Русская народная сказка «Сынко-Филипко». Рисунки Е. Д. Поленовой

   

 

 

 

Художник:	Елена Дмитриевна Поленова (1850—1898) — русская художница, график, живописец, мастер декоративного дизайна, одна из первых художников-иллюстраторов детской книги в России, одна из основоположников стиля модерн в русском искусстве. Первые иллюстрации к сказкам Елена Дмитриевна сделала в 1886 году. Для иллюстрирования она брала не только уже опубликованные сказки из сборника А. Н. Афанасьева, но и активно собирала фольклор, ходя по окрестным деревням. За двенадцать лет Поленова сделала иллюстрации более чем к двадцати русским народным сказкам. Из 20 проиллюстрированных Поленовой сказок при её жизни была издана лишь одна — «Война грибов». Однако высокая художественность произведений Е. Д. Поленовой стала стимулом для её последователей — иллюстраторов книг. Такие мастера, как И. Билибин, С. Малютин, Г. Нарбут, Д. Митрохин, считали себя учениками Е. Д. Поленовой.
Книга публикуется по изданию:	Русские народные сказки и прибаутки : [В 3-х книгах] : [Книга I.] Сынко-Филипко / Пересказанные для детей и иллюстрированные Е. Д. Поленовой. — Москва : Склад издания у И. Кнебель, [1906]. — 16 с. : ил.
Факсимильные сканы издания:	https://disk.yandex.ru/i/N17km3otcL0lAw (скан РНБ) https://disk.yandex.ru/i/-IfFOriWAscfrw (скан РГБ)

 

 

 

 

В сторожке, на реке, у перевоза жил дед, старый паромщик с женою. Жили они вдвоем, дожили до старости, а детей у них не было. Сильно тосковала об этом старуха, уж так-то она тужила, что и сказать невозможно.

 

Вот стала она деду такие слова говорить: „Нет у нас с тобой у горемычных деток, хоть бы ты мне бревешко обтесал: я бы его в ветошку обернула, стала бы в зыбке качать песенки ему петь — все бы хоть немножко тоску размыкала“.

 

Дед сжалился над старухой, взял чурбан, обтесал его, сделал мальчика, угольком ем} глазки, ротик и носик написал и дал старухе.

 

 

 

 

Она обрадовалась, стала его пестовать да в зыбке качать, словно он живой. И так-то усердно она его качала, что он вдруг ожил и закричал, а потом стал расти, как настоящий мальчик.

 

Уж и рады были старики сыночку, назвали его Филипком и стали его выращивать и выхоливать.

 

Растет сынко-Филипко, и отец с матерью на него радуются. Вырос сынко-Филипко, стал хороший, здоровый паренек.

 

 

 

 

Начал на речку ходить, рыбку удить. Потом стал к лодке привыкать, и так полюбилось ему это, что иной раз с рассветом уйдет да так все вдоль речки ездит, рыбкой занимается. В полдень мать на берег придет, огонь разведет, навесит котелок, сварит кулешок, подойдет к речке и начнет его кликать:

 

„Сынко-Филипко! по реченьке ездишь, рыбушку ловишь, — ближе, ближе к бережку похлебай кулешку“.

 

Тогда сынко-Филипко причалит к берегу, выгрузит рыбу, отдаст ее матери, сядет, пополдничает и опять за работу.

 

 

 

 

Раз как-то баба-Яга, костяная нога, подслушала, как мать Филипка звала. Захотелось ей Филипка хитростью изловить и себе ужин из него сготовить. Вот она села в ступу и покатила к тому берегу где Филипко поблизости рыбу удил.

 

Едет баба-Яга, костяная нога, пестом погоняет, метлой след заметает. Приехала, развела костер, навесила котел, сама в ельник спряталась и закричала: „Сынко-Филипко, по реченьке ездишь, рыбушку ловишь — ближе, ближе к бережку, похлебай кулешку!“

 

А Филипко ей отвечает: „3наю, что это не моя матушка меня кличет; у моей матушки голос тонкий, а это вот какой грубый. Это ты, баба-Яга, меня обманываешь, ты меня съесть хочешь“.

 

И не поехал у берегу. Тау баба-Яга ни с чем домой вернулась.

 

На другой день, прежде чем к берегу ехать, она надумала пойти в кузницу, где кузнец лошадей ковал, и говорит ему: „Ковалек, ковалек, скуй мне новый язычок: мне нужен тонкий голосок“. Кузнец сковал ей коротенький язычок и сделался у бабы-Яги тонкий голосок.

 

Она с ним живо, живо к речке, все приладила: и огонек, и котелок, и кулешок, и тонким голоском закричала: „Сынко-Филипко, по реченьке ездишь, рыбушку ловишь, — ближе, ближе к бережку, похлебай кулешку!“

 

 

 

 

Услыхал ее сынко-Филипко, подумал что мать его кличет, и поехал на голос. Только выпрыгнул он на берег, баба-Яга из-за елки выскочила, когтями его ухватила, в ступу посадила и поехала с ним к своему двору. Подъехали. Баба-Яга кричит своей дочери: „Настаска, Настаска, отворяй ворота!“ А Настаска была такая же ведьма и злюxа, как сама баба-Яга. Въехала баба-Яга с Филипком во двор, говорит своей дочери: „Настаска, Настаска, топи баню жарко, жарко, мой Филипка бело, бело!“

 

Настаска докрасна истопила в бане печь, вымыла Филипку добела.

 

Тогда баба-Яга говорит ей: „Теперь истопи печку в избе и зажарь его; когда будет готов, я вернусь“. Сама села в ступу, взяла пест да метлу и уехала.

 

Настаска истопила печку. Ей самой до смерти захотелось отведать Филипкиного мяса. Взяла лопату и говорит Филипке: „Сынко-Филипко, садись на лопату“. Он говорит: „Я не умею — покажи мне“, и взял у нее лопату из рук. Она говорит: „Вот так!“ — и села на лопату. Он ее взял да в печку и сунул. Сам живо из избы вон; думает, как бы ему от бабы-Яги укрыться. Слышит, что она близко едет. Вот он до большого дерева добежал, на дерево влез, сидит притаившись.

 

 

 

 

Приехала баба-Яга, кричит: „Настаска, Настаска, отворяй ворота!“ Настаска не откликается. „Куда это она запропастилась?“ подумала баба-Яга, вылезла из ступы, сама ворота отворила и во двор въехала. Идет в избу, видит — печка истоплена. Она печку открыла и говорит: „Покатайся, поваляйся, сынки-Филипкины косточки поглодай“.

 

Сынко-Филипко услышал да и закричал: „Не мои а Настаскины косточки поглодай!“ Услышала баба-Яга его голос, выбежала из избы и видит — он, живой, на дереве сидит. Вот она за топором сбегала и давай дерево рубить.

 

Посмотрел Филипко вниз, видит — беда ему неминучая. Взглянул кверху, а над ним летят утки. Он закричал: „Уточки белые, уточки серые, скиньте мне по перышку, я сплету из них крылышки, полечу домой к отцу, к матери!“

 

Уточки бросили ему каждая по перышку. Филипко стал сплетать из них крылья; сплел, замахал ими, но они были слишком малы и не могли поднять его кверху. А баба-Яга все рубит да рубит, так что щепки во все стороны летят.

 

Взглянул Филипко опять наверх, видит — летят гуси вереницею. Он закричал: „Гуси белые, гуси серые, скиньте мне по перышку, я вплету их в свои крылышки, полечу домой к отцу, к матери!“ Гуси бросили ему по перышку. Он их вплел в свои крылышки, замахал ими, но они все еще были слишком малы и не могли поднять Филипку. А баба-Яга внизу все рубит да рубит, уже дерево затрещало и пошатнулось.

 

 

 

Еще раз взглянул Филипко на небо, видит — летит стая лебедей. Он закричал: „Лебеди белые, лебеди серые, скиньте мне по перышку, я вплету их в свои крылышки, полечу домой к отцу к матери. Лебеди бросили ему по перышку. Он их вплел в свои крылышки.

 

А баба-Яга внизу дерево дорубила. Дерево стало падать, а Филипко взмахнул крыльями и полетел вверх, как птица.

 

Баба-Яга только руками развела да зубами заскрежетала.

 

А Филипко домой к отцу, к матери полетел. Прилетел он к окошечку, сел на травку. А мать напекла блинов, созвала гостей, поминает Филипка и говорит: „Это тебе, гостек, это тебе, старичок, а это мне блинок!“ А Филипко под окном отзывается: „А мне?“

 

— „Поглядика, старичок, кто там просит блинок?“ Старик вышел, увидал сынка-Филипко, обхватил его, привел к матери — пошло целование и стали они вместе жить-поживать, добро наживать, худо забывать.