Архив: Овеществленная утопия. Схемы конструктивиста А. Лавинского. 1923

В библиотеку портала Технэ добавлен ЛЕФ — журнал, издававшийся объединением ЛЕФ в 1923—1925 годах под редакцией В. В. Маяковского. В рубрике «Архив» мы опубликуем избранные материалы журнала, имеющие отношение к дизайну и архитектуре. Все сканированные выпуски журнала ЛЕФ в формате pdf смотрите здесь: tehne.com/library/lef-zhurnal-1923-1925

 

   

 

 

ОВЕЩЕСТВЛЕННАЯ УТОПИЯ

 

Города будущего существовали и в прошлом: Мор, Фурье, Морис и т. д.

 

И тем не менее проэкт Лавинского имеет совершенно особое новое значение.

 

Лавинский тоже создал город будущего. И этого следовало, разумеется, ожидать. Не от Лавинского. От современных революционных художников вообще. Так как Лавинский конечно только частный случай.

 

Романтика коммуны, а не идиллия коттэджа. Это во-первых. А во-вторых: раньше только разговаривали (Уэльс и пр.), Лавинский же просто начертил. По своему начертил „по особенному“ изобразительно, ну что ж?! Цель была одна: показать, а не рассказывать, и цель достигнута.

 

Третье и самое главное — художник захотел строить.

 

Можно назвать сотни профессоров, академиков и т. п., которые не только „хотели”.

 

Но архитектура превратилась в форму, в украшение, в эстетический культ красоты.

 

— Ну, а инженеры? 

 

Они-то конечно строили и строят. Строят прочно, современно, на фундаменте новейшей индустрии. Но странное дело: пока они касаются специфических сооружений (мосты, краны, перроны) до тех пор все идет благополучно; достаточно однако взяться им за более широкую область, как из под маски инженера выглянет старая знакомая физиономия эстета. Воспитанный на канонах буржуазного искусства, инженер почти всегда такой же фетишист, как и его молочный брат архитектор. Так инженерия попадает в сладкие об'ятия эстетизма и, тем самым, добровольно обрекает себя либо на сужение задач, либо на социальный консерватизм.

 

Сообразно всем этим фактам, я полагаю, что проэкт Лавинского, использовавший инженерию в ее грядущей динамике, инженерию, как всеобщий метод, инженерию, высвобожденную из под налепок искусства и подчиненную лишь закону социально-технической целесообразности, этот проэкт ударяет и по художнику и по инженеру. Первому он говорит ясно: руки прочь от жизненного дела, ты оставшийся на Парнасе. Второго он зовет к революционной смелости и к разрыву с традиционным эстетством, к организации жизни во всем ее об'еме.

 

Этим однако не исчерпывается значение попытки Лавинского. Лавинский-конструктивист. Чтож такое конструктивизм?

 

Когда прежний художник брался за материал, (краски и т. п.) он считался с ним лишь, как со средством впечатления. Достигалось такое впечатление в формах изобразительности. Художник „отражал“ мир, как это любят говорить. Бешеный рост индивидуализма разложил изобразительность. Появилось беспредметное искусство. И вот, в то время, как одни (экспрессионисты напр.) чрезвычайно обрадовались такому новшеству и, не вылезая из болота „впечатлительного“ творчества перекроили его на фасон метафизики — другие увидели в беспредметной форме новую, небывалую возможность. Не творчество форм высшего „эстетического” — а целесообразное конструирование материалов.

 

Не самоцельность, а содержательность.

 

Замените слово „содержание“ словом „назначение“, и вы поймете в чем дело. Но о каком же назначении может итти речь в абстрактной конструкции? Между конструкцией и предметом пропасть: такая же, как между искусством и производством. А конструктивисты все же художники. Последние могикане творчества, оторванного от жизни, представляют собой конец самоцельщины, взбунтовавшейся против самой себя. В этом их громадное историческое значение. Но в этом и трагизм их положения. Богоборцы эстетизма, они осуждены на эстетизм до той поры, пока не будет найден мост к производству. Но как строить этот мост в стране, где производство само еле дышет? Кто обратится к художнику, кто позволит себе роскошь гигантского, небывалого эксперимента там, где надо „продержаться?“

 

И протянутая рука конструктивиста виснет в воздухе. А потому я не улыбаюсь, когда смотрю на чертежи Лавинского. У зачинателей всегда бывает в руках одно только знамя, да и то часто оборванное. Разве от этого они перестают быть зачинателями?

 

 

СХЕМЫ КОНСТРУКТИВИСТА А. ЛАВИНСКОГО

 

1. План города будущего.

 

2. Схема дома — квартала.

 

3. Конструкция стойки для радио-мачт.

 

4. Конструкция стойки для радио-мачт.

 

 

Манилов занимался на досуге утопиями: мостик, а на мостике и т. д. Его утопии были рождены пассивно. Экономист Сисмонди создал другого рода утопии, его увлекало прошлое. Фурье тоже был утопистом, его утопия революционная. Вкоренясь в недрах исторического процесса, такая утопия становится материальной силой, организующей человечество. И мы тогда говорим с большой буквы: Утопия. Ибо кому же неизвестно, что без Фурье и прочих не было бы Маркса. К разряду именно таких утопий принадлежит проэкт Лавинского.

 

Если утопия „овеществленная“ только аллитеративно похожа на утопию „осуществленную“, то отсюда следует один вывод: помогите осуществить путь указан. Или наконец: развивайте, продолжайте дальше, исправляйте, но не отворачивайтесь. Пусть индивидуальная попытка, этот романтический прыжок через пропасть превратится в коллективное сознательное, лабораторно организованное сотрудничество. За границей (напр. в Германии) мы уже знаем ряд изысканий и проэктов будущего города. Эти работы значительно ближе к современным западным возможностям, чем проэкт Лавинского к российским. Они „проще“, осуществимее, производственнее. Но у них дурная наследственность: с таким папой, как старый архитектор, и с такой мамой, как экспрессионистическая живопись, дальше эстетизма не уедешь!

 

 

Город в воздухе. Город из стекла из асбеста. Город на рессорах. Что это, — эксцентрика, оригинальничание, трюк. — Нет, просто максимальная целесообразность.

 

В воздухе, — чтобы освободить землю.

 

Из стекла, — чтобы наполнить светом.

 

Асбест, — чтобы облегчить стройку.

 

На рессорах, — чтобы создать равновесие.

 

Ну, а круговой план, разве это не проклятая симметрия. — Да, но не как форма, а как экономический принцип.

 

Великолепно, но к чему этим странным домам вращаться? — Кто посмеет сказать, что это не футуризм, не футуристическая эстетизация жизни? Иначе: разве здесь не тот же эстетизм, только на новый манер. Такое возражение может касатся не только домов: еще сильнее обрушивается оно на необычайный вид рессор и радио-станций. Тут уж наверняка футуризм, динамика, излом, смешанность плоскостей и линий, престарелые сдвиги, весь этот ассортимент живописно футуристической итальянщины.

 

Ничуть! А именно:

 

I. Вращение зданий преследует ту же житейскую цель, что и — японские домики из бумаги. Разница в технике.

 

II. Рессоры и радио выстроены так, а не иначе во имя свободы и экономии пространства.

 

Еще один, на этот раз последний вопрос: возможны ли технически такие системы? Как отнесется к ним теоретическая механика? — Не знаю. Готов предположить худшее — буквальная реализация плана во всех его деталях немыслима ни при нынешнем, ни при каком угодно состоянии техники. „Мое дело предложить“... так заявил ангелам Маяковский. То же самое заявляет инженерам Лавинский, так как Лавинского занимала главным образом социальная сторона дела — форма нового быта.

 

Пусть теперь скажут инженеры (они, к счастью, не ангелы) что возможно и что невозможно, как исправить и где дополнить. Это было бы не бесполезной работой.

 

 

 

→ все выпуски журнала ЛЕФ