Архив: Искусство быта. 1927

     

 

 

 

 

ОТВЕТЫ НА АНКЕТУ СА

ОТВЕТЫ ПОМЕЩАЮТСЯ В ПОРЯДКЕ ПОСТУПЛЕНИЯ МАТЕРИАЛА

 

 

Было бы очень упрощенно сказать, что искусство быта есть искусство оборудования быта. Нет, это было бы только буржуазной заботой об обстановочке, и в этом отношении наша эпоха не дала бы ничего нового. Все старое искусство в смысле уютности — бытовое, а мы, ведь, отличаем бытие от быта. Быт — это осевшая культура, мы же принимаем самую культуру в действии. Место бездейственной культуре — в музее. К музейному строительству сводилось бы и искусство благоустроения быта.

 

Так именно понимали искусство некоторые теоретики производственничества в первые годы революции, когда они, в порыве упоения раскрепощенной вещью, задорно выкрикивали: „Не надо нам ваших идей!“ — исключая этим мысль из самого понятия „материалистический“, сводя все дело к немарксистскому, вульгарному материализму. Само собою разумеется, что на такой упрощенный, хотя и понятный для тогдашней обстановки, путь мы стать сейчас не можем. На подмену бытом... бытия — найдутся и без нас охотники.

 

Так в чем же дело?

 

Дело в максимальной материализации искусства, в максимальном приближении надстройки к базе. В представлении идеалистов — это, конечно, „снижение“ искусства, а то, чего доброго, и „хвостизм“ („дух“ — это голова, а „материя“ — хвост!). В нашем же представлении — это всего лишь восстановление нарушенного равновесия между „искусством“ и „жизнью“. Точнее — трактовка „искусства“, лишь как максимально-жизненного мастерства, рожденного для „жизни“... жизнью.

 

Старое искусство бесконечно оторвалось от бытия, обратившись в одно сплошное „сознание“. Вместо реально сделанной вещи, люди стремились дать представление о вещи. Вместо строения конкретной жизни — отвлеченное познание ее. Вместо единства изобретенной мастером формы и живого назначения ее — метафизическое деление на „форму“ и „содержание“. При этом, форма, как начало „духовное“, гуляет в особицу от содержания, и самое содержание трактуется порой фетишистически, как тоже своего рода абсолют — вне целевого назначения.

 

 

Бывают, правда, моменты и в старом искусстве, когда оно пытается быть целевым и действенным. Это совпадает обычно с выступлением на историческую сцену, в качестве режиссера жизни, какой-либо несменной социальной группы, и тогда жизнестроительное острие искусства не всерьез и не надолго ощущается. Не всерьез — потому, что, вместо „разрешения“ наболевших социальных и иных вопросов, здесь подсовывается классическая... „постановка вопроса“! Не надолго — постольку, поскольку и хозяйственный пыл всякой предшествовавшей социальной группы упирался в... мыслимого заместителя (и — наконец — в могильщика)!

 

Но — за моментом относительного треволнения в действительности и в искусстве следуют всегда характерные полосы стабилизации — и тут, и там. И эти длительные полосы и делают лицо искусства.

 

Старому художнику предоставлялось как угодно фантазировать в области представления о жизни, но он и сам не „опустился“ бы до непосредственного разрешения проблемы быта. Нужно было ставить „мировые“, „общечеловеческие“, „роковые“ и т. д. вопросы там, где попросту можно было справиться с конкретной задачей, подойдя к ней конкретно же, т.-е. в плане строительном. Художник мог — не без опаски — познавать, поставляя свои химеры на потребу рынка, но он и тут был связан... пресловутым каноном об „эстетическом наслаждении“, сводившим даже и актуальнейшие по заданию произведения искусства к роли предметов бытового уюта.

 

Старое искусство вовсе не пренебрегало бытом, но задачу перестройки быта оно фатально подменивало утверждением быта. Старое, „духовное“ искусство тоже, как видите, работало на социального заказчика!

 

Любопытно, что даже такое максимально вещное искусство, как архитектура, не избегло общей участи искусства эпигонствующих групп — его бездейственности, беспредметности и социально-бытовой бескостности. Взгляните на московские особняки, на здания вокзалов, на театры и музеи, на эти, наконец, расставленные тумбы по площадям, и они поразят вас своей громоздкой роскошью — это с одной стороны, а с другой — своей кричащей неприспособленностью к нуждам улучшения, продвижки быта и к растущей индустриализации страны!

 

Каприз, индивидуальная прихоть заказчика — здесь бьют в глаза. Общественная значимость, удобство для других и социально-бытовая целеустремленность — на десятом плане.

 

Что же говорить о менее „вещественных“ искусствах! Музыка сплошь эмоциональна и создана... „не для житейского волненья, не для битв“, — всякие попытки рационализации здесь откровенно отпугивают потребителя. Театр культивирует бездейственное мление, а если и „бичует зло“, то по возможности беспредметно, т.-е. ревность или скупость „вообще“, сутяжничество „вообще“, и глупость „вообще“ же. Если и проникают, все же, иногда за рампу такие конкретно-жалящие вещи, как „Ревизор“, как „Ябеда“, как „Горе от ума“, так только с изрядной выдержкой во времени. Живопись — здесь станковизм и камерность, уютное пятно и украшенчество. Литература всех родов, — ну, ей-то и на роду было написано: быть „зеркалом“, „отображением“... всем, чем угодно, только не действенным вклинением в жизнь. Даже и рубрика такая некогда была — „Литература и жизнь“: литература, как особая монада, — рядом с жизнью, возле жизни, может даже над жизнью, только не частица самой жизни, только не жизнеоборудующее мастерство!..

 

Идея материализации всего искусства смутно уже бродит в головах лучших из старых теоретиков искусства. Но, поскольку социальных предпосылок к овеществлению искусства в буржуазно-капиталистической действительности не имеется, постольку и идея эта выглядит почти-что утопической. Даже у лучшего из лучших — у Плеханова — вся философия эстетики построена на познавательстве, и только изумительная заостренность марксистского метода делает участие Плеханова в искусстве по-своему предельно-действенным.

 

Октябрьским социальным сдвигам, впервые экономику поставившим на ноги, впервые возвратившим вещи их хозяевам-творцам, — только Октябрьской, сугубо „предметной“ и материально-вещной революции, а не чему-либо иному, обязаны мы тем, что можем уже ныне впервые, пусть еще очень общо и с массой поправок во времени, ставить вопрос о подлинно организующей роли искусства. Организующей не только „сознание“ и „психику“, — предел мечтаний многих лучших теоретиков, — но и насменный быт человека класса. Бывшее еще в эпоху Возрождения и целевым и значимым в быту, утратившее вещное свое значение уже с упадком бюргерства, — искусство только в наши дни приобретает право говорить не о подобии-иллюзии предмета, а о самой вещи, как орудии строительства.

 

Пусть еще экономическое бытие наше достаточно чересполосно, да и сами мы опутаны сетями пережитков, — важно то, что революция, впервые после колоссального во времени отрыва мастерства-искусства от материи, родила предпосылки для новой, материалистической трактовки искусства. Революция впервые переставила гулявшее на голове искусство — на ноги.

 

Искусство быта — это значит:

 

1. Предельная материализация искусства — в условиях места и времени; предельный перевод всех не отмерших еще видов старого искусства на предметные, на вещные рельсы; главное же — поиски новых и новых жизнеорганизующих средств и видов мастерства, в целях строительства.

 

2. Максимальная увязка формы и назначения материала (конструктивизм).

 

3. Всемерное оплодотворение искусства наукой, т.-е. полная перековка всех средств и видов мастерства орудием науки.

 

4. Ежедневное, конкретное участие работника художественного труда в переустройстве быта; переход художника-мастера от постановки вопросов вообще к прямой и классово-конкретной работе в обще-производственном, строительном процессе (сущность социального заказа в наши дни). Искусство быта есть искусство перестройки быта.

 

5. Никакого пленения человека вещью, никакого самодовления вещи (грех отдельных производственников первого периода); упор на цель в процессе перехода от предмета-средства к новому предмету-средству — в общем плане диалектического развертывания новой, сугубо предметной культуры!

 

Вот, что значит — в нашем понимании — „искусство быта“.

 

Искусство быта — термин, конечно, несовершенный и... небезопасный, — поскольку найдутся еще охотники трактовать его, как „прикрепление“ художника к „кобыле быта“, т.-е. в смысле именно утверждения (под флагом „оборудования“) наличного, идущего на свалку, быта, вместо последовательного отрицания этого быта во имя насменного, — это с одной стороны, а с другой — в виду того, что самое понятие „искусства“ чрезвычайно несвободно от божественного толкования. И все-таки:

 

Мы не боимся утверждать этот условный термин именно сейчас, когда мы так еще бедны „вещами“ и, значит, маленькое обволакивание „материей“ нам вовсе не повредит; ну, и — когда обратная уже заметна тяга к эстетизму многих неплохих работников вчерашнего искусства, искренно пошедших за эпохой в годы подъема, но не выдержавших трудностей пути и оказавшихся в конечном счете... ниже эпохи.

 

Всякое уместно пущенное в ход орудие борьбы, т.-е. культура, от разменного и безразборного употребления стирается и оседает в быте. Учет процесса оседания культуры в быт, а значит и изобретение новых и новых средств борьбы — искусство бесконечно важное. Всякий художник наших дней, умеющий выковывать необходимые орудия, должен принять участие в этой работе. Всякий работник художественного, т.-е. максимально жизнеоборудующего, труда должен работать в „искусстве быта“.

 

Н. Чужак

---

 

 

 

Жолткевич. Вхутемас. Типография // Современная архитектура. 1927. № 1. — С. 21.

 

 

 

 

В № 3 ДВУХНЕДЕЛЬНОГО ЖУРНАЛА МАРКСИСТСКОЙ КРИТИКИ на литературном посту, в статье „куда наш путь лежит“ И. Гроссман-Рощина — воспроизведена наша анкета. Автор статьи, подходя к задачам пролетарской литературы, высказывает мысль, что „задачей пролетарской литературы является целостный охват человека“. „Конечно, не отвлеченного индивидуума, не абстрактного человека XVIII столетия, а живую личность, сына класса в строительстве, борьбе, думах сомнениях и страстях!“

 

Подчеркивая три проблемы (агит, психологизм и художественное отображение), он находит, что их по-новому, по-иному необходимо решать. Для нового художественного отображения советского быта пролетарскому художнику необходимо знание фактов. Боязнь и нелюбовь к живому колючему факту приведет его к скороспелым обобщениям. Это неверно. „Без длительного воспитания любви к факту, без культуры факта мы новой задачи не выполним“ — заканчивает в этой части статьи автор и, помещая нашу анкету, построенную на вопросах о фактах, он предлагает ВАПП'у взять на себя инициативу опроса по подобной анкете.

 

Было бы крайне ценно, если бы ВАПП осуществил предложение Гроссман-Рощина.

---

 

 

 

 

 

Как-то зашел разговор о новом быте. Говорили много и долго. Говорили о том, что новые условия быта и общественных взаимоотношений требуют коренной перестройки и строения домов.

 

Одна работница не вытерпела.

 

— Да полноте-ка вам из пустого в порожнее переливать. Чего зря говорить!..

 

— Как так?

 

— А вот как. Говорим о новом быте, а попрежнему клетушки строим. Возьмите наш „Красный Перекоп“. Уж не нам ли почин делать? Нам. А мы что? Строится дом, хороший дом, на 36 квартир. 160 человек в этом доме будут жить. Есть ли тут что нового для нового быта? Ничего нет. Каждая квартирка имеет отдельную кухню... Полноте, перестаньте. — Это говорила старая работница „Перекопа“ тов. Постнова.

 

Один из членов фабкома хотел съагитнуть:

 

— А вы поднимите этот вопрос на собрании.

 

— А разве мы не поднимали? Шесть месяцев тому назад заявляли, что у нас есть уже 10 семейств, которые согласны жить коммуной и питаться из общего котла. К вам обращались. Поддержали вы нас? Тоже... за семью цепляетесь.

 

В самом деле строится дом на 36 квартир. Каждая квартира имеет „свою“ кухню. Эта кухня ставит стену между каждой рабочей семьей. В этом доме общего уже не будет. Каждая квартира имеет свое. Свое не с точки зрения имущества, а в самом ведении незамысловатого кухонного хозяйства. Горшки, кастрюльки, сковородки и прочая мура.

 

Об этом стоит подумать.

 

Тов. Постнова снова говорит:

 

— Нам нужен такой дом, где бы была общая комната для всех рабочих, живущих в доме. Где бы можно было организовать общий котел.

 

У нее, видите ли, уже имеется 10 семей, которые когда угодно согласны сбросить с своих плеч кухонное хозяйство. А их не поддержали.

 

О доме, который строит фабрика „Красный Перекоп“, говорить много не приходится. Спасибо, что хотя строит. Но у нас, в Ярославле, есть жилищно-строительный кооператив „Красный Химик“, который развернул свою работу насколько возможно. Составлены планы на постройку домов, планы утверждены, производится закупка материалов, — скоро начнется постройка домов. Опять будут строиться клетушки. Кооператив этот строит дома не только с кухней для каждой квартиры, но и с отдельным ходом для каждой квартиры. Получается такое впечатление, что каждая семья будет жить своим райком.

 

Это плохо.

 

Когда еще была конференция этого кооператива, рабочие говорили:

 

— Не надо нам английских домиков. Не надо нам отдельных квартир. Дайте нам целый дом, где бы могла жить семья рабочего, иметь общение с другой семьей, могла бы сойтись в одной общей комнате: поговорить, почитать.

 

Но строятся все же клетушки.

 

Как бы это изжить? Ведь в самом деле, дома ставятся не на год и не на два, а на десятки лет. Мы кричим о новом быте и в то же время замыкаем рабочего „в свою квартирку с отдельной кухонкой и отдельным ходом“. Как будто нам это и не к лицу. Если в Англии строятся отдельные домики (правда, красивые домики, занятные) для рабочих, то с определенной целью: сделать все возможное, чтобы лишить рабочего общения друг с другом.

 

По пути ли нам с ними?

 

Давайте строить так, как говорят рабочие.

 

 

 

 

 

 

Заполняя анкету, я стремлюсь учесть и изложить не только личный опыт и впечатления, а главным образом уже закрепленные жизнью ростки нового в среде трудящихся. При чем мне кажется, что пожелания следует высказывать не для идеальных, а существующих у нас условий, пока еще технической отсталости, малокультурности и бедноты.

 

1. В новом быте следует разграничивать коллективное и индивидуальное и их вещественное оформление. К последнему, т.-е. к вещественному оформлению индивидуальных моментов нового быта, нужно отнести все, что способствует активности воли, творческому подъему личности. Нужна светлая, большая комната, необходимая (производственная и удобная) мебель, освещение (лампа — не для красоты, а для работы). Стандарт должен быть несколько разграничен для работников физического и умственного труда. В комнате нужны: радио, душ, телефон (последние 2 хотя бы в квартире). Мещанством вещей я считаю всю мишуру, все лишнее в комнате, вещи, которые стоят только для мебели и разведения пыли. Все лишнее, что рассеивает мысли и внимание.

 

Вещественное оформление коллективных элементов нового быта в доме-коммуне — это общественная столовая, клуб с библиотекой, кино, громкоговорителем и залом спорта всех родов, ясли, детский сад, площадка, общественная прачечная и т. д.

 

2. Одним из основных навыков нового быта становится стремление рационального распределения и использования своего времени (бюджет времени), учитывая при этом нашу техническую отсталость, невозможность скорого сообщения, ожидание в столовке и т. д.

 

Прививаются потребности в радио, громкоговорителе, кино, навыки читать газету, обращаться с книжкой, не портить общественного имущества, потребность в физкультуре, общественном питании и общественном воспитании, в общественном времяпрепровождении вместо убивания времени в мещанской семейной обстановке.

 

Прививаются культурные навыки пользования амбулаторией, врачебной консультацией, некоторые гигиенические привычки, обязательное мытье рук перед едой, после работы, чистка зубов и т. д. Отмирают религиозные и бытовые (семейные) предрассудки, отмирает старая форма семьи, не только на основе законодательных норм (право наследования, развода, закона об алиментах и т. д. и т. д.), но зародыш коллективной жизни дает относительную свободу женщине и она перестает быть рабыней в семье. Отмирает боязнь перед коллективной жизнью и представление о жизни в коллективе, как о неизбежном зле, а об общественной работе, как о тягчайшем бремени.

 

3. Максимум возможного, все то, что упрощает и удешевляет жизнь человека, нужно переносить в коллектив. В области индивидуальной жизни нужно оставить все то, что требуется для углубления работы данного индивидуума и интимной в широком смысле слова жизни индивидуума.

 

4. Прямо пропорционально.

 

5. Нужно стремиться, чтобы дети воспитывались в домах, приспособленных для педагогических целей, чтобы с первых дней ребенок привыкал видеть себя в окружении себе подобных, чтобы дети приучались к трудовым процессам, начиная с обслуживания самих себя, с того момента, когда они способны это делать, с первых шагов их сознательной жизни постепенно возрастно расширяя навыки к трудовым процессам в школе, в мастерской, в детском доме.

 

6. Организация отдыха распадается на ежедневный отдых и на отдых в отпускное время. И в том и в другом случае нужна вариация для работников умственного и физического труда.

 

Для первых нужно ввести в отдых элемент физических упражнений, вторым — наоборот — культурно-просветительное отвлечение от физического труда.

 

И в первом и во втором случае отдых должен быть занятным, развлекательным и не напрягающим утомленные нервы.

 

В отдых входят: экскурсии, путешествие, спорт (игры, купанье, фотографирование, верховая езда). Большая часть времени должна проводиться на воздухе вплоть до того, чтобы спать на воздухе.

 

В заключение хочу отметить, что мне представляется, что из-за архитектурной сложности построения анкета не всегда найдет отклик и таким образом при ее помощи нельзя будет учесть мнения широких масс.

 

 

 

 

Г. Кочар. Вхутемас. IV курс. Торговый дом // Современная архитектура. 1927. № 1. — С. 25.

Г. КОЧАР. Вхутемас. IV курс. Торговый дом. Перспектива и план.

G. KOTSCHAR. (Wchutemass, IV Lehrkursus). Entwurf eines Mhiethauses. Perspektive. Grundrisse

 

 

 

 

 

Как может архитектор конструкцию нового строительства увязать с новым бытом? — Необходимо в понимании нового быта отмечать два разных момента. То, что создается и характеризует наш переходный период, как определенную стадию экономического развития страны и то, что намечает, так сказать, новые элементы социалистического строительства. Учитывая все особенности переходного момента, архитектор должен установку делать на принцип социалистический. Суть этого принципа в быту — рациональность и максимальное раскрепощение личности от вещей.

 

Отсюда — в вещественном оформлении быта каждая вещь должна быть рационально обоснована. Обратное отношение к вещам в быту и есть мещанство, отражающее тупость и ограниченность человеческой личности, выросшей в условиях иррационального капиталистического строя. Правда, надо подчеркнуть, что этот элемент рациональности крайне медленно проникает не только в мещанское, но также и коммунистическое сознание.

 

II. Новых навыков быта не знаю, особенно навыков, характеризующих элементы нового строительства. То, что есть, есть скорее не новые навыки, а элементы „раскрепощения“ личности от культурной темноты и ограниченности: телефон, радио, газета. Следует и в строительстве учесть, чтобы эти „навыки“ проходили общественно-организованно.

 

III. Не могу дать полного ответа.

 

IV. В условиях нашего быта женщину закрепощает очень многое: кухня лишь один из элементов закрепощения. Гораздо больше и сильнее закрепощает женщину кустарничество в воспитании детей. Помимо того, что оно берет у женщин массу времени, оно вредно для здоровья ребенка: в большинстве случаев мать не имеет необходимых знаний и портит ребенка и физиологически, и психически.

 

Продумать постройку зданий для иного воспитания детей — задача дня. В переходное время это возможно и в домах-коммунах.

 

V. Необходимо продумать новый тип школы, дающий возможность воспитать рационально трудовое поколение. В основу этого типа (мыслимого пока в промышленном городе) школьного здания должны быть положены принципы: а) массовое производство, б) активность обучения, в) рациональность обстановки, д) максимум коллективности. Я не говорю об условиях жилищ и здоровья; они мыслят сами по себе.

 

VI. Нет.

 

 

 

 

 

Ответы на вторую часть анкеты СА по вопросам техно-производственным

 

1. Нам в строительстве на небольшой промежуток времени придется иметь дело с железобетонной рамной конструкцией с заполнением в местах где есть шлак шлакобетоном или кирпичем.

 

2. Шкафов передвижных не должно быть — они занимают много места и неудобны — надо оборудовать жилье шкафами в стенах при нашей скученности надо оборудовать жилье такой кроватью, что когда днем она не нужна, чтоб можно было б легким приспособлением откинуть ее в наши стены. Необходимо иметь души в каждой квартире.

 

3. Перегородки надо сделать раздвижными на роликах, с тем, что когда они не нужны можно было б их легко сдвинуть в одно место. Перегородки должны быть деревянные легкой конструкции и изящные.

 

4. Для городов по моему более экономичны двух и трех этажные дома, мелко-квартирные для рабочих поселков (Донбасс) лучше одноэтажные блоки не более как по 4 квартиры, т. к. в таком поселке конализации нет и к тому же бытовые условия рабочих не позволяют строить более одного этажа.

 

5. По данным Монтажно Строительного Правления Южмаштреста стоимость 1 кубической сажени трех-этажного дома равняется стоимости одной кубической сажени четырех-этажного.

 

Трех-этажный дом — одна кубическая сажень к. 210 р. 40, четырех-этажный дом — 210 р. 08 — Стоимость 1 м. жилой площади в трех этажном доме — 169. 02, в четырех-этажном — 154.81. Это подсчет домов из кирпича, стены в 2 кирпича после [цо]кольного этажа.

 

Из этого видно что только трех-этажные дома наиболее экономичны. Выше трех этажей нет расчета строить. Может быть при рамной железо-бетонной конструкции с заполнением есть расчет строить дома и выше трех этажей.

 

6. Без ответа

 

7. Стандарт в стройделе призван сыграть огромную роль. Он удешевит строительство, сэкономит время в сроках выполнения работ.

 

В первую очередь надо вводить стандарт на кирпич, черепицу, окна, двери, и затем уже на типы домов.

 

Работник индустроя в Донбассе