А. В. Рябушин. Жилище будущего в отечественной теории и практике

 

 

 

Автор:	Александр Васильевич Рябушин (1931—2012) — советский и российский архитектуровед, архитектурный критик. Директор ВНИИ теории архитектуры и градостроительства. Академик Российской академии архитектуры и строительных наук (РААСН), академик Международной академии архитектуры (МААМ), Заслуженный архитектор РФ, доктор архитектуры, профессор.
Текст публикуется по изданию:	Развитие жилой среды : Проблемы, закономерности, тенденции / А. В. Рябушин. — Москва : Стройиздат, 1976. — 381 с. : ил.
Аннотация:	В четвертой главе книги А. В. Рябушина «Развитие жилой среды: Проблемы, закономерности, тенденции» рассматривается эволюция идей о жилье будущего в отечественной теории и практике. Автор анализирует концептуальные проекты и практические разработки периода 1917—1970 годов, показывая как сменяли друг друга различные модели: дома-коммуны, дома переходного типа, дома-комплексы. Особое внимание уделяется поиску оптимального баланса между индивидуальным и коллективным в быту, развитию малометражных квартир для отдельных семей, а также эволюции интерьеров. Глава подводит к выводу, что современная архитектура стремится к созданию гибких систем, способных к трансформации в соответствии с меняющимися потребностями человека.   Chapter four of A.V. Ryabushin's book "Development of the Living Environment: Problems, Laws, and Trends" examines the evolution of ideas about the future of housing in Soviet theory and practice. The author analyzes conceptual projects and practical developments from 1917 to 1970, demonstrating how different models evolved: communal houses, transitional houses, and house complexes. Special attention is given to the search for the optimal balance between individual and collective living, the development of small apartments for individual families, and the evolution of interiors. The book concludes that modern architecture strives to create flexible systems capable of transforming according to the changing needs of individuals.   在阿列克谢·弗拉基米罗维奇·梁布辛的《居住环境的发展：问题、规律和趋势》一书的第四章中，作者探讨了苏联理论和实践中关于未来住房的思想演变。作者分析了1917年至1970年期间的概念性项目和实践性开发，展示了不同模式的演变：公社房屋、过渡型房屋和住宅综合体。作者特别关注了在生活方式中寻找个人和集体之间的最佳平衡、开发小型家庭住宅以及室内设计的演变。这本书的结论是，现代建筑力求创造能够根据人的不断变化的需求进行转型的灵活系统。   アレクセイ・ヴラジーミロヴィッチ・リャブシーンの著書「住環境の開発：問題、法則、傾向」の第4章では、ソビエトの理論と実践における未来の住居に関するアイデアの進化を考察しています。著者は、1917年から1970年にかけてのコンセプトプロジェクトと実践的な開発を分析し、共用住宅、移行型住宅、住宅複合施設など、さまざまなモデルがどのように発展してきたかを明らかにしています。特に、生活における個人と集団の最適なバランスの模索、個別の家族のための小型マンションの開発、そしてインテリアの進化に焦点を当てています。この本は、現代の建築が、変化する人間のニーズに合わせて変容可能な柔軟なシステムを作り出すことを目指しているという結論に至っています。   Im vierten Kapitel des Buches "Entwicklung der Wohnumgebung: Probleme, Gesetzmäßigkeiten, Tendenzen" von A.V. Rjabuschin wird die Entwicklung von Ideen über die Zukunft des Wohnens in der sowjetischen Theorie und Praxis untersucht. Der Autor analysiert konzeptionelle Projekte und praktische Entwicklungen aus der Zeit von 1917 bis 1970 und zeigt, wie sich verschiedene Modelle abwechselten: kommunale Häuser, Übergangshäuser und Hauskomplexe. Besonderes Augenmerk wird auf die Suche nach der optimalen Balance zwischen individuellem und kollektivem Leben, die Entwicklung von Kleinwohnungen für einzelne Familien sowie die Evolution von Innenräumen gelegt. Das Buch kommt zu dem Schluss, dass die moderne Architektur bestrebt ist, flexible Systeme zu schaffen, die sich an die sich verändernden Bedürfnisse des Menschen anpassen können.   Le chapitre quatre du livre d'A.V. Ryabouchin, "Développement de l'environnement résidentiel : Problèmes, lois et tendances", examine l'évolution des idées sur l'avenir du logement dans la théorie et la pratique soviétique. L'auteur analyse des projets conceptuels et des développements pratiques de 1917 à 1970, montrant comment différents modèles ont évolué : les maisons communales, les maisons de transition et les complexes résidentiels. Une attention particulière est accordée à la recherche d'un équilibre optimal entre la vie individuelle et collective, au développement de petits appartements pour des familles individuelles et à l'évolution des intérieurs. Le livre conclut que l'architecture moderne s'efforce de créer des systèmes flexibles capables de se transformer en fonction des besoins changeants des individus.
Факсимильный скан издания:	https://tehne.com/library/ryabushin-v-razvitie-zhiloy-sredy-problemy-zakonomernosti-tendencii-moskva-1976
Библиография:	список литературы ко 2-й части книги

 

 

 

Публикуем 4-ю главу книги А. В. Рябушина «Развитие жилой среды : Проблемы, закономерности, тенденции» (1976).

 

 

Развитие жилой среды : Проблемы, закономерности, тенденции / А. В. Рябушин. — Москва : Стройиздат, 1976.

 

 

 

Обостренный интерес к будущему, непосредственно связанный с развертыванием современной научно-технической революции, отчетливо проявляется и в нашей области. Множится число концепций, гипотез, проектов, далеко выходящих за рамки бытовавших прежде представлений о перспективах развития жилища. Идет огромный — в мировом масштабе — эксперимент по отработке вероятных моделей будущего жилой среды.

 

Грандиозный эксперимент ведется во многих направлениях, внешне разнородных, в каком-то смысле даже несопоставимых, но в них без труда угадываются и общие моменты, позволяющие говорить о главных тенденциях и линиях развития в пестром и противоречивом многообразии современного этапа поисков.

 

Наряду с этой общностью явно проявляются и различия, обусловленные особенностью социально-экономических условий, в которых ведутся поиски. Несомненны интерес и высокие профессиональные достоинства зарубежных материалов футурологического плана, которые из месяца в месяц появляются на страницах архитектурных и дизайнерских журналов и, естественно, не могут остаться вне поля зрения наших специалистов. Тем не менее нельзя воспринимать каждую новую сенсационную публикацию в зарубежном журнале как некую истину в последней инстанции. В. И. Ленин неоднократно указывал на необходимость изучения зарубежного опыта. На X съезде партии он говорил, что этот опыт в известном смысле может служить опорным пунктом для хозяйственных расчетов. В то же время В. И. Ленин подчеркивал, что материалы буржуазных авторов, как правило, имеют ценность для изучения частных, сравнительно узких вопросов. При переходе к обобщениям в широких масштабах ценность этих материалов обычно оскудевает, вытесняется идеологическими фикциями, извращающими генеральные перспективы развития исторического процесса. В области идеологии буржуазным авторам, как подчеркивал В. И. Ленин, «нельзя верить ни в едином слове». Это обстоятельство со всей определенностью отмечено в книге «Материализм и эмпириокритицизм» [1, с. 363, 364].

 

Недопустимы механическое потребление, бездумный некритический подход к зарубежным материалам — без углубленного разбора и социально обоснованных выводов о возможности использования тех или иных материалов для прогрессивного развития нашего жилища. Всеядность, попытки «применить» каждую иностранную новинку оказываются в конечном итоге на руку сторонникам политики «наведения мостов» и пресловутой теории конвергенции, постулирующей сближение противоположных социальных систем современности в результате приспособления к сходным обстоятельствам при помощи сходных средств. Наши социальные особенности, преимущества — вот что должно предопределять дифференцированный, строго избирательный подход к освоению зарубежного опыта.

 

И еще одно обстоятельство, достойное быть специально отмеченным. При внимательном анализе выявляется, что корни многих современных идей, и зарубежных, и наших, идей, подчас поражающих подчеркнутым авангардизмом, уходят еще в начало века. Много ценного и в концептуальном, и в проектном плане, не до конца еще использованного, а то и вовсе позабытого содержит отечественный опыт первых полутора десятилетий после революции, когда на стыке искусства и архитектуры возник специфический феномен «производственного искусства» и были заложены — опять-таки и в концептуальном, и в проектном плане — основы советского дизайна, а молодая советская архитектура, по признанию специалистов, была лидером мирового архитектурного процесса. С рассмотрения опыта тех лет мы и начнем изложение.

 

 

 

 

Сейчас мы переживаем как бы вторую волну активных и целенаправленных поисков нового жилища. Первая относится к послереволюционному периоду. За полтора десятилетия Советской власти были сформулированы многие фундаментальные идеи. Современный период начался почти три десятилетия спустя — с начала 60-х гг. Развивая выдвинутые ранее идеи, он тем не менее ими не ограничивается, в его недрах зреют принципиально новые моменты.

 

 

 

Интерес к жилищу будущего обозначился в отечественной культуре уже столетие назад. Вспомним четвертый сон Веры Павловны из романа Н. Чернышевского «Что делать?» [54, с. 375]. Нельзя не заметить, что этот прогноз Чернышевского реализован нашей сегодняшней практикой даже в конкретных деталях, что бывает крайне редко. Это можно объяснить, по-видимому, тем, что в данном случае предсказаны не качественные изменения архитектуры, а количественные: увеличение размеров окон, широкое использование алюминия.

 

Попытки представить себе принципиально новую качественную ступень развития жилища начались в предреволюционную эпоху. В 1914 г. В. Хлебников написал произведение со странным названием «Кол из будущего», в котором говорил и о том, каким будет жилище: «Был выдуман ящик из гнутого стекла или походная каюта, оснащенная дверью, с кольцами, на колесах, со своим обывателем внутри; она ставилась на поезд (особые колеи, площадки с местами) или пароход, и в ней житель, не выходя из нее, совершал путешествие. Иногда раздвижной этот стеклянный шатер был годен для ночлега. Вместе с тем, когда было решено строить не из случайной единицы кирпича, а с помощью населенной человеком клети, то стали строить дома-остовы, чтобы обитатели сами заполняли пустые места подвижными стеклянными хижинами, могущими быть перенесенными из одного здания в другое» [53, с. 279].

 

Эта мысль, в свое время показавшаяся совершенно фантастической и впоследствии забытая, стала основой большинства современных футурологических проектов. На это обратил внимание С. Хан-Магомедов [51, с. 90]. В дальнейшем мы убедимся, что многие футурологические предложения как за рубежом, так и у нас можно рассматривать как невольные иллюстрации к хлебниковской концепции.

 

 

Трансформируемое оборудование жилища. ВХУТЕМАС

 

 

Октябрьская революция наполнила смыслом страстные, но подчас беспредметные искания творческой интеллигенции. Новый социальный строй вызвал к жизни совершенно новые задачи и представления. Вместе с тем многие новаторские идеи были генетически связаны с поисками предреволюционного периода, что неоднократно отмечалось в специальной литературе [49, с. 3, 9, 16]. В этом смысле совершенно прав был И. Эренбург, отмечавший в начале 20-х гг.: «Не следует думать, что рождение нового искусства дело последних месяцев. Нет, первые слабые крики раздаются из вечерних туманов 1905—1910 годов» [55, с. 61].

 

 

Трансформируемое оборудование жилища. ВХУТЕМАС

 

 

Любопытно, что эта творческая преемственность непосредственно в те годы зачастую не ощущалась. Резкий революционный слом существовавшей прежде социальной системы невольно проецировался в сознании на все грани бытия, вызывая неверные представления о распавшейся связи времен, о крушении культурных традиций и связей с прошлым, в том числе и в области искусства. Характерно в этом плане одно из самых ранних литературных выступлений русских конструктивистов — «Реалистический манифест» Н. Габо и А. Певзнера. От имени «строящих..., творящих и созидающих», вдохновленных революционным пафосом «действования», авторы провозгласили в 1920 г. пришествие «нового великого стиля», для которого не только культура прошлого — ничто, но и поиски их духовных предшественников футуристов — «безделье». «Сегодня дело... Прошлое мы оставляем позади как падаль. Будущее мы отдаем хиромантам. Сегодняшний день мы берем себе» [цит. по 49, с. 19] — вот как странно может трансформироваться революционная деловитость в идеологически зыбком художественном сознании. Вместе с тем Габо и Певзнер чутко уловили основной пафос зарождающегося движения конструктивистов — противостоящую «искусству для искусства» ориентацию на конструирование сущностных форм бытия, творение самой жизни: «с отвесом в руке, с глазами точными, как линейка, с духом, напряженным, как циркуль, мы строим... свои произведения так, как строит мир свои творения, как инженер мосты, как математик формулы орбит...» [цит. по 49, с. 19].

 

 

Трансформируемое оборудование жилища. ВХУТЕМАС

 

 

«Следует уточнить, — справедливо подчеркивает В. Хазанова, — что в манифесте Н. Габо и А. Певзнера изложено кредо конструктивистов-скульпторов, однако основные их идеи любопытно соотнести с начавшимся становлением архитектуры конструктивизма, так как именно архитектура могла действенно ответить средствами своего искусства на требования «организации жизни», «созидания» и просто «дела». Это признают и сами художники, и литераторы, и общественные деятели. «Архитектуроцентризм» надолго становится признаком нового времени» [49, с. 19]. Именно отсюда становятся понятыми «вторжения» художников — живописцев, скульпторов, декораторов в архитектуру. Она позволяла, по словам А. Гана, воплотить «замыслы эпохи», реализовать жизнестроительные устремления. В то же время художественное сознание обогащало и принципиально обновляло арсенал архитектурных средств, в частности, как писали еще Н. Габо и А. Певзнер, за счет «отрицания неподвижности форм в пользу нового элемента — ритмов кинетических».

 

 

Дома-коммуны. М. Гинзбург. Разрез и аксонометрия жилых ячеек

 

 

Вехой в развитии нового искусства явился проект памятника III Интернационалу В. Татлина. В этом сложном кинетическом сооружении воплотились, дополняя друг друга, пафос грядущих возможностей техники и новых, насыщенных творчеством форм жизни, труда, человеческого общения. «Меньше всего в нем следует стоять и сидеть, вас должно нести механически вверх, вниз, увлекать против вашей воли, перед вами должна мелькнуть крепкая и лаконичная фраза оратора — агитатора и дальше — последнее известное постановление, решение, последнее изобретение, порыв простых и ясных мыслей, творчество, только творчество...» [35, с. 19]. Проект Татлина не был осуществлен, но его идейно-художественное влияние трудно переоценить. «Характерно, — отмечал В. Згура, — что здесь за дело взялся не зодчий, а живописец. Принцип живописности и чувствуется в проекте и модели... Самым интересным в памятнике является предчувствие основного направления архитектуры будущего» [цит. по 49, с. 25]. Нетрудно увидеть отблески татлинской идеи даже в некоторых сегодняшних разработках, например в проекте «Небесно-голубого облака», «Новой венской школы», о которой у нас речь еще впереди.

 

К этому же разряду концептуальных проектов-идей относятся схемы города будущего скульптора А. Лавинского, созданные в 1921 г. и опубликованные в 1923 г. в первом номере журнала ЛЕФ. В помещенной в этом же журнале декларации было сказано: «В работе над укреплением завоеваний Октябрьской революции, укрепляя левое искусство, ЛЕФ будет агитировать искусство идеями коммуны, открывая искусству дорогу в завтра» [23, с. 3]. Как и другие концептуальные проекты, схемы Лавинского были призваны расшатывать стереотипы мышления и, опираясь на четко выраженные социальные установки и тенденции развития техники, давать представления о возможных путях развития. «Города будущего существовали и в прошлом: Мор, Фурье, Моррис и т. д. И тем не менее проект Лавинского имеет совершенно особое значение — писал в пояснении к проекту Б. Арватов. — Романтика коммуны, а не идиллия коттеджа. Это во-первых. А во-вторых: раньше только разговаривали (Уэлс и пр.), Лавинский же просто начертил... Третье и самое главное — художник захотел строить... Город в воздухе. Город из стекла и асбеста. Город на рессорах.

 

Что это — эксцентрика, оригинальничанье, трюк? — Нет, просто максимальная целесообразность.

 

В воздухе, — чтобы освободить землю.

 

Из стекла, — чтобы наполнить светом.

 

Асбест, — чтобы облегчить постройку.

 

На рессорах — чтобы создать равновесие» [4, с. 64].

 

Нередко высказывалась пренебрежительность в отношении к «бумажному проектированию» 1917—1925 гг. в связи с его малой «практической отдачей» и крайней отвлеченностью, формальным характером многих исканий. Но такая позиция неосновательна. Уже во второй половине 20-х гг. стало ясно, что «именно на бумаге нам удалось изжить целые архитектурные направления», благодаря чему «архитектура оказалась во всеоружии... едва ей представилась первая возможность конструктивного творчества» [3]. Это относительно «практической отдачи». А что касается формальных исканий, то нужно понимать «лабораторный» характер этого начального этапа советской архитектуры и искусства в целом. Нельзя игнорировать позитивное значение «отвлеченных мыслей на архитектурные темы» так называемых «левых художников». А. Федоров-Давыдов писал: «Субъективно далекие от основных положительных тенденций нового искусства индустриализма, они объективно способствовали своими работами его рождению» [6, с. 9]. В то время конструировался, по словам М. Гинзбурга, «мир форм самоценных и отвлеченных до крайности» [7, с. 71]. Но при этом существовала твердая уверенность в полезности такого рода поисков. «Утилитарное применение, — утверждал И. Эренбург, — выйдет впоследствии... утилитарность идет за целесообразностью. Пока конструктор, не задумываясь должен строить новые формы. Такова теория и практика Лисицкого, его «проуны», таковы конструкции Родченко, таковы опыты московских молодых мастеров ОБМОХУ» [55, с. 91].

 

 

Проект социалистического расселения при Магнитогорском металлургическом комбинате. И. Леонидов

 

 

Вполне естественно, что обобщающих работ в ту пору еще не было — невозможно было всесторонне осмыслить ситуацию, находясь «внутри» нее. Отвлекала межгрупповая полемика, принципиальные вопросы большого плана заслонялись конъюктурными моментами, экономическими трудностями, преходящими сложностями текущей практической деятельности. И хотя вопросы жилища освещались, пожалуй, наиболее полно, книги Г. Бархина, В. Карповича, В. Мачинского, статьи Б. Вендерова, Н. Лансере, Н. Марковникова, Э. Норверта, В. Семенова, Л. Серка и др. сохранили для нас в основном фактологическую ценность. Значительно шире трактовалась интересующая нас проблематика в работах искусствоведческого плана А. Луначарского, П. Керженцева, В. Фриче, в статьях Д. Аркина, Я. Тугендхольда, А. Федорова-Давыдова. О проблемах жизнестроения, «художественной организации быта» темпераментно писали Б. Арватов, А. Ган, К. Зелинский. Книга М. Гинзбурга «Стиль и эпоха» явилась своего рода манифестом раннего архитектурного конструктивизма. Архитектура, «меняющая облик земли, перестраивающая быт», «организующая быт, работу, общественную жизнь» [130], — вот лейтмотив работ, в которых удалось схватить глубинную идейную сущность исканий того периода. К числу таких работ, безусловно, относятся книги М. Гинзбурга и Р. Хигера, в которых подытожены их многолетние раздумья о социальных основах развития жилища [9, 52].

 

 

Проект дома-коммуны для Иваново-Вознесенска, И. Голосов. План, перспектива

 

 

Проект дома коммуны для Иваново-Вознесенска. И. Голосов. План.

 

 

1920—1925 гг. были временем становления жизнестроительных концепций, «производственного искусства», художественного и архитектурного конструктивизма. «Идет новое искусство, — прокламировал И. Эренбург, — организующее жизнь ... новое искусство ставит своей целью слияние с жизнью» [55, с. 42, 43, 45]. Утверждение активной роли искусства в жизни будущего коммунистического общества объединило в 1920 г. в стенах ИНХУКа первые рабочие группы, составившие в 1923 г. Ассоциацию новых архитекторов (АСНОВА), а в 1925 г. Объединение современных архитекторов (ОСА), куда вошло архитектурное крыло русских конструктивистов, осознавших себя в качестве самостоятельного художественного течения еще с 1920 г. после появления манифеста Н. Габо и А. Певзнера. На первых порах борьба АСНОВА и ОСА еще не носила ярко выраженного характера. Обе группировки объединял воинствующий антиэклектизм. «Первый период в развитии архитектурного конструктивизма был, подобно первоначальной стадии всей послеоктябрьской культуры, негативен. Он был направлен своим острием по линии борьбы с залежами косности и атавизма» [47, с. 111]. Во многом общими были и идейные установки групп. «... Будущая русская архитектура из искусства декорирующего и украшающего, каким она была раньше, станет опять организующим и социально нужным фактором нашей жизни», — писал один из основателей АСНОВА Н. Докучаев [16, с. 330, 331]. «Оформление нового быта современного человека даст исходную точку ... для исканий ... архитектор почувствует себя не декоратором жизни, а ее организатором», — утверждал один из лидеров конструктивизма М. Гинзбург [8, с. 134]. Но в целом конструктивизм последовательнее развивал жизнестроительные концепции. Архитектор-организатор мыслился как творец нового быта, художник из «воспроизводителя перевоплощается, — по словам Эля Лисицкого, — в соорудителя нового мира предметов» [цит. по 55, с. 85]. По утверждению самих деятелей ИНХУКа, «конструктивизм был переходным звеном к идее производственного искусства» [39, с. 85—88].

 

 

Проект жилого комбината Стройкома РСФСР. М. Барщ, В. Владимиров

 

 

В жизнестроительном пафосе явно сказывалось стремление к активной общественно-созидательной деятельности. Социальное переустройство выступало конечной целью и исходным пунктом нового направления, лозунгом которого стало слово «вещь» и которое сузило понятие «искусство» до «делания вещей», полагая что с их помощью можно снизу доверху перестроить жизнь по законам социальной целесообразности. Вещи для жилища, — как правило, трансформируемые, — стали одним из основных объектов творчества, идейно ориентированного на переделку быта. В вещах А. Гана, А. Родченко и др. воплощались принципы, которые позднее сформулировал М. Гинзбург, пытаясь использовать в жилище принципы рациональной организации производственных процессов: «Что такое система оборудования жилого дома? Это — кровати, столы, стулья, плита и пр., приведенные в четкую систему взаимной связи. По этим вехам — предметам оборудования — происходит движение человека в доме ... Каков принцип, заложенный в построении этой схемы? Конечно, тот же принцип экономии живой силы человека ... Кабинки пассажирского парохода, аэроплана или спального вагона ... прибавляют к этому принципу другой, не менее важный: складные предметы оборудования. Кровать откидывается на ночь, умывальник выдвигается из стены и т. д.» [10, с. 18].

 

 

 

 

 

 

Дестационарная разборная ячейка с вариантным планом. Секция соцрасселения Стройкома РСФСР. М. Охитович

 

 

В таком подчеркнуто рационалистическом обосновании принципов оборудования жилища подспудно сквозит пренебрежение к многообразию личностных проявлений и духовных запросов человека. По-видимому, здесь те же корни, что в сложном отношении производственников и конструктивистов к искусству, общественные функции которого они подчас полностью растворяли в материальной жизни, не умея четко выделить его чисто идеологические, специфически духовные функции. Н. Пунин писал: «подобно тому, как мы не знаем, где кончается геометрия и начинается искусство, не знаем мы и границ, отделяющих художественное произведение от технического изобретения. Разница между ними — разница методов, а методы различны потому, что различно назначение» [37, с. 24]. Противопоставляя материальную и духовную функции, К. Зелинский считал, что в период становления нового общества первая является превалирующей: «Уравновесить обе функции — эстетическую и конструктивную — может только социализм. Теперь же в переходную эпоху революции и войн, событий, неизмеримых по своему реальному жизненному значению, — художественное оттесняется назад. Я не знаю, на какое место? Я знаю только, что бывают такие моменты, когда целые классы людей, почти все общество, подходит к такому порогу, где эстетический посредник оказывается лишним совершенно. Не то у нас на уме теперь» [17, с. 82]. Говоря о будущем советской архитектуры, Зелинский выделяет три важные черты: ориентацию на технику и новые строительные материалы, коллективизм как стилевой признак, динамику. «Будущий динамизм будет продуктом величайшей технической нагрузки, величайшей эксплуатации вещей. Он заменит трамвай более удобной системой движущихся тротуаров, он сделает дома поворачивающимися к солнцу, разборными, комбинированными и подвижными ... дома с меняющейся планировкой комнат, мебели и т. д. ...». Пожалуй, именно в этой статье впервые прозвучала идея срастания оборудования с самим жилищем: «Наконец, в будущие архитектурные формы окажется вкрапленным электричество в виде своих разнообразных приборов, радиомембран, отопителей, динамо и т. д.» [17, с. 82].

 

Интересно, что в эти напряженные годы о будущем жилища думали не только архитекторы и художники. В. Маяковский в поэме «Летающий пролетарий» рисует такую картину:

 

 

Здесь, несмотря на откровенно юмористический план, выражены совершенно определенные представления о будущем быте. Человеку в самом жилище представлена несколько пассивная роль. Угаданы некоторые технические изобретения, даже и в наш быт вошедшие недавно. Но наибольший интерес представляют вариации идей Хлебникова о транспортабельной жилой ячейке [29, с. 342, 343]:

 

 

 

 

Параллельно с разработкой общих концептуальных подходов к решению проблем будущего жилища разворачивалась работа, непосредственно ориентированная на практику. Борьба за новый быт и улучшение жилищных условий трудящихся была начата сразу же после революции. С именем В. И. Ленина связан ряд документов, в том числе декрет ВЦИКа «Об отмене частной собственности на недвижимости в городах», расчистивших путь для планомерной ликвидации жилищной нужды. В 1918 г. развернулся «великий передел». Статистика не отразила итогов этого процесса, продолжавшегося вплоть до НЭПа. Но частичные данные свидетельствуют о существенности результатов в Москве, Петрограде и других индустриальных центрах. В руки народа переходили не только благоустроенные квартиры буржуазии, но и особняки и усадьбы, где устраивались музеи, театры, народные дома, больницы, школы, детские сады и ясли, столовые.

 

Активными застрельщиками движения за новый быт выступали женщины. Резолюции конференций и съездов работниц были проникнуты единым стремлением: кабальное домашнее хозяйство должно исчезнуть, его функции должны быть выполнены обществом. И Советская власть прилагала невероятные усилия, чтобы это стремление удовлетворить. Самой жизнью перед молодой советской архитектурой была поставлена совершенно новая социальная задача — активно содействовать развитию нового быта. Эта задача внутренне предполагала создание новых типов жилищ, что отражено в Программе партии, принятой на VIII съезде РКП (б) в марте 1919 г.

 

О пристальном внимании к новым веяниям жизни свидетельствует тематика первых советских конкурсов на проекты показательных жилых домов для рабочих и проекты жилой застройки для различных городов страны, проводившихся, начиная с 1922 года, по инициативе Моссовета и Московского архитектурного общества (МАО). Некоторые из этих конкурсов, в первую очередь всероссийские, стали крупными событиями в архитектурной жизни начала 20-х годов, отдельные проекты присылались даже из-за рубежа. Накопился громадный проектный материал. Особый интерес представляют проекты жилых домов и застройки кварталов в Рогожско-Симоновском и Замоскворецком районах Москвы, поданные на Всероссийский конкурс 1922 г. Л. Весниным и К. Мельниковым. В них проведены идеи обеспечения крупного квартала полным набором обслуживающих учреждений, дифференциация жилищ для семей различных категорий, гостиничное обслуживание одиноких и малосемейных.

 

Интересные проекты были созданы также Г. Бархиным, А. Буровым, А. Власовым, бр. Голосовыми, Н. Колли, И. Леонидовым, Д. Меерсоном, 3. Розенфельдом и др. Однако масштабы строительства периода военного коммунизма и последующих лет были крайне ограничены. Не хватало средств, да и насущной необходимости в этом не возникало, так как массы городского населения хлынули на фронт и в деревню. В начале 20-х гг. население Петрограда уменьшилось настолько, что средняя норма жилой площади доходила до 20 м² на человека.

 

С переходом к восстановлению народного хозяйства положение изменилось. К середине 20-х гг. городское население страны увеличилось на 22%, а жилая площадь — только на 13,7%. Начала сказываться нехватка жилищ. Согласно переписи 1926 г., только 13,5% рабочих располагали санитарной нормой. XIII съезд ВКП(б) констатировал в 1924 г., что важнейшим вопросом материального быта рабочих становится жилищный вопрос. Расширение масштабов жилищного строительства превратилось в актуальную задачу дня.

 

 

Пространственные схемы ячеек и график их экономической эффективности. Стройком РСФСР

 

 

Уже в первых жилых комплексах восстановительного периода обнаружились новые черты — резкое снижение процента застройки и плотности заселения, озеленение и благоустройство территории. Это характерно для поселков «Сокол» (1923—1925 гг.) и Дукстрой (1924—1925 гг.) в Москве, для Тракторной улицы и Палевского жилого массива (1926—1928 гг.) в Ленинграде. Однако прогрессивная тенденция сочетания собственного жилища и учреждений обслуживания в едином жилом комплексе, четко проявившаяся в конкурсных проектах начала 20-х гг., на первых порах еще не нашла своего воплощения. Начавшийся с середины 20-х гг. новый этап строительства более целесообразных с градостроительной точки зрения домов в 4—5 этажей отразился в рабочем поселке на Усачевке в Москве. Здесь созданы кварталы площадью до 6 га. Нерасчлененность внутриквартального пространства уступила в большинстве случаев место системе дворов-садов, связанных с определенными группами домов. Несколько позже были построены универмаги, баня, столовые, рынок, амбулатория, аптека, детский парк, больница, пять школ, шесть детских садов и яслей, т. е. созданы уже не отдельные элементы, а весьма разветвленная система учреждений общественного пользования.

 

 

 

Рационализированная кухня. Стройком РСФСР. Планы кухни в типовой секции (7,13 м²) и рационализированной кухни (4,5 м²). Аксонометрия, план, фасад и разрез кухонного элемента. Интерьер квартиры с кухонным элементом. Стройком РСФСР

 

 

При некоторых композиционных особенностях эти же черты были присущи застройке Дубровки, Красной Пресни и т. д. Комплексная квартальная застройка распространилась довольно широко. Жилые дома группировались вместе с развитым общественным сектором в крупные массивы площадью до 20 га с процентом застройки не более 25—30. Несколько позже появились даже проекты застройки площадью до 40—50 га. Это уже группы кварталов с соответствующим набором обслуживающих учреждений на 15—20 тыс. человек. Данная тенденция еще активнее развивалась к концу 20-х гг. в Москве (Дангауэровка, районы Извозных улиц, Донских огородов) и Ленинграде (застройка Троицкого поля, на Международном проспекте) и других городах страны.

 

Можно таким образом констатировать, что принципы рационального сочетания в едином комплексе жилых домов и обслуживающих зданий были проверены на практике уже к середине 20-х гг., что именно с тех пор общественные здания начинают рассматривать не как нечто обособленное, противостоящее жилой застройке, а как ее составную и неотъемлемую часть, как непосредственное «продолжение» социалистического жилища. Сочетание индивидуального и общественного секторов в жилой застройке тех лет как раз и означало то вхождение социализма в быт, о котором говорил Ленин.

 

 

 

Коммунальный дом с квартирами типа Е-1. Стройком РСФСР. План этажа, разрезы, перспективные виды интерьеров

 

 

Архитекторы стремились не только создавать условия для развития общественного быта, но и совершенствовали сферу быта индивидуального — квартиру. Первые же конкурсы на проекты показательных домов для рабочих принесли решения компактных квартир, рассчитанных на заселение отдельными семьями. С тех пор интерес к экономичной квартире для одной семьи сохранялся на всех этапах развития советской архитектуры. В середине 20-х гг. в Москве и в других городах появились такие планировки малометражных квартир, которых не знала ни русская дореволюционная, ни зарубежная практика тех лет. Характерны проектные разработки Г. Красина, которые к 1928—1929 гг. привели к созданию секции из двух однокомнатных и двух двухкомнатных квартир с предельно сокращенной подсобной площадью и входом в кухню из жилой комнаты. Сходный прием был использован позднее в домах на Дангауэровке (1929—1930 гг.). Интересны также квартиры в секционных домах Г. Вегмана и др. Малометражные квартиры создавались и в домах коридорного типа. Типичными для московской практики были дома А. Фуфаева на Ленинградском шоссе и в Подколокольном переулке.

 

Созданные в тот период малометражные квартиры имели скромную полезную площадь, сведенную до минимума подсобную, упрощенное санитарно-техническое оборудование, Но при острой нехватке жилищ даже такие квартиры заселялись покомнатно. Условия жизни в них становились невыносимыми. Этим в корне дискредитировалась прогрессивная идея. Поэтому и коридорные, и секционные дома с малометражными квартирами массового распространения тогда не получили.

 

Важно отметить, что именно в середине 20-х гг. под влиянием практики строительства жилых массивов зародилась идея типизации. Уже в 1925 г. в программе конкурса Моссовета на «экономичную малометражную секцию» было выдвинуто требование стандартизации конструктивных элементов. В 1925 году в Москве появилась первая типовая квартира и жилая секция многоэтажного дома. В жилищном строительстве Москвы, а несколько позже и других городов начали применяться типовые секции. На их основе и были созданы те жилые комплексы, о которых речь шла выше.

 

 

 

Если в 1923 г. всего по стране было построено около 1 млн. м² жилой площади, то в 1925 г. эта цифра превысила 3 млн. м². Но и этого становилось мало. Страна оканчивала восстановительный период и вступала в период индустриализации. Апрельский Пленум ЦК ВКП(б) подчеркнул в 1926 г., что жилищному строительству необходимо придать на ближайший период сугубое значение. Это подтвердил объединенный Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), состоявшийся в июле 1926 г. В резолюции было сказано: «Жилищный вопрос в быту рабочих становится одним из наиболее острых вопросов, без положительного решения которого невозможно сколь-нибудь значительное улучшение положения рабочих» [2, т. 3, с. 351]. Был намечен план строительства, в результате которого с 1926 по 1931 г. было возведено уже 30 млн. м² жилой площади.

 

С этого времени начинается одна из самых волнующих страниц истории советского жилища. Сохранилась романтическая приподнятость исканий периода военного коммунизма. Но теперь на учете каждая «мелочь». Экономике, технике, наряду с проблемами социальными уделялось самое пристальное внимание. Интенсивность поисков новых типов жилищ именно в этот период — отнюдь не случайность. Массовый разворот строительства не мог проходить успешно без внедрения типизации. Но что именно должно было быть типизировано, оставалось неясным. Снова и снова неумолимо поднимался вопрос: каким должно быть социалистическое жилище? И ответ искали целеустремленно, настойчиво. При этом разными путями. Отсюда жаркие споры и дискуссии, наполняющие творческую жизнь второй половины 20-х — начала 30-х гг.

 

Прежде всего проявились попытки приспособить традиционную планировку квартиры к новым условиям. В противовес этой тенденции была начата разработка новой структуры квартир, в конечном итоге влившаяся в общий поток поисков принципиально новых типов жилищ, включая дом в целом и даже жилой комплекс. Эти поиски и составили третью, самую прогрессивную и последовательную тенденцию развития жилища в те годы. Бесполезно искать хронологическую последовательность в развитии этих тенденций, в лучшем случае можно говорить лишь о последовательности логической. Все они существовали одновременно, подчас переплетения их были очень сложны, но тем не менее каждая из них заявляла о себе весьма отчетливо.

 

 

 

Коммунальный дом с квартирами типа F. Стройком РСФСР. Перспектива, планы этажей, планы и разрезы ячеек

 

 

Коль скоро речь шла о приспособлении, приходилось ориентироваться на квартиры доходных домов. Наиболее экономичной была крупная многокомнатная квартира, где подсобные помещения меньшим бременем ложились на единицу жилой площади. Но ее уменьшение сразу же резко ухудшало экономические показатели. Как показал Р. Хитер, развитие традиционных типов квартир сразу же после революции характеризовалось неуклонным сокращением состава и площади обслуживающего комплекса, превращением некоторых подсобных помещений в общие для нескольких квартир. Скромность жилых площадей квартир, стремление свести к минимуму подсобные — все это диктовалось острым недостатком средств. С их увеличением развитие должно было пойти и пошло в противоположном направлении. Во второй половине 20-х гг. приспособительская тенденция, не меняя своей сущности, внешне превратилась в свою противоположность. Начался обратный процесс: увеличивались жилые площади квартир, возвращались утраченные было подсобные [52]. Так, в Москве четырехквартирная секция 1925 г. была окончательно вытеснена к 1927 г. двухквартирной. В Ленинграде в 1928 г. были приняты типовые секции, в наиболее распространенной из них (Г. Симонов и Т. Каценеленбоген) было также только две квартиры из трех непроходных комнат каждая. Аналогичная картина складывалась и в других городах.

 

 

 

Дом на Новинском бульваре в Москве. М. Гинзбург. Перспектива, общий вид, планы типовых ячеек.

 

 

Неизбежным следствием этого принципа строительства квартир явилось их покомнатное заселение. Однако на этом дело не остановилось. В 1927—1931 гг. уже специально предусматривались секции для покомнатного заселения, где в каждой квартире комнаты имели самостоятельный выход в переднюю, связанную с санитарным узлом и кухней. В июле 1932 г. было принято постановление Моссовета «О типе жилого дома», где прямо указывалось на необходимость увеличения площади жилых и вспомогательных помещений квартиры. Эта рекомендация повлияла не только на московскую практику. Покомнатное «коммунальное» заселение стало в конечном итоге повсеместным. Тенденция механического приспособления оказалась на деле бесплодной, в конечном итоге заводящей в тупик.

 

Уже к середине 20-х гг. стало очевидным, что любые вариации плана традиционной квартиры, всевозможные «уминания» ее подсобных площадей не могут привести к созданию экономичной квартиры для одной семьи. Возникла мысль сосредоточить внимание на разработке новой пространственной структуры квартиры. Несмотря на необычайное обилие решений, весь материал по так называемым пространственным ячейкам может быть сведен к определенному количеству основных типов, каждый из которых имеет, опуская промежуточные, два крайних варианта: первый, когда при общем пространственном решении планировка квартиры сохраняется в одной плоскости и экономия кубатуры достигается в основном за счет сокращения количества коридоров (один коридор на два или три этажа); второй вариант, когда плоскости расположения одной квартиры смещаются, в результате чего получается полутора- или двухэтажная квартира. Здесь экономия достигается и за счет коридоров, и за счет снижения высот помещений.

 

Важно отметить, что многие идеи, высказанные в это время и не получившие воплощения в реальном строительстве, как это было и с идеями первых революционных лет, получили впоследствии признание во всем мире и стали у нас известными по работам западных архитекторов. Всемирно известная «система Корбюзье» — система квартир дуплекс с одним коридором на три этажа — родилась у нас во второй половине 20-х гг. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить, например, проекты пространственных ячеек А. Оля, К. Иванова, А. Ладинского с планами домов Корбюзье в Нанте, Марселе, Берлине.

 

 

Дом на Новинском бульваре. Проект второй очереди. Перспектива, планы типовой ячейки

 

 

Поиски пространственной структуры жилища велись одновременно с поисками социальной структуры: проблема связи индивидуального и общественного секторов так или иначе затрагивалась практически во всех проектах. На страницах журнала «Современная архитектура» (СА) убедительно доказывалось, что растущее по объемам строительство жилых домов, отличающихся от прежних доходных лишь размерами квартир, и социально нецелесообразно, так как не способствует развитию нового быта, и экономически необоснованно, так как обходится в конечном итоге дороже дореволюционного. Доказывалось, что попытки приспособить старое жилище неизбежно обречены на провал, что всякий «коммунальный придаток» в доме старого типа закономерно ведет к удорожанию, в то время как органичное включение общественного сектора удешевит строительство. В качестве вывода на страницах СА предлагалось создать принципиально новый тип жилища — «дом-коммуну».

 

Вновь привлеченные материалы из истории советской архитектуры показывают, что идея домов-коммун разрабатывалась еще в первой половине 20-х гг. [49, с. 106—113]. Но период наиболее интенсивных поисков начался с 1926 г. Требования нового жилища отчетливо звучали в различного рода публикациях, выступлениях и т. п. [19, с. 81; 25, с. 3; 26, с. 40—41]. Идея дома-коммуны отнюдь не несла в себе того порочного, чем изобиловали появившиеся впоследствии загибы левацкого толка. Определенные ошибки в проектировании домов-коммун не должны бросать тень на действительно передовые поиски. Любая самая здравая мысль, будучи абсолютизирована и доведена до крайности, превращается в свою противоположность, в абсурд. Так произошло и здесь. Обобществление быта, возведенное в абсолют, оказалось на практике абсурдом, ничего общего не имеющим со здоровой исходной идеей. Нужно четко отделять все лучшее, созданное в этой области, от крайних загибов, дискредитировавших искания того периода. В известном смысле это была работа, опередившая свое время, предвосхитившая некоторые позднейшие достижения нашей и зарубежной архитектуры.

 

В 1926 г. на страницах СА была проведена анкета по вопросам нового быта и затем объявлено ставшее этапным в развитии домов-коммун «Товарищеское соревнование ОСА 1927 г. на проект жилья нового типа для трудящихся». Одним из наиболее удачных был проект М. Гинзбурга. Два шестиэтажных жилых корпуса связаны в уровне верхнего этажа блоком общественных помещений (столовая, библиотека, клуб, зал собраний). На первом этаже в самостоятельных объемах — детские учреждения. Каждая двухэтажная жилая ячейка может быть заселена одной большой семьей или же трансформироваться в три самостоятельные квартиры: для средней семьи (3—4 чел.), для малой (2 чел.) и для одинокого человека. Из любой квартиры по коридору можно попасть в лестничные клетки с лифтами, которые запроектированы в торцах корпусов и связывают обслуживающие помещения первого и шестого этажей. В проекте И. Соболева сделана попытка разработать уже не отдельный дом, а целый комплекс с развитой системой благоустройства и обслуживания. Налицо ряд черт, ставших впоследствии непременными для микрорайона. Наиболее экономичным был проект Г. Вегмана. Сходный прием «задвигания» ячейки над ячейкой был развит в проекте В. Владимирова, где на одну лестницу в пределах этажа приходится целых шесть квартир со сквозным проветриванием. Это было триумфом, если учесть, что в проектах Моссовета уже в трехквартирной секции допускалось отсутствие сквозного проветривания. Кроме того, использование полуэтажных высот позволило создать в первом этаже каждой секции пространства для учреждений обслуживания. Автора можно упрекнуть в увеличении периметра стен, но принятая конфигурация секции делает возможными разнообразные комбинации при блокировке в соответствии с рельефом участка.

 

В целом товарищеское соревнование ОСА увенчалось успехом: были предложены типы жилищ, создающие условия для развития новых форм быта, и вместе с тем — в соответствии с теоретическими прогнозами — более экономичные, чем секционные дома тех лет [34, с. 126]. Все авторы ориентировались на семью и проектировали самостоятельные квартиры. В них можно либо вести самостоятельное хозяйство, так как предусмотрены компактные кухни и все другие подсобные помещения, либо пользоваться благами общественного обслуживания. Предложенные типы жилищ давали возможность на опыте убедиться в преимуществах нового быта и сознательно предпочесть его традиционным формам хозяйства.

 

После успеха соревнования началось проектирование и отчасти строительство домов-коммун в ряде городов страны. В 1928 году по проекту Г. Вольфензона в Москве на Хавской улице был построен первый дом-коммуна, который, правда, почти с самого начала функционировал не так, как было задумано. Проектировали, как правило, крупные дома-коммуны, ибо развитый общественный сектор мог быть создан лишь при достаточно большом количестве обслуживаемых людей. Выработалась своего рода норма: дома-коммуны обычно рассчитывались на 1200—1500 жителей. Однако были решения на 3000 и даже на 5000 человек. Появился даже специальный термин — «жилой комбинат», которым обозначались дома-коммуны значительных размеров.

 

Типичным примером дома-коммуны «нормального» типа является проект братьев Весниных для Кузнецка, рассчитанный на 1100 человек. Пять отдельных объемов общественного сектора размещены вдоль центральной оси. По сторонам ее симметрично расположены два жилых корпуса для семейных (площадь ячейки 15 м²) и два для одиноких (площадь ячейки 8 м²). Семейные корпуса связаны с детскими учреждениями, где дети дошкольного и школьного возраста живут порознь. Все девять объемов комплекса объединены теплыми переходами. По логичности функционального разделения, тщательности проработки планировки отдельных частей и схемы их взаимосвязи проект Весниных можно считать одним из лучших в то время.

 

Развитие тенденции шло, однако, не только в сторону укрупнения масштабов домов-коммун. В некоторых работах постепенно начала видоизменяться и сама идея. Первоначальная здоровая установка на обобществление некоторых основных функций быта подменялась кое-где стремлением к полной коллективизации, к обобществлению всех функций, за исключением разве что процесса воспроизводства себе подобных. Крайние стремления «сверхколлективистического» толка были сформулированы в работах Ю. Ларина. В его книге «Жилище и быт» сделана попытка обосновать идею «стопроцентного» обобществления, исходя из интересов «непрерывки» в производстве и якобы интенсивно происходящего распада семьи [22]. Эта книга, подобно другим, написанным с такой же страстностью, не могла не оказать пагубного влияния на умы современников. Тяга к полному обобществлению обозначилась и в проектировании домов-коммун. Некоторый налет такого максимализма заметен уже в рассмотренном проекте Весниных. Еще четче проявился он в проектах домов-коммун для Сталинграда и Иваново-Вознесенска И. Голосова: здесь уже нет дифференциации жилых помещений для женатых и одиноких, отсутствует ориентировка на семью, индивидуальный сектор решен крайне схематично — бесконечные ряды однотипных ячеек, нанизанных на коридоры.

 

Следующим шагом в этом направлении был проект дома-коммуны Стройкома РСФСР М. Барща и В. Владимирова. Авторы проявили изобретательность в компоновке сложного пространственного комплекса, рассчитанного на 1000 взрослых и 680 детей. Но высокие профессиональные качества проекта не искупают ущербности отправных положений. Здесь нет никаких условий для существования семьи. Сфера индивидуального быта ограничена лишь шестиметровой спальной кабиной. До предела дифференцированные бытовые функции протекают в строго определенных помещениях сильно развитого общественного сектора.

 

До полного абсурда идеи обобществления были доведены в проекте В. Кузьмина. Он дифференцировал буквально все жизненные проявления человека на ряд элементарных процессов, нормированных во времени. Все население разделено на ряд групп: взрослые холостые, взрослые, живущие в данный момент парами («бывшие муж и жена»), беременные женщины, старики, старухи, дети различных возрастов. Для каждой группы по минутам расписан весь день. Сделана попытка регламентировать даже половую жизнь «коммунаров»: спят они «коллективно», по шесть человек мужчин или женщин, в групповых спальнях, уединяясь в «двуспальни» на энное количество ночей в интересах воспроизводства [21]. Эту, по меткому выражению М. Гинзбурга, лестницу гипертрофии может заключить проект «сонного павильона» в Зеленом городе К. Мельникова, где сон объявлен «социалистическим», так как люди спят в громадных залах, где специальные оркестры и отражатели заглушают «обобществленный храп» [9, с. 142].

 

Эти «левые» и, право же, курьезные проекты показывают, до какой бессмыслицы может быть доведена идея обобществления быта. Конечно, многое объясняется недостаточной марксистской подготовкой авторов. Отсюда и непонимание существа процессов, происходящих в быту, и односторонняя ориентация на «грубый социализм» социалистов-утопистов, и неумение удержаться в границах правильно выбранного вначале направления. Абстрагируясь от реальности и перескакивая мысленно в далекое и зачастую неверно представляемое будущее, «левые» проектировщики, как правило, сбрасывали со счетов такие «пустяки», как брак, семья, и призывали к немедленному упразднению индивидуальных квартир. Они забывали о неизбежной и необходимой при социализме разнице в материальной обеспеченности граждан, о разных вкусах, привычках, наклонностях. Они забывали, наконец, о человеческой личности. Ими брались в расчет абстрактные человеко-единицы, для арифметической суммы которых измышлялось замкнутое жилище с надуманным распорядком жизни. Есть какое-то роковое сходство «левых» предложений со сном Угрюм-Бурчеева из романа Салтыкова-Щедрина «История одного города»: «В каждом доме находится по экземпляру каждого полезного животного мужского и женского пола, которые обязаны, во-первых, исполнять свойственные им работы, и, во-вторых, размножаться. На площади сосредотачиваются каменные здания, в которых помещаются общественные заведения, как-то: присутственные места и всевозможные манежи: для обучения гимнастике, фехтованию и пехотному строю, для принятия пищи, для общих коленопреклонений и проч. ...» [46, с. 190]. Возникает вопрос, заключены ли эти мрачные результаты в самой идее домов с обслуживанием или мы имеет дело с извращением здоровой и прогрессивной идеи? Ответить на него мы попытаемся позже.

 

Извращения в области проектирования жилищ вызвали резкий протест общественности. Иначе и не могло быть, ибо чуждые социализму формы быта сразу же обнаружили свою несостоятельность. Выстроенные кое-где объекты, где вместо квартир были «спальные кабины», где отсутствовали кухни и т. д., оказались попросту непригодными для жизни и в ближайшие же годы были перестроены. Так, в частности, случалось с первым осуществленным в Ленинграде опытом на ул. Рубинштейна, так было в Москве, Харькове и т. д.

 

Идейным вдохновителем сверхмощных «жилых комбинатов с полным обобществлением быта» считают обычно Л. Сабсовича, в работах которого содержатся многие установки, реализованные в «крайне левых» проектах [44, 45]. Но считать все взгляды этого лидера урбанистов конца 20-х гг. насквозь порочными не совсем верно. Его беда в том, что он, не учитывая реальной ситуации, настаивал на безотлагательном воплощении своих идей. Даже, казалось бы, ориентирующее на развал семьи требование предоставить в жилых комбинатах каждому трудящемуся (а не семье!) самостоятельную комнату, которая может блокироваться с соседними в случае образования семьи, выглядит не столь уж абсурдным в свете перспектив ликвидации жилищной нужды и развития отношений между полами. В идеале многие установки Сабсовича в той или иной степени правомерны, но как реальная программа действий в условиях первой пятилетки они оказывались прожектерскими, объективно вредными.

 

В конце 20-х гг. существовало еще одно крайнее течение — дезурбанизм [32]. Упрекая урбанистов в обезличивании коллектива, дезурбанисты во главе с М. Охитовичем выдвинули свою программу, стержнем которой были два тезиса: «Социалистическое жилище может оставаться индивидуальным жилищем», и «Нам нужны не дома-коммуны, а коммуны домов, где каждый дом есть проявление социалистической личности». Имелось в виду самостоятельное жилище для каждого человека, которое могло бы блокироваться с другими, образуя «товарищеский коллектив» на основе «личных симпатий». Домики — облегченной конструкции из местных материалов, что обеспечивает их «дестационарность». Каждый такой домик может быть разобран и перевезен в другое место. Там он может быть вновь собран то ли самостоятельно, то ли в блоке с одним (в случае, например, женитьбы) или несколькими другими (в случае образования коллектива). Размещаться они должны вдоль магистралей, сетью покрывающих страну. Параллельно системе жилья будут расположены сети обслуживания.

 

Все та же концепция Хлебникова — мобильная жилая ячейка как строительная единица — присутствует во взглядах дезурбанистов. Однако дезурбанистам «не повезло». Если идеи дома с обслуживанием были возрождены в 60-х гг., то «хлебниковское» направление до самого последнего времени было незаслуженно забыто. Идея трансформирующейся мобильной жилой ячейки вновь возникла у нас уже в интерпретации английской группы «Аркигрэм» и нашла отражение в кинетической системе расселения А. Иконникова, К. Пчельникова и др., а в более сложной форме — в проекте И. Лучковой и А. Сикачева. Еще ждет своего часа мысль дезурбанистов о самовыражении личности в жилой ячейке; правда, какие-то отголоски этой идеи есть, как мы увидим, в работах «Аркигрэм», где предусмотрены мгновенные трансформации пространства, и в проектах «Новой венской школы».

 

Многие из сегодняшних мировых представлений о путях развития жилища родились в СССР в 20-х—30-х гг. К сожалению, некоторые из них были забыты и позднее попали к нам, трансформировавшись за рубежом. Вот почему получилось, что некоторые наши архитекторы и дизайнеры, занимающиеся перспективным проектированием, удивительным образом оказались одновременно под влиянием отечественных идей и их западных отражений.

 

После известных постановлений ЦК ВКП(б) «О работе по перестройке быта» (1930 г.) и «О московском городском хозяйстве и о развитии городского хозяйства в СССР» (1931 г.) деятельность архитекторов приобрела более реалистический характер. Развернулась работа над созданием «жилища переходного типа», наиболее четкое теоретическое обоснование которого было дано Н. Милютиным на страницах журнала «Советская архитектура». Отмечалось, что не может быть и речи о немедленном прекращении строительства обычных секционных домов. Однако никто не докажет, что именно этот тип жилища должен считаться господствующим на все времена, что он наиболее экономичен. Не нужны, разумеется, общежития с километровыми коридорами, спальными ячейками, коллективными кабинетами. Не нарушая насильственно привычных семейных форм быта, новое жилище должно создавать материальные предпосылки для постепенного (по мере появления возможностей) и добровольного (в результате учета преимуществ) перехода населения на рельсы нового быта. Здесь налицо преемственность с реалистическими установками первого этапа проектирования домов-коммун.

 

В самом конце 20-х и начале 30-х гг. в разных городах страны проводилось опытное строительство домов переходного типа. Среди них наибольшую известность получили дома на Новинском и Гоголевском бульварах в Москве. Проект дома на Новинском бульваре (М. Гинзбург, М. Милинис) не был осуществлен до конца: вместо четырех было построено только два корпуса — жилой и общественный, объединенные теплым переходом. Функции общественного корпуса были существенно изменены: вместо секторов питания, отдыха, спорта были устроены домовая кухня (без столовой), детский сад, прачечная. Такие отклонения от проекта не могли не сказаться на удобствах жизни.

 

Дома переходного типа были построены также в Свердловске, Саратове, Ростокино. К сожалению, и в них не до конца воплощались проектные замыслы. Кроме того, строительство было распыленным, имело «штучный» характер и поэтому не могло ощутимо повлиять на перестройку быта. Становилось очевидным, что необходимо создавать целые жилые массивы, комплексы. С начала 30-х годов центр тяжести работы над жилищем переходного типа постепенно перемещается в область градостроительства. Заметно изменяется масштаб рассмотрения проблемы: первичной ячейкой жилищной зоны начинают считать укрупненный квартал, окруженный магистралями. Идеи 30-х годов о структуре жилого комплекса, его места и значении в системе города, о ступенчатом построении системы обслуживания во многом предвосхищают послевоенную теорию микрорайонирования.

 

 

 

Исторические потрясения мирового масштаба, сложные экономические условия долгие годы не позволяли вплотную заняться разрешением жилищного вопроса. И только со второй половины 50-х гг. широким фронтом развернулась планомерная работа по ликвидации нехватки жилищ. Переломным явился 1958 год: в соответствии с постановлением ЦК КПСС и СМ СССР от 31 июня 1957 г. «О развитии жилищного строительства в СССР» на смену прежним коммунальным квартирам начали приходить небольшие по размерам благоустроенные квартиры для отдельных семей.

 

Прежде чем начать строить такие квартиры в массовом масштабе, нужно было сделать их не менее экономичными, чем прежние многокомнатные, где кухня и другие подсобные помещения предоставлялись в пользование сразу нескольким семьям. Архитекторы справились с этой, казалось бы, неразрешимой задачей. Пришлось пересмотреть некоторые прежние нормативы. Несколько уменьшили площадь кухни и передней, совместили в одном помещении санузел и ванную, избавились от дополнительных коридоров путем устройства проходных комнат. Уменьшилась и высота этажа. Все это разумная, целесообразная экономия, которая привела в конечном итоге к повышению удобств. Уже сам за себя говорил факт заселения отдельными семьями. Если в жилых домах старого типа лишь около 30% квартир заселялись отдельными семьями, то в 60-х годах эта цифра достигла 95%.

 

При всем этом не было, конечно, никаких оснований для самообольщения и самоуспокоенности. Первые малометражные квартиры не обеспечивали условий для расселения одиноких граждан и малых семей. Семьи в три — пять человек, на которые в основном были рассчитаны новые квартиры, тоже не всегда оставались довольными — сказывались недочеты в планировке и оборудовании квартир. В начале 60-х годов стала уже явной необходимость разработать лучшие варианты квартир на одну семью. Вместе с тем следует признать, что переход на массовое строительство малометражных квартир позволил сделать решительный шаг по пути радикального улучшения жилищных условий трудящихся и ознаменовал собой начало нового, современного этапа массового жилищного строительства.

 

Проведенное в середине 60-х годов улучшение действующих серий типовых проектов составило в принципе важный шаг в развитии нашего массового жилища. Однако внедрение улучшенных серий встретило ряд препятствий, связанных с необходимостью переоборудования действующих домостроительных предприятий. Актуальность улучшенных серий была снята новыми типовыми проектами, которые были начаты разработкой во второй половине 60-х гг. и предназначены для строительства в 70-х годах. Сейчас новые проекты, рассчитанные на дальнейшее увеличение норм заселения, внедряются в практику. Предусмотрено десять типов квартир (от одной до пяти комнат) для семей различного состава. Одинокие граждане и малые семьи будут получать квартиры с числом комнат, на одну меньшим, а большие семьи — на две меньшим количества живущих. Увеличены размеры подсобных помещений квартир. Например, площадь кухни должна быть не менее 7 м² (вместо 6 м²), ванная комната рассчитана на ванную длиной 170 см (вместо 150 см), ящик для использованного белья, стиральную машину. Квартиры оборудованы встроенными шкафами и кладовыми, по заказу жильцов могут устанавливаться дополнительные шкафы. Улучшена функциональная организация: кухня располагается у входа и рядом с общей комнатой, а спальни и санузел в глубине квартиры.

 

Сейчас ведется активная разработка еще более совершенных проектов — для массового жилищного строительства 1980—1990 годов.

 

Последние полтора десятка лет были и временем коренных преобразований жилого интерьера. Говорить о целостном интерьере коммунальной квартиры 30—50-х годов практически невозможно, поскольку при многих хозяевах квартира как единое пространственное образование фактически отсутствовала. Кухни, коридоры, передние оборудовались и меблировались по мере возможности всеми живущими в квартире без какого-либо общего плана. Что касается жилых комнат, то каждая семья «лепила гнездо» по собственному усмотрению и в соответствии со своими понятиями об уюте, о пристойности жилища, используя самые разные, часто пришедшие по наследству или добытые по случаю вещи. Громоздкие дедовские буфеты с салфетками и комоды с пресловутыми слониками соседствовали с будуарными кушетками и пуфиками, «адвокатскими» диванами с зеркальной полочкой, примитивными изделиями Мосдрева и различными самоделками. По неписаным канонам, восходящим еще к буржуазному жилищу конца XIX — начала XX века, «хорошим тоном» считалось центрическое построение интерьера и расстановка мебели по периметру помещений: в центре — стол, осененный матерчатым абажуром, вдоль стен — кровати и диваны, разделяемые шкафом, буфетом, комодом и т. п.

 

 

«Традиционный» интерьер. 50-е гг.

 

 

Переход к односемейному заселению создал предпосылки для осознания интерьера квартиры как композиционного единства. Изменился и предметный комплекс быта. В интерьере новой квартиры оказалось немыслимой громоздкая и разноликая мебель. Компактная мебель занимает сегодня всего 30—35% площади жилых комнат вместо 50% в старых квартирах. Изменилась и композиционная роль элементов оборудования и мебели в ансамбле интерьера. В парадных залах дворцов и особняков оправдана акцентирующая роль мебельных изделий, такие сильные декоративные средства, как объемная резьба, инкрустация, накладная бронза. В скромной по размеру современной квартире подобная декоративная «нагрузка» утомляет, вызывает ощущение немасштабности предметов и тесноты интерьера.

 

Подчеркнутая лаконичность новой мебели изменяет, но отнюдь не снимает ее роли в формировании интерьера. Своими нерасчлененными поверхностями и крупными пропорциями она активно влияет на ритм и композиционную организацию пространства. При некотором налете аскетичности сила ее эмоционального воздействия — в почти обнаженных пропорциях, четком чередовании фактур и цвета дерева, ткани, стекла, в контрастном взаимодействии с прихотливой игрой света и цвета на дополняющих мебель изделиях декоративно-прикладного искусства, посуде, книгах и т. п. На гладких поверхностях дерева обретает особую прелесть народная керамика, декоративное стекло.

 

Постепенно вырабатывались новые способы расстановки оборудования и мебели. Комплексное использование помещений (спальня-кабинет, столовая-гостиная-комната отдыха и т. п.) предопределило зональный принцип построения интерьера. Середина жилой комнаты освободилась от традиционного стола под абажуром. Жесткая периметральная расстановка сменилась выделением групп оборудования, нетрадиционной постановкой ряда элементов (диван, стеллаж со сквозными ячейками) перпендикулярно стенам.

 

 

«Функциональное» решение интерьера. 60-е гг.

 

 

Зональное построение способствует ощущению просторности жилища, что особенно важно при небольших размерах последнего. Самостоятельность зон подчеркивается не только мебелью и светильниками, но и характером отделки участков пола и стен (ковры, циновки, обои). Правда, это иногда нарушает единство интерьера, поэтому все чаще отдается предпочтение целостному решению помещений. Показательна в этом плане эволюция цветовой отделки квартиры. На первых этапах строительства новых квартир стены одной комнаты оклеивались разными обоями, затем каждая комната получала обои одного цвета, а теперь все чаще одинаковыми обоями оклеивается вся квартира, что подчеркивает ее единство и зрительно расширяет пространство.

 

Ощущение простора усиливается и благодаря уменьшению размеров изделий, легкости их формы. Разгрузить пространство помогает также трансформируемое оборудование. Уменьшилась самостоятельная роль отдельного предмета в общем ансамбле. Элементы оборудования делаются по возможности более плоскими. Завершающим этапом этой тенденции является встраивание оборудования и мебели в строительные конструкции, применение шкафных перегородок и т. п.

 

Анализируя истоки современного решения интерьера, было бы ошибочно «выводить» его особенности только из требований техники, промышленного производства, стандарта. Столь же односторонни ссылки на стремительные темпы жизни, которые якобы не позволяют детально рассматривать предмет и тем самым предопределяют его обобщенную трактовку. Дело не в этих внешних моментах, а в изменении уклада жизни, ее ценностной ориентации, эстетического идеала. Не вещи сами по себе, а общественные отношения, которые стоят за ними, находят свое выражение в ансамбле интерьера. Интерьер — зеркало отношения человека к вещам и зеркало человеческих общественных отношений.

 

Пропаганда среди населения новых принципов формирования интерьера привела к развитию своего рода «рецептурного» подхода. Разумеется, результат достигнут — в массах населения новый интерьер стал популярен, моден. Но одновременно проявилась негативная сторона рецептурности. Жилища стали терять индивидуальность. Это противоречит гуманистической сущности нового интерьера. Он перестает быть средством активного, творческого самопроявления личности, богатства ее интересов и превращается в стандартную среду обитания стандартно мыслящих потребителей. Не замедлили появиться новые стереотипы формирования интерьера. Уныло однообразное сочетание журнальный столик — кресло — торшер превратилось в атрибут чуть ли не каждой квартиры. Настала пора объявить войну штампам и в интерьере квартир.

 

Жилище — специфическая сфера самовыражения человека. Здесь и только здесь он может полностью проявить себя, свою личность, свои вкусы и предпочтения через определенный подбор предметов, вещей, которые индивидуализируют жилище, делают его местом обитания именно этого человека, местом, индивидуально окрашенным и интимно близким. Предметная среда жилища постоянно в движении, она реагирует на изменение состава и образа жизни семьи, на сдвиги во вкусах, интересах, представлениях владельцев квартиры.

 

С этой спецификой жилого интерьера нельзя не считаться. Но специалисты часто стремятся найти единое, «самое правильное» решение и через средства массовой пропаганды навязать его всем. И еще вдобавок уговорить людей, что так нужно, что «истина» в интерьере одна, и ее-то и знают специалисты, они за всех подумают, все правильно сделают, а людям останется лишь достать, скажем, соответствующий мебельный набор и, нисколько не ломая себе голову, расставить его в соответствии с рекомендациями. Будет как у других? Ну и что же! — зато правильно, по науке, в соответствии с законами «комплексного решения» интерьера.

 

Комплексность зачастую понимают механистически, как элементарную подгонку форм. Тогда и возникает соблазн найти «самое правильное» решение. Такой подход оказывается средством массового «эстетического» обезличения людей, развития в них черт потребительства и конформизма. Мы вроде бы освобождаем человека от излишних забот — думаем за него, как лучше, а ему предлагаем уже готовое решение: пользуйся! Но этим мы не украшаем, а обедняем человеческую жизнь, ибо забота о своем жилье всегда была подлинно творческим делом, одним из элементов радости бытия. А мы эту радость отнимаем. Не нужно думать, прикидывать варианты, сопоставлять, мучиться и радоваться — одним словом, творить. Достаточно бездумно потреблять, всецело полагаясь на специалистов. Не выхолащиваем ли мы на этом пути творческое начало из жизни человека?

 

 

«Этнографические мотивы» в интерьере. 60-е гг.

 

 

Дома и вещи проектируются и производятся теперь вне учета требований отдельного индивида. Это естественно в эру массового производства. А в результате этого возрастает степень отчужденности предметного окружения, все больше предметных форм оказывается человеку чужими, анонимными. Но человека обезличенная среда явно не удовлетворяет, в анонимном окружении он не в состоянии почувствовать себя «дома». Как эпидемия вспыхивающие увлечения стариной, народным творчеством, «этнографическими мотивами», наконец, разрастающееся увлечение китчем — все это формы стихийного протеста против стерильной бездушности кем-то «комплексно» запроектированного окружения, мало что говорящего душе отдельно взятого конкретного человека.

 

 

Китч в интерьере. 70-е гг.

 

 

Каждый человек стремится персонализировать свое окружение, сделать его близким именно себе, как бы отпечатать себя в нем. Человек — активное, творческое существо. С чего начинает новосел, получивший квартиру? С доделок, переделок своего нового жилища. И это естественно. Дом проектировал архитектор, оборудование квартиры — дизайнер. В процессе проектирования тот и другой ориентировались на условную модель потребителя. Имеет ли эта модель что-либо общее с каждым из нас? Да, разумеется. В ней есть существенные черты, объединяющие всех нас в понятии «современный человек». Но в ней нет того, что отличает каждого из нас от других людей — наших индивидуальных черт. А именно, они заставляют нестандартно расставлять стандартную мебель, а иногда и что-то менять в ней, покупать люстру в антикварном магазине, нести домой фонарь пушкинских времен. Лишь после всего этого квартира приобретает отпечаток индивидуальности, становится вашим жилищем, в котором удобно жить вам. Творческое «достраивание» своей квартиры, умение преодолеть стереотипы мышления и выразить в жилище самого себя — непременные условия формирования подлинно современного, гуманистического в своей основе интерьера массового жилища.

 

 

 

Во второй половине 50-х гг., в связи с общим изменением творческой направленности и переориентацией внимания специалистов с формальных на содержательные аспекты развития архитектуры, оживился угасший было в середине 30-х гг. интерес к новым типам жилищ. Вновь всплыли идеи домов-коммун и домов переходного типа. Будучи переосмыслены с учетом новых условий, они легли в основу проектирования так называемых домов-комплексов, сочетавших квартиры для отдельных семей и развитый набор общественных помещений.

 

Возможность непосредственного объединения жилища с обслуживанием подсказывалась самой структурой микрорайонов того периода состоящих из первичных жилых групп, которые обнаружили подчеркнуто центростремительные тенденции объединения (вначале общественных элементов, а затем и жилых зданий) в качественно новое целое — дом-комплекс. Генетическая близость с жилыми группами обнаружилась уже в первых проектах домов-комплексов. В вариантах домов-комплексов Н. Остермана, поданных на Международный конкурс 1960 г. на проект экспериментального жилого района для Юго-Запада Москвы, корпуса жилых домов примыкают торцами к остекленной галерее, где размещены детский сад-ясли, магазины и столовая, клубные помещения, библиотека и многое другое.

 

 

Коллективный микрорайон на 30 тыс. жителей. Г. Градов

 

 

В противовес такой композиционно несобранной и дробной структуре появились попытки более компактного решения. В проекте Г. Градова к доминирующему по высоте 12-этажному жилому корпусу непосредственно примыкает двухэтажный блок обслуживания, а с противоположной стороны — через остекленный переход — одноэтажный детский сад-ясли, рассчитанный на круглосуточное пребывание большинства детей, родители которых живут в доме-комплексе. В квартирах нет кухонь в обычном понимании, они заменены вмонтированными в ниши компактными кухонными агрегатами, поскольку столовая и кафе в блоке обслуживания сводят, по мысли автора проекта, к минимуму необходимость в специальных помещениях для индивидуального приготовления пищи. В главном вестибюле устроено бюро, где принимаются заказы, адресованные в блок обслуживания.

 

 

Конкурсный проект дома-комплекса

 

 

Стремление к предельно компактному решению крупного дома-комплекса быстро обнаружило органические недостатки. В самом деле, экономичность эксплуатации общественного сектора дома-комплекса требует известного соответствия между набором обслуживающих учреждений, их величиной и числом пользующихся ими людей. Чем больше это число, тем выше может быть уровень общественного обслуживания. Но при компактном решении есть предел такому укрупнению. Громадный по размерам дом-комплекс будет неудобен, не взирая на сильно развитый общественный сектор, из-за хождения по бесконечным коридорам. Чтобы создать высокий уровень обслуживания и в то же время не гипертрофировать размеры здания, возникла мысль компоновать дом-комплекс из ряда корпусов, как правило, разной этажности, вместимости и планировочной структуры. А. Овчинников предложил уже не отдельный дом-комплекс, а так называемый «комплекс нового быта». Ядром такого образования является дом-комплекс на 1100 жителей, но с общественным сектором, рассчитанным на 2000 человек. «Недостающие» для полной загрузки всех предусмотренных общественных учреждений 900 человек расселяются в расположенных рядом шести «домах-спутниках», которые вместе с «главным» домом и составляют комплекс нового быта для двухтысячного коллектива.

 

 

Дом-комплекс со «спутниками». А. Овчинников

 

 

Самостоятельное направление в перспективном проектировании жилища с обслуживанием составили проекты для Крайнего Севера. Здесь дома-комплексы приобретают новое качество: они не только облегчают быт семьи, но и помогают, если не до конца устранить, то во всяком случае смягчить влияние таких отрицательных природно-климатических факторов, как низкие температуры в продолжительный зимний период, метель и пурга, резкая перемена погоды, неравномерность радиационного и светового режима (полярная ночь и полярный день) и т. д.

 

Широкую известность получил в свое время проект комплекса «Айхал» для районов разработки алмазов в Якутии, композиция и структура которого продиктованы интересами борьбы с суровой природой Крайнего Севера. Значительный интерес представляет и проект дома-комплекса на 1000 жителей для Снежногорска (в районе Норильска), разработанный А. Шипковым и Я. Трушиньшем. Между двумя расположенными параллельно 10-секционными корпусами устроено светопрозрачное покрытие. В долгую полярную ночь, когда снаружи все погребено под снегом и мороз достигает −60° С, во внутреннем дворе, благоустроенном и озелененном, температура будет не ниже 10° С, в дневные часы ультрафиолетовые излучатели компенсируют отсутствие солнечного света.

 

 

Дом-комплекс на Крайнем Севере. М. Трушиньш, А. Шипков

 

 

Мы назвали лишь несколько проектов. Разумеется, отсутствует возможность даже бегло охарактеризовать хотя бы наиболее существенные работы, не говоря уже обо всем многообразии проектов домов-комплексов, созданных в 60-е годы. Проекты эти очень различны и по функциональным схемам, и по объемно-планировочным структурам, и по композиционным решениям. Среди них и остродинамичные и, наоборот, подчеркнуто спокойные, с уравновешенным распределением объемов. Но при всех более или менее существенных различиях очевидна внутренняя родственность всех этих работ, ориентированных на одни и те же представления о принципах организации и быта. К середине 60-х годов проектирование домов-комплексов перестало быть делом отдельных архитекторов-энтузиастов. Были проведены конкурсы по этой тематике, развернуты научные исследования, над этими проблемами работали крупные творческие коллективы Москвы, Ленинграда, Киева и других городов. Проектные искания вышли за рамки чисто экспериментальных разработок, которые, при всей их интересности, были далеки от реальной практики. На повестку дня было поставлено опытное строительство домов-комплексов.

 

Наибольшую известность получило строительство в квартале № 10 Новых Черемушек Москвы первого дома-комплекса, или дома нового быта (ДНБ), по проекту Н. Остермана. Разработка многих вариантов проекта сопровождалась развернутыми обоснованиями с участием ряда специализированных организаций. В осуществляемом варианте ДНБ состоял из двух напоминающих полураскрытые книжки 16-этажных корпусов каркасно-панельной конструкции, соединенных между собой «перемычкой» двухэтажного блока обслуживания. В нем выделена специальная галерея — светлый переход, пользуясь которым удобно пройти из одного жилого корпуса в другой, а также попасть в любое из помещений блока. В квартирах, оборудованных встроенной мебелью, предусмотрены минимальные по объему кухонные агрегаты для доготовки и эпизодического приготовления пищи. По мнению автора проекта, эти агрегаты были предусмотрены лишь для перестраховки, учитывая новизну эксперимента: высокий уровень организации общественного питания в ДНБ, включая устройство специальных поэтажных буфетов с широким кругом функций, должен был в принципе обеспечить возможность питания и у себя в квартире, но без необходимости подогрева пищи (не говоря уже о ее приготовлении), без мытья посуды и т. п.

 

 

Дом нового быта. Н. Остерман. Макет

 

 

Эксперимент с ДНБ окончился, как известно, ничем. Параллельно с развертыванием разработок домов-комплексов ширилась критика этого направления поисков жилища будущего. Все больше сомнений вызывали не соотнесенные с реальностью принципы максимального развития коллективных форм удовлетворения бытовых потребностей и как следствие принижение роли индивидуального сектора жилища. Резонно подчеркивалось, что вообще проблема будущего жилища далеко не исчерпывается вопросами пространственной взаимосвязи квартиры и обслуживающих учреждений, что в проектировании домов-комплексов во многом утрачивается личностное содержание этой важной социальной проблемы. Первые удары по концепции домов-комплексов нанесла еще лишь формировавшаяся во второй половине 60-х гг. социология урбанизации. В результате более детальных исследований проблемы к концу 60-х гг. эта концепция — в качестве магистрального и тем более единственного направления перспективных разработок — оказалась во многом развенчанной. К этим критическим исследованиям мы еще обратимся в дальнейшем.

 

 

 

Лишь в последние годы собственно жилая ячейка, ее пространственная структура и предметный комплекс стали объектами самостоятельных исследований. На первых порах поиски в нетрадиционных направлениях были всецело ориентированы на проблемы расселения, и собственно жилищная проблематика затрагивалась лишь попутно. Вначале вопрос ставился вообще лишь о модернизации традиционных представлений о структуре города. Чтобы замедлить поглощение городом окружающей естественной среды, активно прорабатывались варианты его вертикального развития. Например, в проекте реконструкции Заставы Ильича в Москве И. Гунст и К. Пчельников предложили несколько этапов подчеркнуто вертикального развития урбанистических структур. На них навешиваются ячейки-квартиры, целиком изготовленные заводским способом. Со временем, в связи с моральным устареванием, эти ячейки можно будет заменять (вспомним хлебниковскую концепцию!). Разумеется, «вертикальный урбанизм» не исчерпывает всей сложности проблем жилой среды человека. Тем не менее он знаменует собой качественно новый этап прогностических исканий.

 

Следующий этап, характеризующийся более разветвленным подходом к решению проблемы, может быть проиллюстрирован работами группы НЭР. Группа пытается решать одну из главных проблем современной архитектуры и дизайна — приспособляемость и изменяемость. «Неуклонный прогресс в социальной, технологической и культурной областях приводит к тому, что для значительной части современных сооружений моральный износ опережает сроки физической амортизации. В этих условиях сооружения должны обладать достаточной степенью свободы для приспосабливаемости к внешним влияниям» [15, с. 147].

 

 

Реконструкция Заставы Ильича в Москве. И. Гунст, К. Пчельников

 

 

Одно из решений этой проблемы группа видит в разделении системы на несколько различных по изменяемости зон. «Ядро» — это не изменяемая во времени зона, конструктивно-коммуникационный скелет системы. Вторая по степени свободы зона — «ткань». Ее элементы могут перемещаться относительно друг друга, создавая новые пространственные сочетания. К этой зоне относятся жилые ячейки и близкие им по строению элементы. Наконец, третья зона — «плазма» — может измениться и пульсировать в пространстве и времени. «Плазму» составляют сервисные механизмы, частично транспорт, зелень, а также надувные, вантовые, большепролетные конструкции.

 

«Покрытия легко меняют свои размеры, форму, силуэты. Они могут чутко реагировать на ветер, дождь, настроение жителей, время суток. Легкие покрытия, подобно парусам на корабле, готовы по воле человека вступить в гибкий контакт с природой», — так группа НЭР представляет себе динамичную архитектуру будущего [15, с. 154].

 

Самостоятельное место занимает концепция динамического функционализма В. Локтева. Он переносит центр тяжести с физического роста по горизонтали или вертикали на метаморфические изменения структуры урбанических образований. «Одна из основных целей архитектуры и градостроительства в стремительно меняющемся мире — разработка динамической стратегии, обеспечение свободной реализации физического роста и изменения структуры городов и регионов расселения» [24, с. 81].

 

 

Кинетический город. В. Локтев

 

 

Градостроители-функционалисты не учитывали фактора функциональной динамики, и их метод оказался неэффективным в современных условиях. Позиции зарубежных специалистов, представленные в теориях мобильного строительства, метаболизма, экистики, приносят порядок в жертву динамике. Локтев предлагает объединить разработку гибких систем с процессом моделирования сложных динамических систем. На этом уровне появляется пятое измерение — качественное, а не количественное развитие, структурный метаморфизм. В качестве предмета комплексного исследования и созидательной деятельности предлагается социально-экономическая пространственная организация людей. Автор считает главной проблемой не физический рост города, а метаморфические изменения его организационной или технологической структуры.

 

Вот как архитектор видит воплощение своей идеи. Город состоит из подвижных частей. Вариант проекта: рычаги и платформы, укрепленные на грандиозной станине, несут целые микрорайоны, перемещая их вверх, вниз, вбок. Транспорт не только горизонтальный, но и вертикальный, и диагональный. Основа всей системы — грандиозный каркас, на который крепятся элементы города: каждый из них — это дом или завод, театр или институт. При желании и необходимости демонтируется целый район или любой из его элементов. В далеком будущем Локтев представляет себе архитектуру антигравитационной. Города или, как он их называет, градолеты расположатся на искусственных спутниках земли.

 

Под руководством А. Иконникова были разработаны варианты так называемой прерывной кинетической системы расселения [18]. Авторы справедливо считали, что современное градостроительство потребляет новые территории, удовлетворяя конъюнктурную необходимость за счет потребностей завтрашнего дня. Их проект призван устранить это противоречие. Рассматривая контакты человека с жилой средой и природой в историческом аспекте, авторы выделили три основных этапа: человек приспосабливает жилище к естественной среде; человек активно воздействует на природу, преобразует ее; в окружающей среде человек устанавливает баланс естественного и искусственного.

 

 

 

Кинетическая система расселения. А. Иконников и др.

 

 

Будущую систему расселения авторы представляют себе в виде чередования концентрированных очагов урбанизации и открытых пространств естественной среды. Началом будущих очагов концентрации должны стать точечные постройки повышенной этажности среди существующей застройки. По мере амортизации построенных ранее зданий вокруг точечных построек возводится пространственный каркас, несущий жилые ячейки. С развитием очагов концентрации и возрастанием плотности населения в них на промежуточных территориях восстанавливается естественная среда, освобождается пространство для коммуникаций. Чередование укрупненных селитебных комплексов с естественной средой, увеличение скорости транспорта, контакт застройки и природы должны, по мысли авторов, снять проблему величины поселений.

 

 

Фрагменты жилой структуры. Группа НЭР

 

 

В историческом аспекте была прослежена и эволюция пространственной организации систем жилых ячеек. Первый этап — отдельные разобщенные ячейки, их расположение — определяется природной ситуацией. На втором этапе ячейки образуют регулярные ряды, подчиненные формальному порядку. Следующий промежуточный этап — многоквартирное здание. Далее происходит дифференциация на несущий каркас и расположенные на нем независимые ячейки.

 

Хлебниковский принцип «ячейка на каркасе» оригинально разработан в проектах Г. Борисовского [5]. Но наиболее полное выражение этот принцип получил в фантастическом проекте И. Лучковой и А. Сикачева «Жилище 2070», представленном на внутренний конкурс ЦНИИЭП жилища. Проектом предусмотрены два этапа развития. Вначале возводится каркас. Его стержни образуют тетраэдры, что позволяет бесконечно наращивать конструкцию. Через весь каркас проходит гибкая труба с коммуникациями. Ячейки, свободно расположенные на каркасе, подключаются к ним. Второй этап — замена ячеек БЛАСами. БЛАС (блок личной архитектурной среды) представляет собой небольшой трансформируемый набор оборудования жилой среды для каждого члена семьи. На горизонтальных площадках, укрепленных на каркасе, человек может необходимым ему образом трансформировать набор. Индивидуальным транспортом служит мобильная часть ячейки — ЛИТУС (личное транспортное устройство). ЛИТУС непосредственно реализует восходящую еще к В. Хлебникову идею «путешествующего дома». Близкие решения встречаются в футурологических разработках современных западных архитекторов. Тем не менее проект Лучковой и Сикачева вполне самостоятелен и представляет собой заметное явление в сфере отечественных поисков жилища будущего.

 

 

Жилище 2070 года. И. Лучкова, А. Сикачев

 

 

Поисковые разработки показывают, что в отличие от статичности предметно-пространственных структур прошлых эпох теперь все чаще проектируются мобильные структуры, которые позволяют вносить различные изменения уже в процессе эксплуатации. Возникает среда, форма которой больше не определяется раз и навсегда установленными правилами — симметрией, равновесием, соподчиненностью элементов композиции и т. д. Каждая ее часть такая же ценная, как и любая другая, и может быть заменена любой другой частью, как в кирпичной кладке, с той разницей, что здесь каждый кирпич — это структурно-функциональная единица. Не пассивные повторяющиеся конструктивные элементы, из которых можно собирать годные к употреблению пространственные образования, а активные, годные к употреблению элементы, которые можно объединять в большие комплексы, — таков основной принцип нового направления.

 

Оценивая поисковые работы последних полутора-двух десятилетий, можно отметить колоссальный сдвиг архитектурно-дизайнерского мировоззрения. Дело не в том, что вначале основной интерес вызывали дома-комплексы, прямые наследники домов-коммун 20-х гг., затем — проблемы расселения и, наконец, жилая ячейка. Важно, что развитие шло от более или менее успешного соединения жилых домов с учреждениями общественного обслуживания, т. е. от композиционно завершенных структур, не рассчитанных на изменения в процессе эксплуатации, к структурам, в которых изначально предусмотрены возможности преобразования, т. е. к качественно новой предметно-пространственной среде, как правило, ориентированной не только на коллектив, но и на личность, и обладающей возможностью бесконечного изменения в соответствии с развивающимися социокультурными потребностями.