Вальдгауэр О. Ф. Римская портретная скульптура в Эрмитаже. — Петербург, 1923

Очерки по искусству и древностям, хранящимся в Эрмитаже и других русских собраниях : Выпуск I. Римская портретная скульптура в Эрмитаже / О. Ф. Вальдгауэр. — Петербург : Издательство Брокгауз-Ефрон, 1923. — 111 с., ил.

Введение.

Нарождается новый мир, и перед нашими глазами открывается даль, неведомая, закрытая пока еще густым туманом. Неизвестно, в какие формы выльется новая европейская культура; неизвестно, можно ли будет называть эту новую Европу культурной после тех ужасов, которые она пережила. Одно определенное чувство проявляется повсюду: мы стоим на пороге чего-то нового; закончился один великий период истории.

Невольно взор обращается назад в прошлое, и человек старается выяснить себе сущность современной жизни и на основании опыта прошлого установить, по линии культурного развития, ту точку, на которой мы сейчас стоим. Это стремление вызвало появление ряда общеисторических трудов, широкое распространение которых доказывает, как глубоко лежит потребность в подобных обзорах и итогах. Уже многие чувствуют, что мы переживаем эпоху, аналогичную поздней римской империи, и едва ли возрастающий интерес к этому историческому периоду является простой случайностью.

С тех пор, как перед нами открылись перспективы на мир греческого искусства, Рим начал отходить на задний план. Если еще эпоха Возрождения и ближайшие к ней века смотрели на античную культуру, так сказать, через призму Рима, XIX век, узнавший Грецию, старался свести значение римского искусства до самых незначительных размеров и отрицал самодовлеющее значение его. Только в конце века блестяще написанная статья Викгофа выдвинула Рим опять на первый план и оплодотворила дальнейшее изучение римского искусства. Тезисы венского ученого оправдались только в незначительной своей части, но значение его статьи этим не умаляется. Выдвинутые им точки зрения легли в основу новых исследований, а высокая оценка памятников римского искусства была признана справедливой. После Викгофа выступал Ригль, сочинения которого будут иметь большое значение для исследования поздне-римского подхода к художественным проблемам. Число специальных научных трудов по истории искусства Рима также быстро увеличилось.

С другой стороны, статья Викгофа встретила оппозицию, которая старалась доказать зависимость Рима от Востока, в особенности от позднейшей эпохи греческой культуры, так называемого периода эллинизма, при чем выступали, главным образом, по вопросу об отношении эллинизма к византийскому искусству, не менее выдающиеся исследователи, как Стрыговский и Айналов.

Вся полемика по вопросу о роли Рима в истории искусства так же, как вообще усиливающийся интерес к этому позднейшему периоду античной культурной жизни, симптоматична: искусство времени римских императоров нам близко, оно напоминает XIX в., и спрашивается, не перешел ли XX в. именно ту грань, которая отделяет эпоху Константина и нарождающееся коллективистическое искусство Византии от античного индивидуалистического мира.

Было время, когда Рим в романтическом облачении представлял собою весь „антик" и заслонял Грецию. Это время прошло так же, как прошла эпоха абсолютного увлечения Элладой. Нам надлежит тщательно взвесить данные, чтобы выяснить себе истинную роль Вечного Города для истории искусства. Мы должны признаться, что в данном случае, как почти всегда, правда не проста и редко вырисовывается в абсолютно чистом виде, как уже прекрасно сказал Уайльд: Truth is never pure and rarely simple.

Стрыговский в своей полемической книге против Викгофа поставил вопрос круто: Восток или Рим. На такой вопрос ответа нет. Римская империя не только как политическое, но и как художественно-историческое понятие есть неотделимая часть той великой культуры, которую мы называем античностью, хотя центром ее и является восточная половина бассейна Средиземного моря. Но Рим есть как индивидуальность; Рим есть в тех строгих формах, в которых возродились под его владычеством древние образы; Рим есть в том великом организме, который разнес семена античной культуры, давая им возможность оплодотворить новые, еще варварские народы и, наконец, Рим есть в создании цивилизованного мира на основании культурных эллинских элементов, в видоизменении их сообразно с новыми задачами. Только Рим и мог создать ту великую эпоху портретной скульптуры, которой посвящен настоящий очерк.

Не в первый раз такой Рим появляется в истории древней культуры. Первый великий культурный расцвет в бассейне Эгейского моря, может быть, закончился такой же „римской“ эпохой. Главным центром этой культуры был о. Крит; в конце II тысячелетия, насколько нам позволяют судить скудные археологические данные, этот древний центр подвергся нападениям и частичному разорению со стороны северных варваров, уже раньше подпавших под его влияние. Вновь образовавшаяся микенская культура распространилась по всему бассейну Эгейского моря и оплодотворила творчество других народов. Эти северные варвары также внесли новые данные в старый критский художественный мир, но главное значение их, повидимому, состояло в той свежей политической силе, на которую они опирались, и которая позволила им разнести культурные начала во все стороны света. Этот микенский период есть конечная стадия развития древне-эгейской культуры, так же, как эпоха римских императоров завершает эволюцию античности. В том и в другом случае наступает период «средневековья», во время которого нарождаются новые идеалы. Из периода «греческого средневековья» вышла новая Эллада, а Византия — в широком смысле слова — родила новую Европейскую культуру. Повидимому, Европа в течение XIX в. переживала такую же конечную стадию развития, какой была эпоха римских императоров, и мы ждем чего-то нового, только теперь нарождающегося. Поэтому история Рима нам внутренне так близка; она позволяет нам лучше понимать значение пережитого теперь старого мира, и наш опыт даст возможность интуитивно уловить скрытые пока еще нити, связывающие отдельные явления.