Осборн М. Еврейская графика Натана Альтмана. — Berlin, 1923

  

 

 

 

 

 

 

 

Существует ли еврейское искусство? Вопрос этот может показаться странным, и все же на него не легко ответить. Еврейские художники существовали всегда и были даже весьма многочисленны. Мы с изумлением обнаруживаем следы их творческой деятельности на протяжении веков. Имена их, нам не известные, тонут во мраке. Но мы видим, что они освоились с тончайшими художественными достижениями во всех областях и, соединяя высокое знание ремесла с творческой фантазией, следовали древней и прочной традиции. Среди них были писцы-миниатюристы, резчики по дереву и по металлу, в совершенстве владевшие техникой обработки материалов, ювелиры, литейщики и граверы. С одинаковым искусством они умели вырезать тончайшие вещицы из нежной слоновой кости, оправлять драгоценные камни, выбивать резцом и молотом величественные рельефные украшения. Они были вышивальщиками и ткачами. Они были строителями, воздвигавшими храмы, и с вечно новой изобретательностью украшали их изнутри празднично и торжественно. Им были доступны все отрасли художественного ремесла и, как у других народов, источником их вдохновения в искусстве была религия. Священные обычаи и обряды, связанные с культом, ставили перед ними все новые задания, находившие себе выражение в бесконечном разнообразии форм.

 

И все же, несмотря на блестящие достижения еврейских художников, обнаруживаемые повсеместно и во все времена, возникает вопрос: существует ли еврейское искусство? В самом деле: народ этот был изгнан из своей родины, от истоков своей национальности. Части его рассеялись по всей земле и, встречая повсюду ненависть и непонимание, всплывали среди других народов, чтобы со всею силою своей первобытной жизненности пустить новые корни в новых пределах. Но, оставаясь верными своей религии и перешедшим от предков формам быта, евреи, тем не менее, неизбежно должны были испытать в своей творческой деятельности таинственное влияние климата и почвы. Правда, отчасти добровольно, отчасти в силу необходимости, они старались оградить себя от окружающей чуждой среды, сохранить даже в далеком изгнании замкнутый мир своей национальности, и с неослабной энергией соблюдали не только религиозные обряды, но и восходящие к легендарным временам твердо установившиеся формы семейного быта — но культура тех народов, среди которых они жили, поклоняясь Богу своих отцов, все же должна была оказать свое влияние. Живя с ними под одним небом, дыша с ними одним воздухом, еврейские художники и ремесленники не могли не испытать таинственного притяжения разлитых повсюду незримых начал, придающих своеобразную определенность свойственному всем людям стремлению к художественной форме. Твердо проводимая и свято соблюдаемая еврейская традиция восприняла и по-своему переработала чуждые ей элементы.

 

Один из лучших знатоков еврейской истории и еврейского искусства, Салли Кирштейн, устроил в своей вилле в Николасзее, недалеко от Берлина, небольшой музей, где он поместил ценную коллекцию, собиравшуюся им в течение многих лет путем неустанных трудов и поисков. Осмотр этого интересного хранилища ясно обнаруживает сложно переплетающиеся нити намеченных нами отношений. Сокровища Кирштейновского собрания, предметы культа, уборы, грамоты, рукописи, красноречиво говорят о влиянии чужих культур на художественную деятельность евреев.

 

И все же есть области, где старое еврейское искусство продолжает оставаться незыблемым и почти свободным от влияния окружающей среды. Памятники его мы находим на юго-востоке Европы. Здесь, где части еврейского населения не живут, как в других странах центральной и западной Европы, замкнутыми религиозными общинами, вполне обособленными от своих инаковерующих соседей, а сознают себя единой нацией внутри государства, обычаи, воспринятые от отцов, сохранились в исключительной чистоте. Русские евреи во многих навыках своей повседневной жизни, конечно, восприняли русскую цивилизацию — но славянская культура не вторглась за пределы, поставленные священными законами их исторического прошлого. Века не могли поколебать этих застав. Влияние русского искусства сказывается только на архитектуре больших синагог и маленьких деревянных храмов среди затерянных местечек. Но, едва вступив в молельню, мы уже не найдем ничего, что бы напоминало нам славянское или византийское мастерство. Нас охватывает атмосфера неподдельной, неразбавленной, ничего другого кроме себя самой не содержащей, национально-еврейской традиции.

 

В такой именно обстановке возникли художественные замыслы Натана Альтмана, давшие материал для графических работ, содержащихся в настоящем альбоме. Ему было 24 года, когда после разнообразной, открытой всевозможным влияниям художественной культуры большого русского города, он в 1913 г. приехал в Грицев, маленький еврейский городок Волынской губернии. С неудержимой силой им овладела эта тихая, замкнутая, благочестивая среда. Если прежде он прикоснулся к сложной полноте современности, здесь ему предстало таинственное и захватывающее единство мысли, быта и всего жизненного уклада, переносящее от холодной, раздробленной механичности нашего времени к целостной культуре давно минувших эпох. Здесь, в живой действительности, перед молодым художником открылось то, чего так страстно искало его поколение, утомленное всеобедняющей цивилизацией, и это впечатление должно было тем более усилиться, что в его сердце и разуме заговорила кровь расы. Когда он заходил в храм и глядел там на предметы культа или видел дома, как по субботам и праздникам вынималась старая утварь, когда на полузабытом кладбище он проходил по рядам разрушенных могильных камней, он проникался духом еврейской народности, который незаметно для него самого, по необъяснимым законам художественного творчества, вызывал в нем определенные образы искусства и ремесла. Отдаваясь этим переживаниям, Альтман естественно пришел к мысли, что окружавшие его явления художественной жизни, все сильнее с каждым днем сливавшиеся для него в единый организм, могут послужить основой для возрождения подлинного еврейского народного стиля.

 

К разрешению этой задачи Альтман подходил как художник, а не как ученый. Его не могли удовлетворить археологические изыскания и точное воспроизведение традиционных мотивов. Он хотел воспринять формы старого еврейского искусства и, проникшись их духом, самостоятельно найти художественный язык для выражения специфически-еврейского творческого начала. Он хотел изучить характерные элементы, рассмотреть их на тех предметах, которые он видел, отделить их от этих предметов и таким образом отыскать пути к творчеству, которое было бы одновременно и личным и вместе с тем объективным. Итак, дело шло не о подражании, а о самостоятельной работе. Само собой разумеется, что при этом неизбежно должно было сказаться влияние и ранее им воспринятых новых художественных форм. Взгляды современного ему поколения художников, явившихся на смену импрессионизма, жили в нем, успели войти в его плоть и кровь. Они органически слились с художественным наследием еврейства, которое он старался воспринять. Характерные особенности современного декоративного метода, композиция, построенная на сопоставлении широких, легко обозреваемых, полных выразительности плоскостей, гармония и взаимное уравновешивание света и тени, приводящие к простой мелодии линий, полных силы и ритма — все это ясно отразилось в его новых рисунках. Мягкие переходы от густой черноты к яркому свету, утвердившиеся во всех странах после достижений Сезана, сильные контуры и резкая штриховка, вызванная желанием оживить старое искусство деревянной гравюры, появляются здесь снова. Мы видим здесь также отблеск таинственного пересечения плоскостей, созданного кубизмом, и, наконец, прирожденное стремление к архаическому и примитивному, возникшее из протеста против натуралистического подражания природе. Все современное искусство стремилось к простым символам, чтобы в композициях, полных силы и экспрессии, выразить углубленное и интенсивное чувство жизни. Народное искусство также могло найти себе здесь применение. Альтман все яснее чувствовал, насколько эти приемы прямо и непосредственно отвечают его намерениям.

 

Искусство современной графики, с которым он был знаком уже раньше, незаметно слилось с замкнутым кругом овладевших им еврейских художественных элементов. Он не столько создавал новые рисунки современного направления и выдавал их за еврейские, вводя в них для этой цели еврейские письмена, обладающие необычайной орнаментальной выразительностью, сколько направлял богатый поток старых еврейских художественных форм в русло современного графического мастерства. В еврейском искусстве мы почти не встречаем изображений людей, разве только изредка, в миниатюрной живописи. Причины этому коренятся в религиозном учении. Зато широкое развитие получают изображения животных. Львы, символизирующие мощь и величие, стоящие подобно стражам у Святая Святых, вырезанные на дереве или сделанные из металла, часто, как доказано, превращавшиеся в конце концов в орнаментальные украшения с еле распознаваемыми первоначальными формами, сведенными к чистой декоративной линии, были для Альтмана ценным материалом. Равным образом большую роль должны были сыграть птицы, с которыми мы встречаемся во многих художественных произведениях, особенно голубь из библейского предания о Ноевом ковчеге, характерный для еврейского искусства всех стран и веков. Все эти образы не могли не привлечь молодого художника. Исходя из тех же стилистических особенностей, он мог создавать новых зверей, близких тем, которых изображали еврейские художники, находя для них аналогии в старых небесных картах или таинственных звездных символах.

 

Наряду с изображениями животных встречался также и растительный орнамент. Витые украшения грамот, резьба, искусные работы по металлу и каменные рельефы давали для этого достаточно поводов. Цветы и ветви, подымающиеся из земли, из вазы или из цветочного горшка, открывали широкий простор для художественной фантазии. К этому присоединялся мотив колонны, возникший, вероятно, из давних воспоминаний о Соломоновом храме и проходящий через все времена. На хранилищах тор, в резьбе стенных украшений, в сплетении узоров, неустанно применяемых писцами, встает во всевозможных обличиях строгий символ колонны. Точно также с успехом применялись для разнообразного и выразительного заполнения плоскости изображения всем хорошо знакомых предметов культа. Таков, например, ханукальный подсвечник с доминирующими прямыми линиями центрального светильника и с легкими изгибами боковых — сочетание, легко запоминаемое всяким, кто знакомится с еврейским искусством.

 

Еще один характерный декоративный прием нашел себе отражение в графических работах Альтмана. Это последовательно-проводимый принцип параллелизма, отвечающий самой сущности еврейского духа. Еврейский язык чрезвычайно богат параллелизмами. Поэты и рассказчики, мечтатели, прозаики и религиозные мыслители для большей выразительности постоянно пользуются этим приемом. Острый еврейский ум открывает все новые возможности, чтобы передать мысль, отразить ее, разъяснить ее содержание; чтобы в чувственных образах, все ближе подводящих к цели, найти слова для того, что нельзя выразить. Всякий, кто стал бы писать поэтику псалмов, должен был бы отвести этому приему большое место. Эта черта с удивительным постоянством отражается и в еврейском народном искусстве, памятники которого, почти всегда построенные по принципу строгой симметрии, и справа и слева выражают одно и то же полным соответствием рисунка, противопоставленностью, отвечающих друг другу графических фигур, расходящихся и снова встречающихся в чарующем разнообразии. Но этим дело не ограничивается. В каждой из двух резко отделенных друг от друга частей можно обнаружить параллельные линии, изображения, вырезки, углы, изгибы, которые, поддерживая друг друга, должны усиливать общее впечатление. Лучшим примером может служить уже упоминавшийся нами ханукальный подсвечник, в строении которого метод параллелизма обнаруживается в наиболее чистом виде.

 

Еврейское искусство и в этом отношении вполне отвечало требованиям современности. В композиционных приемах художников и рисовальщиков последнего времени принцип параллелизма сыграл очень видную роль. Фердинанд Ходлер сознательно возвел его в систему. Таким образом Альтман был внутренне подготовлен к восприятию этой черты и то, что он видел на старых образцах, нашло в нем живое понимание. Всем листам своего альбома он придал строгую и ясную симметричность, одинаково отвечающую законам старого декоративного искусства, торжественности религиозной символики и ясности еврейского духа. Строгое величие этих изображений еще подчеркнуто живописным оттенком, который Альтман сумел им придать. Он пользовался для своих рисунков итальянским карандашом, и впечатление бархатистой глубины еще усиливалось тем, что он оправлял свои композиции в золото, иногда прямо налагая черный рисунок на золотое поле, которое он в свою очередь окружал широким черным кантом. Простое сочетание черного, белого и золота, объединяющее все эти рисунки в единый цикл, придает им своеобразную пышность, сближающую их с роскошью восточного искусства. При этом художественное чутье Альтмана подсказало ему необходимость не ограничиваться в своей графике простым сопоставлением независимых друг от друга красочных элементов, а установить между ними органическую связь. С большим искусством он покрывал золотые поверхности тонким слоем прозрачного лака, так что в разнообразных переливах выступали более темные места, облегчающие переход от металлического блеска к мягкой черноте карандаша.

 

<...>

 

---

 

 

 

1. Ева со Змием

2. Олень

3. Рисунок со львами

4. Рисунок с фантастическими животными

5. Программа концерта

6. Рисунок с голубями

7. Марка издательства „Ахинар“

8. Ханукальный подсвечник

9. Сосуд с цветами

10. Ex libris М. Персица

 

 

Текст отпечатан в типографии Sinaburg & Со., Berlin SW 68, Alte Jakobstrasse 129. Таблицы исполнены цветной фототипией в художественном заведении Albert Frisch, Berlin W 35, Lützowstrasse 66. Переплет исполнен по рисунку художника Н. Альтмана, в переплетном заведении Otto Richter, Berlin W 35, Lützowstrasse 2.

 

---

 

 

 

 

 

 

 

---

 

 

Скачать издание в формате pdf (яндексдиск; 116 МБ).