Елена Дмитриевна Поленова

Елена Дмитриевна Поленова. «Улица в Москве». Конец XIX в.

 

 

Елена Дмитриевна Поленова (1850—1898) — русская художница, график, живописец, мастер декоративного дизайна, одна из первых художников-иллюстраторов детской книги в России, одна из основоположников стиля модерн в русском искусстве. С 1885 по 1893 год Елена Дмитриевна разработала свыше 100 художественных проектов мебели, а также эскизов для предметов декоративно-прикладного искусства (расписные фарфоровые блюда, пр.). Первые иллюстрации к сказкам Елена Дмитриевна сделала в 1886 году. С этого времени до конца своей жизни она не бросала любимого занятия. Для иллюстрирования она брала не только уже опубликованные сказки из сборника А. Н. Афанасьева, но и активно собирала фольклор, ходя по окрестным деревням. За двенадцать лет Поленова сделала иллюстрации более чем к двадцати русским народным сказкам. Из 20 проиллюстрированных Поленовой сказок при её жизни была издана лишь одна — «Война грибов». Однако высокая художественность произведений Е. Д. Поленовой стала стимулом для её последователей — иллюстраторов книг. Такие мастера, как И. Билибин, С. Малютин, Г. Нарбут, Д. Митрохин, считали себя учениками Е. Д. Поленовой.

 

Ниже мы публикуем материалы памятного номера журнала «Мир искусства», посвященного Е. Д. Поленовой, — № 18—19 за 1899 год. Памятный номер включает биографическую статью Н. Борока; сказку «Сынко-Филипко», записанную Поленовой; а также многочисленные иллюстрации. Все выпуски журнала «Мир искусства» доступны в библиотеке портала TEHNE.

 

 

  

Обложка и содержание журнала «Мир искусства», № 18—19 за 1899 год, посвященного памяти Е. Д. Поленовой. Автор обложки — Мария Якунчикова

 

 

Прибаутка. Автограф Е. Поленовой

 

 

Заставка по мотиву Е. Поленовой, работы А. Головина (хромолитография)

 

 

 

 

В тот самый день, как выходил первый номер журнала „Мир Искусства“, 10-го ноября 1898-го года, московские художники хоронили одного из своих товарищей, художницу Елену Дмитриевну Поленову, сотрудницу нового журнала. Кончина ее была большой утратой для художественного мира. Выдающаяся, талантливая женщина, она была одним из главных представителей современного русского искусства, и роль ее в истории нашей живописи имеет огромную важность и значение.

 

Памяти ее посвящается этот выпуск журнала, и потому мы приводим обзор ее жизни и художественной деятельности.

 

Е. Д. Поленова родилась в Петербурге, 15-го ноября 1850-го года. С детских лет ее окружала обстановка, способствовавшая ее художественному развитию. Мать ее сама много занималась живописью, была ученицей Молдавского и часто видалась с знаменитыми художниками того времени, Брюлловым и Бруни.

 

Отец художницы был человек преданный науке, историк и археолог. В молодости, прослуживши несколько лет при посольстве в Афинах, он на месте, с увлечением, изучал классический мир, и затем старался развить и в детях своих интерес к греческому искусству. Как человек, посвятивший себя ученым работам, он не мог не обратить внимания на научное образование своих детей, и Е. Д. воспитывалась под руководством лучших преподавателей того времени.

 

В 1859-ом году, когда ей было 9 лет, она уже принимала участие в уроках рисования, которые П. П. Чистяков давал ее старшим братьям и сестре; с этого времени, собственно, начинается ее систематическое занятие рисованием. В 1864-м году она поступила в рисовальные классы Общества Поощрения Художеств, помещавшиеся тогда на бирже, и там училась под руководством И. Н. Крамского. Позднее она стала брать у него частные уроки. В течение зимы 1869—70-го года художница провела несколько месяцев в Париже и работала в мастерской Шаплэна, который, видя в ней не дилетантское отношение к работе, отличал ее среди своих учениц, чем очень ободрил ее и побудил окончательно посвятить себя живописи. Вернувшись в Петербург, она поступила в частную мастерскую П. П. Чистякова и с перерывами занималась у него до 1877-го года. Об этом преподавателе она до последних дней сохранила самое теплое воспоминание, высоко ставила его умение направить ученика на серьезное изучение рисунка, и всегда отзывалась о нем с особой благодарностью, считая его своим главным учителем.

 

 

Е. Поленова. Прачка (этюд).

 

 

В это же время Е. Д. принялась за изучение истории, к которой с детства имела большое влечение; особенно занялась она русской историей и археологией под руководством отца.

 

С этих пор и под этим влиянием у нее развилась любовь к русской старине, любовь, которая должна была со временем привести ее к тончайшему пониманию русского стиля и обусловит характере всего ее творчества.

 

Проводя зимы в Петербурге, она по летам обыкновенно уезжала в деревню и кочевала из одного имения родителей в другое, набирая впечатлений от русской природы и русской жизни. Переезды эти, на лошадях, она очень любила; они настраивали ее особенно поэтично, и в письмах того времени ярко выливается ее любовь к русской деревне.

 

„Как ты хороша, подчас, далекая, далекая дорога; сколько родилось в тебе чудных замыслов, поэтических грез, сколько перечувствовалось дивных впечатлений!..“ восклицает она словами великого писателя в одном из своих писем к сестре.

 

 

Е. Поленова. Лисичка-сестричка и волк. „Волк пошел на реку, опустил хвост в прорубь; дело то было зимою. Уж он сидит, целую ночь просидел, хвост его и приморозило. Попробовал было приподняться — не тут-то было. „Эка, сколько рыбы привалило, и не вытащить“, думает он“.

 

 

Пробудившееся под влиянием движения 60-х годов сознание необходимости научного ценза для женщины побудило Е. Д. в 1875-м году сдать экзамен на домашнюю учительницу. После этого она опять с жаром принялась за живопись под руководством П. П. Чистякова.

 

Вспыхнувшая в 1877-м году турецкая война на время оторвала ее от занятий и, увлекаемая общим движением, она отправилась в Киев, где старшая сестра ее с другими дамами организовали лазарет при военном госпитале, и с большим самоотвержением ходила за ранеными. По окончании войны она вернулась к своим художественным работам и опять поступила в школу Поощрения Художеств. Тут она впервые заинтересовалась прикладным искусством, и главное керамикой. Весной 80-го года она получила от Общества командировку в Париж, чтобы там изучить разные способы керамического производства и затем организовать при школе Общества специальный класс керамики. В Париже она проработала все лето, главным образом, под руководством покойного Егорова, и кроме того на нескольких фабриках изучала разные химические приемы и способы обжигания. Ей удалось даже попасть в мастерскую знаменитого Дэка и получить от него важные для нее указания. Вернувшись осенью в Петербурге, она привезла сделанные ею образцы майолики, барботины, эмалей и других работ, и, представив их в школу, принялась за руководство керамическим классом.

 

Всю зиму 81—82-го года она усиленно работала в школе и, кроме того, организовала у себя классы рисования. У нее составился кружок людей горячо преданных ей, и они совместно работали акварелью с натуры.

 

В то же время она много читала по истории искусства и изучала Эрмитаж. Весной 1882-го года она пишет своему другу П. Д. А...ой: „...Каждый день хожу в Эрмитаж и последовательно, систематически изучаю его. Теперь кончаю работу изучения, то есть одинаково внимательно разглядела все главные произведения всех его отделов, так что начну скоро посещать Эрмитаж с целью исключительно наслаждения теми произведениями вечной красоты, которые создала сила человеческого вдохновения, или, проще, буду смотреть те произведения искусства, которые больше других люблю, и буду поэтому пропадать внизу, где в такой полноте выразился гений эллинского творчества.“

 

 

Е. Поленова. Иванушка-Дурачок. „Царь велел дать ему дрянную лошаденку. Он сел к голове задом, назад передом, а ладонями погоняет“.

 

 

Лето она провела в олонецком имении отца и много работала. Из переписки ее видно, что совместная работа в школе сильно увлекала ее, а приобретенные на почве этих работ дружеские отношения крайне радовали.

 

Но жизнь эта не должна была долго продлиться. Семейные обстоятельства заставили Е. Д. покинуть Петербург, и осенью 82-го года перекочевать в Москву, где она поселилась с семьей своего брата.

 

Грустно было расставаться с Петербургом, с дружеским кружком и порвать уже определившуюся нить художественной жизни. Она боялась в Москве помехи в работах со стороны новых людей и невольного влияния брата-художника. Но, по переезде в Москву, страх этот быстро рассеялся; новая сфера, новые друзья захватили ее. Собственно с этого момента, то есть с 1882-го года, кончается для нее период учения и начинается период самостоятельного творчества.

 

Тут она попала в исключительно благоприятные условия для развития своего таланта и быстро стала завоевывать себе популярность в кружке молодых художников того времени.

 

Воспитанная на русской истории, она в Москве впервые почувствовала себя на родной ее сердцу почве. Москва и московская обстановка определили окончательно направление ее таланта и вызвали к жизни те самобытно-русские зачатки, которые она таила в себе. В Москве она познакомилась с Васнецовым, Суриковым и многими выдающимися художниками того времени.

 

В доме брата, бывшего тогда преподавателем Школы Живописи и Ваяния, собиралась талантливая молодежь; там бывали Левитан, два брата Коровиных, Нестеров, Остроухов, Архипов, Серов, Виноградов, Иванов и многие другие, начинающие еще, художники. По четвергам устраивались рисовальные вечера; много говорили об искусстве, обменивались взглядами и мнениями. Е. Д. с ее любовью к искусству и тонким, оригинальным умом, стала центром этих собраний. Она сразу почувствовала свое духовное родство с Москвой и сильно привязалась к ней.

 

 

Е. Поленова. Отчего медведь стал куцый.

 

 

В первую же зиму по переезде в Москву, она в первый раз выступила на периодической выставке Общества Любителей Художеств с целой серией акварелей, написанных ею летом. Это были, большей частью, этюды полевых цветов и пейзажи; в них не было сухой фотографической передачи; они были проникнуты настроением и поэзией природы. Публика сразу обратила на них внимание и быстро раскупила их. Этот первый успех, конечно, придал Е. Д. много энергии; она продолжала всю зиму работать акварелью и написала ряд зимних этюдов из окон своей квартиры, выходящих в большой, старинный сад.

 

В то же время она не бросала и своих керамических работ и исполнила пять заказов икон на фаянсе, из них три — в Тамбовскую губернию, одну икону Покрова Пресвятой богородицы — первый опыт многофигурной композиции — в Екатеринославскую губернию, и одну намогильную икону в Сибирь.

 

Осенью 84-го года она вместе с П. Д. А...ой предприняла путешествие на юг. Они сели на пароходе в Нижнем, спустились по Волге до Царицына, оттуда по Дону до Ростова, на Кавказ и в Крым. В продолжение всего путешествия Е. Д. много работала и привезла массу акварельных набросков и этюдов. Зимой 85-го года на Московской Периодической выставке появилась полная коллекция этих путевых этюдов и некоторые из них были, между прочим, приобретены П. М. Третьяковым. В письмах ее мы находим по поводу этих работ следующую заметку: „...Я согласна, что пробовать себя на новых жанрах не мешает, но, конечно, на нравственной обязанности каждого художника лежит — тщательно изучать себя, подсматривать в себе то, что составляет его личную сущность, и в этом направлении себя развивать. Грандиозные виды природы мне не по натуре. Любоваться, восторгаться ими могу, но, передавая их, остаюсь чересчур спокойной и холодной. Не могу облюбовать их так, как иногда мелочь какую-нибудь, но родную. За душу захватывает одна лишь своя, хорошо знакомая природа, северная или среднероссийская, особенно тогда, когда она выражена в маленьких, ничтожных, как будто, но глубоко-поэтических уголках. Это мне близко и дорого, это мне и удается. Из путешествия нашего, волжские места ближе нашей великорусской натуре, чем Кавказ и Крым, и волжские виды привлекают больше симпатий. Насчет самолюбия, не поверишь, как приятно попасть в Третьяковскую коллекцию. С этой минуты только поверилось, что я точно художник...

 

 

Е. Поленова. Прибаутка.

 

 

В 1885-м году Е. Д. сблизилась с Елизаветой Григорьевной Мамонтовой и часто гостила у нее в ее подмосковном имении Абрамцеве. Абрамцево уже давно было художественным центром. Тут по летам живали Репин, Васнецов, Поленов и другие художники; каждый вносил что-нибудь художественное в жизнь Абрамцева. Там была выстроена маленькая церковь, снимки с которой были помещены в 9-ом номере „Мира Искусства“.

 

Проект церкви, иконы, иконостас, хоругви, клиросы, церковная утварь, — все, до малейшей подробности, было исполнено этими художниками, или любителями, под их руководством и по их рисункам. В Абрамцеве царило особое высокохудожественное настроение. Е. Д. сразу охватило это настроение, и она скоро нашла тут на деле применение своего таланта. При абрамцевской школе существовала столярная мастерская, но она шла вяло, учеников было мало и ей грозило закрытие. В. М. Васнецов, первый, посоветовал Елиз. Гр. поднять это дело, поставив его на совсем новую почву, — воспроизведения народных образцов. Для руководства этим, конечно, был необходим человек с особым для этого дарованием, и как раз в это время Е. Д. стала посещать Абрамцево. Она с горячностею и со свойственной ей выдержкой в труде принялась за это дело и серьёзно заинтересовалась им.

 

 

Е. Поленова. Масляница.

 

 

Много видевши и наблюдавши во время своих поездок по Северу и средней полосе России, хорошо зная археологию, обладая редким уменьем пользоваться материалом, отовсюду черпать его, тонко соединять необходимое и затем на серьезно подготовленной почве создавать уже свое, она стала вырабатывать типы русской мебели для столярной мастерской.

 

Кроме археологических изданий у нее и у брата ее было много архитектурных зачертков, сделанных ими на Севере, в Олонецкой губернии, где они живали по летам.

 

Но скоро этого материала стало не хватать, и Е. Д. захотелось черпать непосредственно из жизни народной. С этой целю она с Елиз. Гр. предпринимала целый ряд экскурсий по соседним деревням. „...У нас,“ пишет она, „условие — по возможности не прибегать к помощи изданий, потому что то́, что заимствуется в увражах, часто повторяется и надоедает; кроме того, цель наша подхватить еще живущее народное творчество и дать ему возможность развернуться; то же, что попадает в издания, это, большей частью, умершее и забытое — стало быть нить порвана и ужасно трудно искусству ее связать. Мужику копировать с памятников 13-го или 14-го века, ему незнакомого, давно забытого, может быть, так же чуждо, как копировать мавританский или древнегреческий памятник. Вот почему мы ищем, главным образом, вдохновения и образцов, ходя по избам и приглядываясь к тому, что составляет предметы их обихода, стараясь, разумеется, отбрасывать иноземную, новейшую прививку“.

 

 

Е. Поленова. Снегурочка. „Баба-Яга села в ступу, взяла кочергу, помело, ухват да лопату и поехала в погоню за Машенькой; медведя избила, а ее в ступу посадила и увезла к себе“.

 

 

Объезжая деревни и ходя по избам, им удалось найти много интересных образцов русского самобытного народного производства, особенно много резных вещей. Пока Е. Д. зарисовывала все то, что могло пригодиться ей, как архитектурный мотив, Елиз. Гр. искала старинных вещей, украшенных резьбой, как то: донцы, ларцы, лощила, скамейки, ковши, солоницы. Тут явилась мысль начать собирать эти вещи, и был основан музей при столярной мастерской — музей, из которого вместе с той массой зачертков и зарисовок, которые делала Е. Д., она могла обильно черпать материал для столярных проектов. Весной 85-го года Е. Д. с Елиз. Гр. и сыном ее Андреем (тогда еще 15-ти летним юношей, а впоследствии много обещавшим архитектором, умершим на 21-ом году жизни) предприняли поездку в Ростов и Ярославль, откуда они привезли много интересного. Абрамцевское производство стало быстро расти и в данное время уже приобрело большую известность.

 

Работая по деревням, Е. Д. столкнулась с народной жизнью. Ее обыкновенно окружала толпа любопытных ребятишек. Чтобы во время рисования удерживать их в спокойствии, она заставляла их рассказывать себе сказки. Тут же ей пришла мысль записывать эти рассказы, а также и разные народные прибаутки, поговорки и поверья. Погружаясь в эту народную жизнь, проникаясь ею, она не могла не связать с ней и своих дальнейших художественных работ... „Этюдов для будущих, задуманных мною картине много“, пишет она, „но ни одного не выставила. Ты спрашиваешь, какие это будут картины? Уж и не знаю, сумею ли я рассказать, что это будет, или чтобы я желала, чтоб это было. Мысль, которой я задалась, надо признаться, очень дерзкая, но страшно заманчивая. Хочется в целом ряде акварельных картин выразить поэтический взгляд русского народа на русскую природу, то есть выяснить себе и другим, каким образом влиял русский пейзаж на русскую народную поэзию и как в ней выражался, — Словом сказать, выразить связь почвы с выросшими на ней произведениями. Но что-то выходит длинное, запутанное и все-таки ничего не выражающее. Да впрочем, словом или пером этого не расскажешь. Вся работа впереди, и кто знает, что из этого выйдет. Сюжетами для этого буду брать сказки, песни, различные поэтические поверия и прочее. Хочется подметить и выразить те художественно-вымышленные образы, которыми живет и питается воображение русского народа“.

 

К этому времени относятся ее эскизы к картине „Шли наши ребята из Новгорода“, и первые иллюстрации сказок „Белая уточка“, „Иванушка-дурачок“, „Война грибов“, и „Дед Морозко“.

 

 

Е. Поленова. Сынко-Филипко. „Он закричал: уточки белые, уточки серые, скиньте мне по перушку, я сплету из них крылушки, полечу домой, к отцу, к матери“.

 

 

Увлечение русской археологией положило новый отпечаток на художественные собрания в доме Ел. Дм.

 

„...Собираться с целью рисовать, это уже немножко приелось“, пишет она осенью 86-го года, „а общее дело, вместе с тем, вещь крайне приятная. Вот что мы придумали. Собрались мы компанией и решили в нынешнем году ознакомиться с историческими и археологическими памятниками Москвы. Для этого мы составили программу, разобрали памятники между членами кружка и каждую среду утром едем осматривать какой-нибудь из них. Тот из членов, на долю которого достался этот памятник, исследует его по книгам и увражам, изучает его и потом объясняет прочей компании. Это очень удалось. Кружок растет и мы страшно увлекаемся археологией“.

 

Всю зиму 87-го года продолжались эти экскурсии. Члены кружка собирались у Е. Д. во вторник вечером, очередной член читал составленное им описание памятника, показывал по увражам детали его и объяснял их. В среду утром компания съезжалась уже у намеченного здания и подробно знакомилась с ним. Таким образом были осмотрены: церковь Рождества в Путинках, Николы на Столпах, Грузинской божьей Матери, Гребневской божьей Матери, Успенский, Благовещенский и Архангельский соборы с их ризницами, Василий блаженный, Симонов монастырь с его ризницей, Печатный двор, Терема, Оружейная палата, дом Малюты Скуратова, Патриаршая ризница и многие другие здания и музеи.

 

 

Е. Поленова. Рисунок.

 

 

В связи с русской археологией, сближаясь с русской историей и особенно проникнувшись эпохой Алексея Михайловича, Е. Д. задумала свою первую картину „Иконописная XVI века“. Сделавши несколько эскизов акварелью, она решилась впервые попробовать масляные краски. Всю зиму проработала она над этой картиной и, окончив к весне, послала ее в Петербург на конкурс в Общество Поощрения Художеств, где получила вторую премию. В то же время картина была приобретена П. М. Третьяковым для его галлереи.

 

„...Эта удача на поприще масляно-красочном“, пишет она Елиз. Гр. М....ой, „сильно радует меня“. С этого момента она стала работать с удвоенной энергией и уже не оставляла масляных красок, прибегая к акварели только в эскизах и иллюстрациях.

 

 

Е. Поленова. ЗВЕРЬ

 

 

Свои научные познания по истории она пополняла посещением публичных лекций профессора Ключевского, которыми ужасно увлекалась. „...Сейчас возвратилась с лекции Ключевского. Какой это талантливый человек! Он читает теперь о древнем Новгороде и прямо производит впечатление, будто это путешественник, который очень недавно побывал в XIII—XIV веке, приехал и, под свежим впечатлением, рассказывает все, что там делалось у него на глазах, и как живут там люди, и чем интересуются, и чего добиваются, и какие они там“.

 

 

Е. Поленова. Иванушка-дурачок

 

 

Работая по зимам в своей московской мастерской, Е. Д. летом обыкновенно гостила в Абрамцеве, или у брата, жившего около Москвы. Все лето 88-го года она провела с семьей последнего около Мытищ на берегу Клязьмы.

 

Это лето она всегда любила вспоминать, как эпоху горячей, вдохновительной, общей работы. Тут же гостили Константин Коровин, Серов, Левитан, Нестеров и другие. Каждый работал по-своему, работал много, а затем делились впечатлениями; много было искреннего художественного энтузиазма, много надежд и планов. Вот что пишет она в июне того же года: „...Теперь, в Жуковке, я попала в компанию на редкость художественную; нас на этюд ходит шесть человек. Из всех живущих здесь только один не занимается живописью, и тот музыкант и поёт. Я подымусь из Жуковки, когда уж исчерпаю то, что представляет художественной пищи жуковская природа и собравшееся в Жуковке общество. Здесь живет К. Коровин, приезжает часто Остроухов, живет М. В. Якунчикова, брат много работает; словом, есть у кого поучиться и нужно пользоваться этим“. Далее, в августе, она продолжает: „...Прости, вот и август начинает кончаться, а я все еще захлебываюсь работою в Жуковке. Погода стоит чудная, компания продолжает быть ужасно вдохновительной, на-днях к ней еще прибавился Нестеров. Все продолжают работать с удивительным одушевлением и энергией. Об результатах, разумеется, говорить надо после, но, во всяком случае, самое ощущение ужасно хорошее, когда работается оживленно и с верою“.

 

 

Е. Поленова. Сынко-Филипко. „Ей самой до смерти захотелось отведать Филипкиного мяса. Взяла лопату и говорит Филипке: „сынко-Филипко, садись на лопату“.

 

 

Осень она провела в Костроме у своего друга П. Д. А...ой и привезла оттуда новые архитектурные зачертки с натуры и проекты для сказок. Вернувшись в Москву, она принялась за вновь задуманную картину „Странствующие музыканты“. Для характеристики этой зимы приводим отрывок из письма, писанного в декабре: „...Мои занятия распадаются на дневные и вечерние. Днем я пишу картину маслом, хотела поставить на Периодическую, но не успею. Многим из художников она очень нравится, просят не торопиться, лучше пожертвовать этой выставкой, но сработать, как следует. К утренним занятиям относятся и сказки, но их это время мало работаю, уже очень увлекаюсь картиной. Текстов я еще набрала хороших, интересных. К вечерним занятиям я отношу абрамцевское производство, которое, в добрый час сказать, идет превосходно. Из новых типов удались почти все и вмиг были распроданы, и получилось много заказов на них, только поспевай. Художественной частью производства я занимаюсь вечером, административной в сумерки, а раз в неделю езжу в Абрамцево. Четверги у нас устроились керамические; бывает очень много молодежи; сами они этого пожелали и до сих пор еще дело идет с большим оживлением. Кроме того я посещаю акварельные субботы, которые устроились в Школе Живописи и Ваяния для учеников и художников, своего рода костюмный класс. Все это не только наполняет, но переполняет время“.

 

 

Е. Поленова. Лисичка-сестричка и волк. „Давай, куманек, построим себе хатки“. — „Давай, кумушка“. — „Я себе построю лубяную, а ты себе ледяную“. Принялись за работу, сделали себе хаты, лисичке лубяную, а волку — ледяную, и живут в них“.

 

 

В феврале новая картина была окончена, и Е. Д., по совету товарищей, решилась послать ее на Передвижную выставку. Много пережила она волнений в ожидании судьбы своего детища.

 

Молодые художники, из которых многие также в первый раз посылали свои произведения, переживали с ней вместе эти волнения. Наконец, пришло известие, что картины приняты. „...Ты можешь себе представить, как это разжигает охоту продолжать работать, в каком возбужденном состоянии находится теперь вся наша молодежь и с какой жаждой ждет лета, чтобы опять приняться за новую работу“.

 

Сама Е. Д. провела наступившее лето 89-го года в Костромской губ., в имении П. Д. А...ой. Она неутомимо там работала и осенью привезла много этюдов с натуры, для будущих картин, массу набросков северной архитектуры и несколько интересных вещей для абрамцевского музея. Кроме того она привезла и эскиз для картины „В гостях у крестной“, которая была выставлена на Передвижной выставке 90-го года и имела большой успех.

 

Осенью она отправилась па Парижскую Всемирную выставку. Западное искусство, так богато и ярко представленное там, не могло не захватить ее. Влияние господствовавшей тогда школы импрессионистов отразилось на исполнении последующих картин Е. Д.: „В гостях у крестной“, „Детская“, „Уроке анатомии“, „Арфисты“. Пораженная неутомимой работой западных художников, их строгой штудировкой рисунка, она почувствовала пробелы в своей технике и сознала необходимость больше изучать рисунок.

 

В течение нескольких лет она с поразительной энергией работала в этом направлении, писала этюды с натуры, рисовала, изучала анатомию.

 

Лето 90-го года Е. Д. провела на даче у художницы Э. Я. Шанкс; они устроили себе мастерскую на открытом воздухе и писали обнаженную натуру на солнце. К этому времени относятся многие ее этюды, а также большая акварель „Моющийся мальчик“. Акварель эта, вместе с картиной „Урок анатомии“, была послана на выставку в Чикаго, где и продалась. Со свойственной ей серьезностью во всяком предпринимаемом деле, она продолжала изучение анатомии и пополняла свои знания частными уроками у профессора Губарева.

 

 

Е. Поленова. Война грибов.

 

 

Весной 94-го года В. Д. Поленов взял заказ целого ряда картин на евангельские сюжеты, по эскизам покойного Иванова, для столовой-церкви Кологривского училища, в Костромской губернии. Работа исполнялась частью им самим, частью его учениками, под его руководством. Е. Д. предложила исполнить иконы для иконостаса и, вместе с художником А. Головиным, принялась за эту работу. Ей пришла мысль окаймить иконы орнаментом из стилизованных цветов. С этого момента воображение ее стало постоянно искать эту стилизацию, постоянно работая над ней. Живя постоянно впечатлениями природы, развивая в себе потребность стилизации, она невольно изменила свое отношение к внешнему миру. Вместо прежнего реалистического понимания его, в художнице пробудилось желание более глубоко проникнуть в красоту природы, и она начала искать символического ее изображения. И днем и ночью голова ее работала. Днем каждый цветок, каждая причудливая травка немедленно акварелью набрасывались в альбом, фантазия работала над сочетанием их и отсюда явились ее бесчисленные орнаменты. Ночью же ей часто снились причудливые сочетания цветов, одухотворения их и, проснувшись, она спешила занести эти представления на бумагу; после нее осталось несколько тетрадок этих так называемых „снов“. В это время в ее мыслях зародилось много планов тех символических картин, к которым она приступила позднее, которые она горячо любила и к исполнению которых стремилась, когда смерть прервала ее надежды и мечты. Рядом с реалистическими картинами, теперь уже идут рука об руку, как особенно заветные, эти отвлеченные темы.

 

 

Сынко-Филипко, по реченьке ездишь, рыбушку ловишь, ближе, ближе, к бережку, похлебай кулешку.

 

 

Осенью 94-го года она, по поручению покойной Н. В. Стасовой, исполнила виньетки к адресам, которые русские женщины подносили обеим Императрицам. Настроение Е. Д. в это время было грустное, разные семейные дела и заботы мешали ей отдаться вполне работе... „...Начала было вещь из той серии, отвлеченной,“ пишет она близкому другу в Рим, „и как будто бы пошло, а тут оторвали. Кроме того надо еще привести в порядок то, что пошлю на петербургские выставки, да эскиз „Масляницы“ не кончен. Очень боюсь, что не скоро дорвусь до настоящей своей работы. Вчера нарочно пошла в концерт и с тех пор гораздо лучше идет дело. Положительно, музыка будит заснувшие комбинации красок“.

 

 

Е. Поленова. Рисунок для вышивки.

 

 

В это время среди вновь образовавшегося Общества Московских Художников возникла мысль устроить народные исторические выставки. Е. Д., с ее глубоким знанием отечественной истории, не могла не заинтересоваться этим предприятием, сильно увлеклась им и выразила готовность исполнить несколько картин. „...Ты пишешь об том подъёме духа, который дают творения Микел-Анджело, но такого рода толчок мне не нужен сейчас: замыслов и бодрости во мне довольно; да, по правде сказать, в настоящее время мне бы хотелось работать в России, так как я теперь остановилась хотя и на нереальной, но все же русской теме, и мне нужно кое-что из русской обстановки для ее выполнения... Это время я работала новый эскиз для народной выставки, который очень меня увлек. Новая тема, которую я взяла себе из дальнейшего периода, уже тем мне теперь сильно нравится, что она тоже не реальная, а фантастично-мистическая по своему характеру. Я взяла видение одного из воинов Александра Невского, которому накануне Невской победы над Шведами было явление Бориса и Глеба на лодке, будто они плыли по Неве, на утреннем рассвете. Оба князя были в светлых ризах, как их обыкновенно изображают на иконах. Гребцы были скрыты как бы мглою. И сказал Борис Глебу: „брат Глеб, вели грести, поможем нашему сроднику, князю Александру Ярославичу!“ Ужасно много поэзии и образности в этом простом, несложном рассказе.“

 

 

Е. Поленова Рисунок для вышивки

 

 

Чем далее, тем все более увлекалась Е. Д. вновь затеянной народно-исторической выставкой и всю зиму 95-го года работала над историческим материалом, над костюмами и эскизами.

 

 

Е. Поленова. Мотив кафеля.

 

 

„...Как мне жаль было сегодня“, пишет она Н. В. П...ой в январе, „что ты не в Москве и что ты не была на вечере в Обществе Любителей Художеств. Это было до того дивно, хорошо, что я просто давно-давно так не наслаждалась. Д. читал об английских прерафаэлитах — это прародители символистов. Читал он волнуясь, стесняясь страшно, но, несмотря на все, это было так интересно и вдохновительно, что я вернулась домой, как в чаду. Я попала туда случайно: последнее время я бываю везде, где могу видеться с художниками для пропаганды наших народных выставках, потому что время идет, а оказывается, что половина сюжетов еще не разобрана. Пропаганда моя идет очень успешно: программу у меня просили Серов, Архипов, Виноградов, Вопилов, Бакшеев. Словом, я надеюсь, что удастся, по крайней мере по русской истории, пристроить если не все, то главные сюжеты. Все это берет ужасно много времени и сил, своя работа застаивается во время этих хлопот. Впрочем, я думаю, что время от времени это не только не вредно, но даже хорошо, потому что потом наверстаешь, а общение — ох, какой нужный элемент для поддерживания и набирания душевных сил.“

 

При разработке тем для исторических картин Е. Д. пришлось много читать и рыться в исторических книгах. Библиотека ее отца оказалась недостаточной для этого, и она воспользовалась любезным предложением одного московского собирателя, предоставившего в ее распоряжение свою собственную библиотеку. Кроме того В. В. Стасов, в это время сблизившийся с нею и глубоко заинтересовавшийся ее работами, предложил ей свои услуги.

 

 

Е. Поленова. Проект колодезя.

 

 

„...Я это время отложила новые темы и кончала то, что выставлю в феврале. В Питер пошлю на передвижную „Арфистов“, несколько акварелей на акварельную и сказки на печатную, „6родягу“ же, два этюда и одну пастель на — Московскую. Все это приводила к концу. Когда это будете отправлено, тогда из обязательных останется народная; буду я работать серьезно, а в промежутках буду писать мои самые заветные, или, по крайней мере, начну их. Одно горе: для них нужна — ух, какая техника! Вот когда чувствуешь, что фундамент слаб, что мало подготовлен. Ведь, фантастическую вещь не напишешь с натуры, многое надо сделать от себя.“

 

 

Е. Поленова. Крыша для колокола.

 

 

Совместная работа с новыми друзьями очень увлекала Е. Д. и давала ей массу бодрости духа. „...Да, ты права, общение с людьми — это удивительно обновляющий элемент, но для обновления нужно новых людей, а если все не выходить из одного и того же кружка, который сам мало изменяется в своем составе и в который не втекают новые источники, то это хуже, вреднее одиночества. Я очень довольна, в этом отношении, нынешней зимой; обстоятельства содействовали тому, что это мое искание людей вышло просто и естественно, вытекло из настоятельной потребности жизни. Меня толкнуло дело общее и потому нуждавшееся в общении. Чем больше я узнаю состав нашего нового общества, тем более оно мне нравится. Со многими сошлась довольно близко и нашла в них именно тот идеализм, который всегда так привлекателен в художнике. То, что нас так привлекало в нашей первой компании, то же, может быть, еще сильнее я встречаю во многих из товарищей Московского Общества.“

 

 

Е. Поленова. Эскиз обложки для „Мира Искусства“ (последняя работа художницы).

 

 

В феврале состоялась выставка картин Товарищества Московских Художников, на которой Е. Д. выставила своего „Бродягу“. На общем собрании Товарищества у нее вышли недоразумения, вследствие которых она покинула Общество. Товарищи выразили глубокое сожаление по поводу возникших недоразумений и просили ее остаться хотя бы членом комиссии по устройству исторических выставок. Сроднившись с этим делом, увлекаясь им, она согласилась и далее помогать ему. „...Я продолжаю очень много работать и кистью, и пером, и головой относительно народных выставок“, пишет она в конце февраля. „Наши приехали просить меня от имени общего собрания оставить за собой звание члена комиссии по народным выставкам, и в четверг вечером вся комиссия полностью собралась у меня, были Комаров, Турлыгин, Симов, Рерберг и Константин Коровин. Сидели с 8 до 12 часов ночи и очень интересно говорили, многое выяснили, двинули сильно программы и по Библии и по русской истории. Так как по русской истории вся разработка дела перешла в мои руки, то работы — пропасть. Я не только взялась выработать программу, но еще указать источники, а если возможно, даже достать их“.

 

 

Е. Поленова. Рисунок для вышивки.

 

 

Далее она пишет: „... Мне бы хотелось, главное, не потерять двух способностей: — способности помогать, воодушевлять, служить опорой и толчком к работе другим художникам; это свойство во мне есть положительно; оно для меня стало, что вода для рыбы, без этого мне трудно жить; для меня это не тягость, а наслаждение; другая способность — это любить, и верить, и увлекаться своей работой, больше мне ничего не нужно. Конечно, оценка, поддержка, интерес других людей, особенно тех, мнением которых дорожишь, очень драгоценны, но неизмеримо важнее те силы, которые внутри живут и которые дают питание огню, горящему в душе. Лишь бы он не потухал“.

 

 

К вечеру домой пришла, у дверей встала и запела: козлики-козляточки, голубчики-голубяточки, ваша мать к вам пришла, молока принесла [Козлихина мать]

 

 

Утомленная чрезмерной работой, проболевшая инфлуэнцой, Е. Д. весной 95-го года решила для отдыха совершить маленькое путешествие на Запад, сперва в Риме, где проводил зиму ее брат с семьей, а затем в Париже, ко времени Салонов. Природа Италии, расцвет весны, тепло, — все это придало силы после суровой утомительной зимы.

 

 

Е. Поленова. Рисунок поставца.

 

 

„...Мы страшно удачно туда попали во всех отношениях,“ пишет она уже из Парижа, „удачно и то, что вы раскрыли нам чудные стороны Рима так полно и так ясно! Впечатление получилось громадное, веское, глубокое, и никакой лишней усталости мозга“.

 

 

Е. Поленова. Рисунок стола

 

 

Пребыванием в Риме Е. Д. воспользовалась, чтобы познакомиться с византийскими мозаиками, которыми богаты римские церкви; ей удалось даже поработать в некоторых церквах и зарисовать акварелью интересующие ее орнаменты. От этого путешествия у нее сохранился целый альбом путевых акварельных набросков, начатый при выезде из Москвы и кончающийся опять видом Москвы сквозь туман сумерок. Альбом этот служит живой иллюстрацией ее неутомимой способности работать и сильной потребности заносить на бумагу все впечатления.

 

 

Вышивка по рисунку Е. Поленовой.

 

 

Париж и Салоны сразу захватили ее. „...Жизнь здесь страшно бьет и кипит; я не была пять лет и ничего не нашла из того, что знала тогда, — все ново, пришибает новизной, какое-то головокружение делается, может быть, тут есть даже кое-что нездоровое, курево, но силища страшная и ходишь как в чаду. Много высоко-интересного и такого нового, какого-то серьезного усилия сделать что-то особенно крупное, то есть всего себя вывернуть наизнанку, чтобы достичь задуманного идеала“.

 

В Париже Е. Д. часто видалась с М. В. Якунчиковой и в ее мастерской сделала свой первый эскиз для картины „Зверь“. Ей хотелось в сказочной, отвлеченной форме изобразить молодую жизнь, беззаветно отдающуюся радости, живущую в природе, незнающую слез. Житейская проза, в виде отвратительного зверя, незаметно подкрадывается к ней и еще мгновение — унесет ее из мира грёз и чистых восторгов.

 

„...Париж еще сильнее разжег во мне жажду к работе“, пишет она по возвращении в Москву, „те мысли и стремления, которые в прошлом году бродили в голове и, хотя и принимали конкретные образы, но как-то все-таки вяло выражались, — теперь окрепли, определились, и как только немного приведу в порядок квартиру, так примусь за их разработку. Я мечтаю о том, чтобы будущую зиму в феврале поехать в Париж на два месяца и работать там“.

 

 

Е. Поленова. Мотив обоев.

 

 

Все лето 95-го года Е. Д. усиленно работала и над историческими картинами и над своими заветными. Члены Исторического Кружка часто собирались у нее и вырабатывали материале. Для более спокойной работы она наняла себе комнату-мастерскую, отдельно от квартиры, и на несколько часов в день удалялась туда. В это время она увлекалась стихотворениями Эдгара По, и в „Вороне“, в фразе „поздней осени рыданья“ нашла выражение той тоски одиночества, которую с давних пор стремилась передать в вое ветра. Тут она написала картину на эту тему и выставила ее позднее на Репинской выставке опытов творчества; тогда же она работала „Зверя“ и исторические картины.

 

 

Вышивка по рисунку Е. Поляковой.

 

 

Мечта уехать в Париж не оставляла ее, но этому плану не суждено было осуществиться в этом году. В декабре скончалась мать Е. Д. Болезнь ее, смерть, хлопоты по разным семейным делам на время отсрочили эту поездку. Работа на некоторое время приостановилась и только исторические выставки продолжали волновать и занимать художницу.

 

 

Е. Поленова. Декоративное панно.

 

 

Ей удалось помочь устроить две выставки, исторических и библейских эскизов, доход с которых дал возможность нуждавшимся приняться энергичнее за дело. Помимо этого она принялась еще за исполнение проектов вышивок для М. Ф. Якунчиковой. Она скомпановала большой проект драпировки, изображающий Жар-птицу, срывающую золотое яблоко. Эскиз этот был вышит крестьянками и выставлен на Нижегородской выставке. С 93-го года она, увлеченная другими работами, совсем отстала от абрамцевского производства. Сближение с М. Ф. Якунчиковой, затеявшей крупное новое дело крестьянских вышивок в Тамбовской губернии, опять направило Е. Д. на народный стиль и на творчество в этом направлении. С этого времени и до конца своей жизни она, уже не переставая, работала для этого дела, глубоко сочувствуя живому отношению к нему М. Ф. Время шло, исторические картины художницы были давно окончены, а у товарищей, между тем, дело двигалось тихо, только немногие окончили к сроку то, что обещали. Эта вялость очень расхолодила Е. Д.

 

 

Е. Поленова. Шкаф с колонкой.

 

 

Между тем, в здоровье ее стали появляться угрожающие симптомы; сильные головные боли, головокружения, боль глаз очень надрывали ее и мешали работать. Заветной мечтой оставалось — уехать в Париже, где, казалось, работа должна была вновь закипеть. Зимой 97-го года Е. Д. вернулась к своим сказкам. Недовольная первым фототипическим изданием, она решила попробовать издание в красках. Много и серьезно работая над этим, художница старалась как можно более упростить форму, больше придерживаться стилизации и самой подготовить свои вещи для печати. Ее очень увлекали иностранные иллюстрации, доведенная до совершенства техника их воспроизведения, и она мечтала найти издателя в Германии. В это время были закончены иллюстрации к „Филипко“, „Лисица и козлята“, „Петух, кошка и лиса“, „Отчего медведь стал куцый“, „Свинка-пестра“ и к многим другим сказкам, поговоркам и прибауткам.

 

 

Е. Поленова. Рисунок табурета.

 

 

Осенью 97-го года Е. Д., наконец, уехала заграницу с А. Головиным. Они направились прямо в Испанию. Здоровье Е. Д. сильно мешало ей наслаждаться впечатлениями. Между тем, отдых и тепло сделали свое и, приехавши в ноябре в Париж, она опять почувствовала прилив бодрости и энергии. Наняв мастерскую, она принялась за дело. Работая над сказками и над „Зверем“, Е. Д. еще увлекалась и архитектурными проектами для деревенской столовой М. Ф. Якунчиковой. И в Париже у художницы образовался живой, интересный кружок, она завязала сношения с английским журналом „Artist“, заинтересовавшимся ее работами, и дала ему для воспроизведения свои проекты столовой.

 

 

Рисунок для майолики (хромолитография)

 

 

Вернувшись в мае в Москву, она принялась с редкой энергией за исполнительные чертежи для столовой М. Ф. Якунчиковой. Замыслам, планам, художественным затеям не было границ. Е. Д., казалось, достигла высшего расцвета своего таланта, нужны были только время и силы, чтобы все исполнить.

 

 

Е. Поленова. Рисунок скамьи.

 

 

Между тем, тяжелый недуг уже подкрадывался к ней. Казалось, что в своей картине „Зверь“ она бессознательно воспроизводила ту страшную драму, которую переживала сама.

 

Живя в волшебном мире искусства, она не видала того чудовищного зверя, который уже близко подкрался и должен был беспощадно унести ее.

 

 

Е. Поленова. Рисунок стола.

 

 

В августе силы изменили, ее поразила тяжелая болезнь — опухоль мозга, а 7-го ноября ее не стало. До последней минуты Елена Дмитриевна продолжала работать и умом и духом с поражающей ясностью... огонь, горящий в душе ее, не потухал, и будем надеяться, что светоч, зажженный ею, будет гореть и далее и освещать путь всем работающим и ищущим на пути искусства.

 

 

Е. Поленова. Декоративный мотив.

 

 

В заключение скажем словами ее любимой современной английской писательницы:

 

„...Я искала, я упорно трудилась многие годы... я не отдыхала... Теперь все мои силы ушли. На место, где я лягу истощенной, придут другие люди, молодые и свежие. Они придут по следам, проложенным мною, взберутся наверх по ступенькам, высеченным мною!.. Ни один человек не живет для себя одного и ни один не умирает только для себя“...

 

 

 

 

 

 

 

В сторожке на реке, у перевоза, жил дед, старый паромщик с женою. Жили они вдвоем, дожили до старости, а детей у них не было. Сильно тосковала об этом старуха, уж так-то она тужила, что и сказать невозможно.

 

Вот стала она деду такие слова говорить: „нет у нас с тобой у горемычных деток, хоть бы ты мне бревешко обтесал, я бы его в ветошку обернула, стала бы в зыбке качать, песенки ему петь, — все бы хоть немножко тоску размыкала”.

 

Дед сжалился над старухой, взял чурбан, обтесал его, сделал мальчика, угольком ему глазки, ротик и носик написал и дал старухе. Она обрадовалась, стала его пестовать да в зыбке качать, словно он живой. И так-то усердно она его качала, что он вдруг ожил и закричал, а потом стал расти, как настоящий мальчик.

 

Уж и рады были старики сыночку, назвали его Филиппом и стали его выхаживать да выхоливать.

 

 

Е. Поленова. Рамка для зеркала.

 

 

Растет сынко-Филипко и отец с матерею на него радуются. Вырос сынко-Филипко, стал хороший, здоровый паренек. Начал на речку ходить, рыбку удить. Потом стал к лодке привыкать и так полюбилось ему это, что иной раз с рассветом уйдет, да так все вдоль речки ездит, рыбкой занимается. В полдень мать на береге придет, огонь разведет, навесит котелок, сварит кулешок, подойдет к речке и начнет его кликать: „Сынко-Филипко, по реченьке ездишь, рыбушку ловишь, — ближе, ближе к бережку, похлебай кулешку!”

 

Тогда сынко-Филипко причалит к берегу, выгрузит рыбу, отдаст ее матери, сядет, пополдничает и опять за работу.

 

 

Е. Поленова. Мотив ковра.

 

 

Раз как-то Баба-Яга костяная нога подслушала, как мать Филипку звала. Захотелось ей Филипку хитростью изловить и себе ужин из него сготовить. Вот она села в ступу и покатила к тому берегу, где Филипко по близости рыбу удил. Едет Баба-Яга костяная нога, пестом погоняет, метлой след заметает. Приехала, развела костер, навесила котел, сама в ельник спряталась и закричала:

 

„Сынко-Филипко, по реченьке ездишь, рыбушку ловишь, — ближе, ближе к бережку, похлебай кулешку!“

 

А Филипко ей отвечает: „знаю, что это не моя матушка меня кличет. У моей матушки голос тонкий, а это вот какой грубый. Это ты, Баба-Яга, меня обманываешь, ты меня съесть хочешь“. И не поехал к берегу. Так Баба-Яга ни с чем домой вернулась.

 

 

  

Е. Поленова. Рисунки двери.

 

 

На другой день, прежде чем к берегу ехать, она надумала пойти в кузницу, где кузнец лошадей ковал, и говорит ему: „Ковалек, ковалек, скуй мне новый язычек: мне нужен тонкий голосок“.

 

Кузнец сковал ей коротенький язычек и сделался у Бабы-Яги тонкий голосок. Она с ним живо-живо к речке, все приладила, и огонек и котелок и кулешок, и тонким голоском закричала: „Сынко-Филипко, по реченьке ездишь, рыбушку ловишь, — ближе, ближе к бережку, похлебай кулешку!“

 

Услыхал ее сынко-Филипко, подумал, что мать его кличет, и поехал на голос. Только выпрыгнул он на берег, Баба-Яга из-за елки выскочила, когтями его ухватила, в ступу посадила и поехала с ним к своему двору. Подъехали. Баба-Яга кричит своей дочери: „Настаска, Настаска, отворяй ворота!“ А Настаска была такая же ведьма и злюха, как сама Баба-Яга. Въехала Баба-Яга с Филипком во двор, говорит своей дочери: „Настаска, Настаска, топи баню жарко-жарко, мой сынку-Филипку бело-бело“. Настаска до-красна истопила в бане печь, вымыла Филипку до-бела.

 

 

Дверь по рисунку Е. Поленовой.

 

 

Тогда Баба-Яга говорит ей: „теперь истопи печку в избе и зажарь его; когда будет готов, я вернусь“. Сама села в ступу, взяла пест да метлу и уехала.

 

Настаска истопила печку. Ей самой до смерти захотелось отведать Филипкиного мяса. Взяла лопату и говорит Филипке: „Сынко-Филипко, садись на лопату“. Он говорит: „Я не умею — покажи мне“, и взял у нее лопату из рук. Она говорит: „Вот так“, и села на лопату. Он ее взял да в печку и сунул. Сам живо из избы вон, думает, как бы ему от Бабы-Яги укрыться. Слышит, что она близко едет. Вот он до большого дерева добежал, на дерево влез, сидит притаившись.

 

 

Дверь по рисунку Е. Поленовой.

 

 

Приехала Баба-Яга, кричит: „Настаска, Настаска, отворяй ворота“. Настаска не откликается. „Куда это она запропастилась“, подумала Баба-Яга, вылезла из ступы, сама ворота отворила и во двор въехала. Идет в избу, видит — печка истоплена. Она печку открыла и говорит: „покатайся, поваляйся, сынки-Филипкины косточки поглодай“.

 

Сынко-Филипко услышал да и закричал: „Не мои, а Настаскины косточки поглодай!“ Услышала Баба-Яга его голосе, выбежала из избы и видит, он живой на дереве сидите. Вот она за топором сбегала и давай дерево рубить.

 

Посмотрел Филипко вниз, видит — беда ему неминучая. Взглянул кверху, а над ним летят утки. Он закричал: „Уточки белые, уточки серые, скиньте мне по перушку, я сплету из них крылушки, полечу домой к отцу, к матери“.

 

Уточки бросили ему каждая по перушку. Филипко стал сплетать из них крылья; сплел, замахал ими, но они были слишком малы и не могли поднять его кверху. А Баба-Яга все рубит да рубит, так что щепки во все стороны летят.

 

 

Е. Поленова. Мотив для вышивки.

 

 

Взглянул Филипко опять наверх, видит — летят гуси вереницею. Он закричал: „Гуси белые, гуси серые, скиньте мне по перушку, я вплету их в свои крылушки, полечу домой к отцу, к матери“. Гуси бросили ему по перушку. Он их вплел в свои крылушки, замахал ими, но они все еще были слишком малы и не могли поднять Филипку. А Баба-Яга внизу все рубит да рубит. Уж дерево затрещало и пошатнулось.

 

Еще раз взглянул Филипко на небо, видит — летит стая лебедей. Он закричал: „Лебеди белые, лебеди серые, скиньте мне по перушку, я вплету их в свои крылушки, полечу домой к отцу, к матери“. Лебеди бросили ему по перушку. Он их вплел в свои крылушки.

 

А баба-Яга внизу дерево дорубила. Дерево стало падать, а Филипко взмахнул крыльями и полетел вверх как птица.

 

Баба-Яга только руками развела да зубами заскрежетала. А Филипко домой к родителям прилетел и стали они вместе жите поживать, добра наживать, худо забывать.

 

 

Е. Поленова. Рисунок для вышивки.

 

---

---

---

 

 

Е. Поленова. Как кот лису перехитрил. (Хромо-автотипия)

Кот дернул за жгут так крепко, что лапоть вместе с лисенком за ворота полетел [Как кот лису перехитрил] (Хромо-автотипия)

Мир искусства : Том четвертый. №№ 13—24. — 1900.

 

---

---

---

 

 

См. также: