилевых ограничений, но любые социально-типологические эксперименты в этот период оказались уже под запретом. Запрещены были не только самостоятельное определение типологии жилья и его стилистики, но и других «содержаний» архитектуры: планировочной структуры квартир и домов, состава помещений, количества квадратных метров жилья, предназначавшихся на душу населения, градостроительных принципов формирования селитьбы, состава объектов обслуживания, уровня благоустройства и технического оборудования территории и т. п. Все эти вопросы решались центральными инстанциями и транслировались в нормативных предписаниях ВСНХ, НКВД, НКТ, НКЗдрав и проч., а также в образцах, популяризируемых через архитектурную печать.

 

Сегодня, в условиях краха ортодоксальной версии истории советского градостроительства, неизбежно последовавшего за распадом советского общества, архитектурная наука оказалась перед задачей критического переосмысления мифов отечественной истории. Без разъяснения чиновничьих тайн и идеологических недомолвок, личных драм и групповых интриг, источников законодательных предписаний и политических запретов, абсолютно невозможно понять реальную траекторию эволюции советского жилища и «биографию» любого советского города. Необходимо, в свете новых архивных материалов, за счет обращения заново к первоисточникам — публикациям и документам прошлых лет создать картину исторических событий, скорее всего, значительно более противоречивую и сложную, чем сглаженная и однородная официальная советская версия, но способную объяснить хоть какую-то часть из множества загадок советского прошлого. Сформировать историческое знание, пусть и не способное пока еще дать исчерпывающих ответов на все вопросы, но, хотя бы, не надуманное и не подверженное политической ангажированности, не подчиненное сиюминутным распоряжениям свыше, свободное от навязывания этических и политических оценок. Основывающееся на понимании того, что в СССР быть преуспевающим практикующим архитектором и уклоняться от выполнения установок партии и правительства, было совершенно невозможно. Что эволюция сталинской архитектуры в своих определяющих моментах была не столько естественным процессом, сколько системой действий принудительного характера.

 

Немецкий исследователь Л. Эррен, изучая вопиющее несовпадение содержания идеи «соцгорода» и реалий ее воплощения в уральских городах-новостройках в период первых пятилеток, назвал Урал «кладбищем социалистических городов»⁷. Рассматривая и сопоставляя сегодня идеологические призывы советской власти и ее практические действия, ее обнадеживающие обещания и реальные средства, выделявшиеся государством на строительство новых городов первых пятилеток, генеральные планы поселений и темпы их реализации, проектируемую и реальную типологию жилища, планируемые и фактически вводимые объемы жилья, несбывшиеся надежды и феномены повседневного быта; можно сказать, что вся страна, весь Советский Союз оказался «кладбищем мечты о соцгороде».

____________

⁷ Эррен Л. Урал как кладбище социалистических городов. Городское планирование в первом пятилетием плане // Горизонты локальной истории Восточной Европы в XIX—XX вв.: сб. ст. / под ред. И. В. Нарского. Челябинск, 2003. С. 151—162.

 

---

 

 

Предисловие ... 5

«Разрешите встать в строй, гражданин начальник?» — принудительность организации жизни и деятельности ... 19

«Урбанизм, или дезурбанизм» — дискуссия о социалистическом расселении ... 42

«С математической точностью» — расчет потребной численности жителей соцгорода ... 58

«Кочевники поневоле» — насильственное комплектование населения соцгородов ... 74

«Та заводская проходная» — выбор территории для размещения социалистического города и принципы его организации ... 100

«Мы наш, мы новый мир построим...» — планировочная структура поселений нового типа ... 119

«От бараков — к... баракам» — типология массового жилища соцгородов-новостроек ...162

«Прыжок в социализм» — обобществление быта ...185

«После урезонивания» — законодательное воплощение концепции соцрасселения ... 212

Заключение ... 226

Примечания ... 232

 

---

 

 

 

 

---

 

Скачать издание в формате pdf (яндексдиск; 15,4 МБ)

 

Скачать издание в формате djvu (яндексдиск; 3,0 МБ)

 

 

Все авторские права на данный материал сохраняются за правообладателем. Электронная версия публикуется исключительно для использования в информационных, научных, учебных или культурных целях. Любое коммерческое использование запрещено. В случае возникновения вопросов в сфере авторских прав пишите по адресу [email protected].