Щекотов Н. Русская крестьянская живопись. — Москва ; Петроград, 1923

  

 

 

 

 

 

О русской крестьянской живописи до сих пор не написано ни одной строчки, точно она вовсе не существует. Правда, и другие области крестьянского искусства — узорная резьба, вышивка и гончарное дело далеко не пользуются у нас должной известностью, но о них кое-что пытались писать, и образцами их не раз пользовались наши художники для своих собственных работ, о существовании же крестьянской живописи, повидимому, никто и не подозревает.

 

Подобное явление может показаться весьма странным тому, кому случалось видеть, хотя бы в некоторых наших музеях, сотни вещей, украшенных рукой крестьянского живописца, и объясняется оно, вероятно, тем, что работы последнего по характеру своему сильно отличаются от произведений наших городских художников.

 

Крестьянину неведомо так называемое „чистое“ искусство, которое в настоящее время преимущественно создается художниками города; его художественная деятельность полностью посвящена украшению предметов домашнего и сельского обихода, равно как и убранству его жилища и одежды.

 

Художник „чистого“ искусства в своих произведениях стремится дополнить, углубить и объяснить то, что мы, может быть, видим каждый день, и мимо чего большинство из нас проходит без внимания.

 

Портретист, например, живописуя лицо человека, стремится передать нам характерные его черты, — то, чем данный человек отличается от других; художник пытливо улавливает в человеческом лице следы прожитой жизни и таким образом как бы проникает сам и вводит нас, зрителей, в его человеческую душу.

 

Возьмем хотя бы „Даму в голубом“ К. Сомова, находящуюся в Государственной Третьяковской галлерее: перед нами слабая, болезненная женщина, тихая и ни для кого, может быть, незаметная в сутолоке жизни. Художник, отбросив в ее лице многое из того, что на нем начертала жизнь, оставил только то, что, по его мнению, выражает ее душу, — кроткий рот, нежный овал лица, слабые плечи и грустные глаза, — хрупкость и неприспособленность ее к „грубой действительности“. Томик стихов, который она держит в руках, вечерний пейзаж, видимый позади ее, и молодой человек, играющий вдали на флейте, дают нам понять, что жизнь „дамы в голубом“ исполнена мечтательности, и что внимать внутренней музыке ей дороже восприятия житейского шума.

 

Средства, которыми пользуется художник „чистого“ искусства для передачи нам своего видения, чрезвычайно разнообразны, но всегда требуют с его стороны особенного напряжения душевных сил и острого, проникновенного восприятия жизни; поэтому этот вид искусства кажется нам в настоящее время самым высоким и значительным. Большинство из наших художественных музеев как раз и наполнено произведениями „чистого“ искусства; произнося слово „живопись“, мы вообще подразумеваем под ним, главным образом, картины, то есть то, что писано не столько для украшения нашего житейского обихода, сколько для углубления, уяснения и обострения нашего миропонимания. Ничего подобного мы не встречаем в крестьянской живописи; ее задачи совершенно иные, а потому нуждаются и в особенном подходе.

 

Большое количество вещей крестьянского домашнего и трудового обихода поражает нас прежде всего узорчатостью, цветистостью и праздничною пестротой, совершенно необычайными для глаза современного горожанина. Правда, что на местах, в самих деревнях, мы уже почти не встречаем теперь подобной украшенности, и, наоборот, внешность крестьянской жизни отличается в наше время, за редким исключением, будничностью и скудностью убранства, но еще несколько десятилетий тому назад, судя по письменным свидетельствам и зарисовкам тогдашних путешественников, в местах, даже близких к городам, вся эта крестьянская красота, ныне собранная, и далеко неполно, в немногих наших музеях, еще оставалась слитой с трудом и досугом землепашца и была особенностью его жизненного уклада.

 

Большую роль в крестьянском украшении играет красочная роспись, но роспись эта весьма далека от картин „чистого“ искусства, а изображения, которыми художник в ней пользуется, неспособны занять наш ум и взволновать глубоко наше чувство; они прежде всего предназначены радовать глаз, как радует его простой узор из каких-нибудь геометрических фигур.

 

Приглядываясь в отдельности к вещам, расписанным крестьянским художником, мы тотчас заметим, что в этой росписи весьма немногое внесено из наблюдений над окружающей его жизнью и природой. Роспись саней, дуг, лубяных коробьев, сундучков, деревянной посуды, прялок и всевозможных больших и малых берестяных лукошек богата фантастическими цветами, травами и зверями, которых не только крестьянину, крепко привязанному к своему родному клочку земли, но и вообще ни одному человеку в мире не приходилось и никогда не придется видеть в действительности.

 

Особенно поражает нас любовь крестьянина к фантастическим зверям; он неизменно пользуется ими, как украшением, где только возможно и даже где, кажется, и вовсе не нужно.

 

Ими украшены его одежда, изба, мебель, посуда, орудия его ремесла, средства передвижения: сани, телеги, дуги.

 

Среди этих фантастических тварей, никогда не виданных нашим крестьянином, очень часто мы встречаем фигуру льва с „процветшим“ хвостом, то есть с хвостом, оканчивающимся, вместо кисти волос, — как это свойственно настоящему льву, — трилистником или еще каким-нибудь растительным завитком.

 

Хотя художник, конечно, никогда не видал живого льва, тем не менее в большинстве случаев он изображает его не без удачи, и мы легко узнаем это животное хотя бы по тем главным признакам, которые в нем так или иначе сохранил крестьянский мастер: по широкой голове, украшенной волнистой гривой, сильному гибкому телу, мягким и в то же время могучим лапам. Художнику удается даже сохранить характерные черты львиной морды, несмотря на то, что он передает ее линиями, вот-вот готовыми превратиться в узорный завиток. То же желание художника использовать всякое почти изображение, как приятный для глаз и ясный для них узор, заставляет его разделывать неестественно витиеватыми завитками гриву царственного животного и обращать в трилистник конец его хвоста. Все это, вместе взятое, придает льву фантастически-узорчатый облик.

 

<...>

 

---

 

 

1. Гриф. Роспись с лубяного короба.

2. Стрелец. Роспись с лубяного короба.

3. Оконный наличник с резными и раскрашенными изображениями фантастических тварей.

4. Чаепитие. Прялочная роспись.

5. Роспись прялки.

6. Роспись прялки. В нижней части изображена сцена убоя скота.

7. Роспись колыбели.

8. Всадник. Роспись на крышке лубяного короба, носящая древний характер.

9. Прялки, расписанные живописным приемом.

10. Прялка, украшенная инкрустациями из дерева и раскрашенная.

 

---

 

 

  

 

---

 

Скачать издание в формате pdf (яндексдиск; 10,3 МБ).